– Невкусно? – спросила я, держа бутерброд двумя руками.
Эллиотт откусил всего кусочек от своего бутерброда, в то время как я успела съесть половину своего.
– Нет, – ответил Эллиотт, опуская руку с зажатым в ней бутербродом. – Определенно невкусно.
– А что не так? Слишком много майонеза?
Он помолчал, потом застенчиво улыбнулся.
– Дело не в бутерброде, Кэтрин. Бутерброд тут вообще ни при чем… Все дело в том, что я сижу рядом с тобой.
– Вот как, – пробормотала я. Мой разум снова и снова воспроизводил последние слова Эллиотта.
– Завтра я уезжаю, – проворчал он.
– Но ты ведь вернешься, да?
– Да, но не знаю, когда именно. Возможно, на Рождество. Может быть, только следующим летом.
Я кивнула, не поднимая глаз от своего бутерброда, мои руки сами собой опустились. Я вдруг поняла, что совершенно не голодна.
– Ты должен пообещать, – сказала я. – Ты должен пообещать, что вернешься.
– Обещаю. Пусть я не приеду сюда раньше следующего лета, но я вернусь.
Пустота и отчаяние, которые я испытала в тот момент, были сравнимы только с тоской, нахлынувшей на меня в день смерти моего пса. Возможно, это очень глупое сравнение, но Арахис спал у моих ног каждую ночь. Неважно, насколько сильно была раздражена мамочка и сколько сцен она устроила, Арахис прекрасно знал, когда рычать, а когда вилять хвостом.
– О чем ты думаешь? – спросил Эллиотт.
Я покачала головой.
– Это глупо.
– Брось. Скажи.
– У меня был песик, довольно глупый. Как-то раз папа принес его домой ни с того ни с сего. Предполагалось, что пес будет принадлежать мамочке, чтобы веселить и отвлекать ее от мрачных мыслей, но он выбрал меня. Мамочка ревновала, правда, я до сих пор не понимаю, кого именно: меня или Арахиса. Он умер.
– Твоя мама страдает от депрессии?
Я пожала плечами.
– Родители мне не говорят. Они стараются не обсуждать эту тему в моем присутствии. Знаю только, что в детстве ей приходилось нелегко. По словам мамочки, она рада, что ее родители умерли. Это случилось еще до моего рождения. Она говорит, ее родители были довольно жестокими людьми.
– Ничего себе. Если я когда-нибудь стану отцом, у моих детей будет нормальное детство. Такое, чтобы они вспоминали о нем с радостью, когда вырастут, и мечтали снова вернуться в те времена. Чтобы им не пришлось бороться с последствиями моего воспитания и лечиться у психиатра, – он поднял на меня глаза. – Я буду по тебе скучать.
– Я тоже буду по тебе скучать, но… не долго. Потому что ты вернешься.
– Я вернусь, обещаю.
Я сделала вид, что довольна и счастлива, открыла банку газировки и стала через трубочку потягивать напиток. После такого признания разговор на любую другую тему казался принужденным, каждая улыбка – натянутой. Мне хотелось насладиться оставшимся нам с Эллиоттом временем, но неминуемое расставание сводило на нет мои попытки взбодриться.
– Хочешь помочь мне собрать вещи? – спросил Эллиотт и поморщился от собственных слов.
– Не особо, но мне хочется видеть тебя так долго, как это возможно, раз ты уезжаешь. Так что да, я тебе помогу.
Мы собрали свои пожитки. Вдалеке зазвучали сирены, постепенно их вой стал громче. Эллиотт помедлил, потом помог мне подняться. Звук сирены все нарастал. Наверное, это ехала в нашу сторону машина пожарных.
Эллиотт скатал одеяло мамочки и сунул под мышку, я взяла пакеты с остатками еды и выбросила в урну. Эллиотт протянул мне руку, и я без колебаний за нее взялась. Теперь, зная, что он скоро уезжает, я перестала беспокоиться о том, что отношения между нами изменились.
Когда мы подошли к Джунипер-стрит, Эллиотт крепче сжал мою ладонь.
– Давай занесем это одеяло к тебе домой, а потом пойдем ко мне собирать вещи.
Я кивнула и улыбнулась, когда Эллиотт стал раскачивать наши соединенные руки. Соседка, живущая через улицу, стояла на своем крыльце, держа на руках ребенка. Я помахала ей рукой, но она не помахала мне в ответ.
Эллиотт вдруг замедлил шаг, выражение его лица изменилось: стало озадаченным, а потом – встревоженным. Посмотрев на свой дом, я увидела полицейскую машину и карету «Скорой помощи». Оба автомобиля мигали красными и синими огнями. Я выпустила руку Эллиотта, пробежала мимо машин и рывком попыталась открыть калитку, забыв сдвинуть щеколду.
Подошел Эллиотт и уверенной рукой открыл калитку. Я вбежала внутрь, но на полпути к дому остановилась. Открылась входная дверь, и появился врач, толкая перед собой медицинскую каталку, на которой лежал папа. Он был бледен, глаза закрыты, на лице кислородная маска.
– Что… что случилось? – воскликнула я.
– Извините, – проговорил врач.
Они с санитаром открыли задние двери «Скорой» и стали грузить носилки с папой в машину.
– Папа! – закричала я. – Папа!
Он не ответил, и двери автомобиля закрылись у меня перед носом.
Я подбежала к полицейскому, который спускался с крыльца.
– Что случилось?
Полицейский посмотрел на меня сверху вниз.
– Ты – Кэтрин?
Я кивнула, чувствуя, как на плечи опустились ладони Эллиотта.
Полицейский дернул уголком рта.
– Похоже, у твоего отца случился сердечный приступ. Твоя мама вернулась домой раньше обычного и нашла его лежащим на полу. Она сейчас внутри. Ты бы лучше… попробуй поговорить с ней. Она и двух слов не сказала с тех пор, как мы приехали. Возможно, у нее шок и ей тоже стоит поехать в больницу.
Я взбежала по ступенькам и бросилась в дом.
– Мамочка! Мамочка!
Она не отвечала. Я заглянула в гостиную, в кухню, потом пробежала по коридору, ведущему в гостиную. Мамочка сидела на полу и таращилась на ковер.
Я опустилась на колени возле нее.
– Мамочка?
Она не шелохнулась и, казалось, вообще меня не услышала.
– Все будет хорошо, – заверила я ее, похлопывая по колену. – Папа поправится. Наверное, нам нужно поехать в больницу и встретить его там. – Она не отвечала. – Мамочка? – Я осторожно ее потрясла. – Мамочка?
Нет ответа.
Я встала, прижала ладонь ко лбу, потом выбежала на улицу и схватила полицейского за рукав. «Скорая» как раз отъезжала от дома. Полицейский был толстый и обильно потел.
– Офицер, ммм… – я посмотрела на серебряный значок у него на груди, – Санчес? Мамочке… моей маме плохо.
– Она по-прежнему не разговаривает?
– Думаю, вы правы. Ей тоже нужно в больницу.
Полицейский кивнул и печально посмотрел на меня.
– Я надеялся, что тебе она ответит, – он поднес к губам маленькую рацию. – Четыре-семь-девять, вызываю диспетчера.
Женский голос ответил:
– Четыре-семь-девять, прием.
– Я забираю миссис Кэлхун и ее дочь в больницу. Когда мы приедем, миссис Кэлхун может понадобиться медицинская помощь, пожалуйста, известите медиков.
– Вас поняла, четыре-семь-девять.
Я огляделась в поисках Эллиотта, но его нигде не было видно. Санчес поднялся по ступенькам и прошел прямиком в гостиную, где мамочка все так же сидела, уставившись в пол.
– Миссис Кэлхун? – мягко обратился полицейский к мамочке, присаживаясь рядом с ней на корточки. – Это снова офицер Санчес. Я отвезу вас и вашу дочь в больницу, там вы сможете увидеть вашего мужа.
Мамочка покачала головой и что-то прошептала, но я не смогла разобрать, что именно.
– Вы можете стоять, миссис Кэлхун?
Мамочка никак не отреагировала на его вопрос, и тогда полицейский встал и начал поднимать ее на ноги. Я подхватила мамочку под другую руку, и вместе мы заставили ее встать. Поддерживая мамочку с двух сторон, мы довели ее до полицейской машины, усадили внутрь, и я пристегнула ее ремнем безопасности.
Санчес пошел к водительскому сиденью, а я снова огляделась по сторонам, надеясь увидеть Эллиотта.
– Мисс Кэлхун! – позвал Санчес.
Я открыла дверь со стороны пассажирского сиденья и юркнула внутрь. Когда мы отъезжали от дома, я все глядела вокруг, но Эллиотта нигде не было.
Глава пятая
Эллиотт
– Мамочка? Мамочка!
У Кэтрин было такое лицо… Я еще никогда и ни у кого не видел такого выражения лица. Она взбежала по ступенькам и скрылась за дверью, а я в нерешительности остановился, не зная, следует ли идти за ней следом.
Инстинкт подсказывал, что нужно остаться рядом с Кэтрин. Я шагнул на ступеньку, но полицейский прижал ладонь к моей груди.
– Ты член семьи?
– Нет, я ее друг. Друг Кэтрин.
Полицейский покачал головой.
– Тебе придется подождать снаружи.
– Но… – я попытался взять дверь штурмом, но крепкие пальцы стража порядка уперлись мне в грудь.
– Говорю же, жди здесь. – Я возмущенно уставился на него снизу вверх, но полицейский лишь равнодушно фыркнул. – Ты, должно быть, сын Кэй Янгблад.
– И что с того? – выплюнул я.
– Эллиотт? – на тротуаре стояла мама и прикладывала ко рту сложенные рупором ладони. – Эллиотт!
Я в последний раз глянул на дом, потом побежал к черному железному забору. Солнце уже опустилось довольно низко, но у меня на лбу выступили капли пота, а воздух вдруг стал душным.
– Что ты здесь делаешь? – спросил я, хватаясь за острые зубцы железного забора, стоявшего за домом Кэлхунов.
Мама посмотрела на полицейскую машину, на «Скорую», потом бросила быстрый взгляд на дом и явно осталась недовольна увиденным.
– Что происходит?
– Думаю, что-то случилось с отцом Кэтрин. Меня не пускают внутрь.
– Нам лучше уйти. Идем.
Я нахмурился и покачал головой.
– Я не могу уйти. Случилось что-то плохое. Мне нужно убедиться, что с ней все в порядке.
– С кем?
– С Кэтрин, – нетерпеливо ответил я и повернулся, намереваясь вернуться к крыльцу, но мама ухватила меня за рукав.
– Эллиотт, идем со мной. Немедленно.
– Почему?
– Потому что мы уезжаем.
– Что? – в панике воскликнул я. – Но ведь предполагалось, что я уеду завтра!
– Планы изменились!
Я отдернул руку.
– Я никуда не поеду! Я не могу бросить ее здесь в такую минуту! Посмотри, что происходит! – Я обеими руками указал на машину «Скорой помощи».
Мама расправила плечи.
– Не смей отмахиваться от меня. Ты еще слишком юн, Эллиотт Янгблад.
Я отшатнулся. Если мама чувствовала, что к ней относятся неуважительно, то была страшна в гневе.
– Прости, но я должен остаться, мама. Это будет правильно.
Она всплеснула руками.
– Ты едва знаешь эту девочку!
– Она моя подруга, и я хочу убедиться, что с ней все будет хорошо. Что здесь такого?
Мама нахмурилась.
– Этот город токсичен, Эллиотт. Ты не можешь остаться. Я же предупреждала, чтобы ты не заводил друзей, особенно девочек. Мне и в голову не приходило, что ты свяжешься с Кэтрин Кэлхун.
– Что? О чем ты говоришь?
– Я сегодня звонила Ли, предупредить, что заеду за тобой. Она мне рассказала про эту девчонку Кэлхунов. Сказала, что ты дни напролет проводишь с ней. Ты здесь не останешься, Эллиотт, ни ради этой девочки, ни ради тети Ли, ни ради кого бы то ни было.
– Я хочу остаться, мама. Хочу ходить здесь в школу. Я уже завел здесь друзей и…
– Я так и знала! – она ткнула пальцем в сторону улицы. – Это не твой дом, Эллиотт, – мама тяжело дышала, я видел: она собирается выдвинуть мне ультиматум. Она всегда поступала так с папой. – Если хочешь еще когда-нибудь вернуться сюда до своего восемнадцатилетия, то тащи свою задницу в дом твоих дяди и тети и собирай вещи.
У меня поникли плечи.
– Если я сейчас брошу Кэтрин, она не захочет, чтобы я возвращался, – умоляюще проговорил я.
Мама прищурилась.
– Я знала. Эта девочка для тебя больше чем друг, так? Последнее, что тебе нужно – это заделать ей ребенка! Они никогда не выберутся из этой проклятой дыры. Ты будешь привязан к этому месту навечно, и все из-за этой развязной девицы!
Я скрипнул зубами.
– Она не такая!
– Черт возьми, Эллиотт! – мама запустила ладонь в волосы и прошлась взад-вперед передо мной. – Знаю, сейчас ты не понимаешь, но позже ты поблагодаришь меня за то, что я уберегла тебя от этого места.
– Мне здесь нравится!
Она снова указала на улицу.
– Иди. Сейчас же. Иначе я больше никогда не привезу тебя сюда.
– Мама, пожалуйста! – взмолился я, указывая на дом.
– Иди! – завопила она.
Я вздохнул и посмотрел на полицейского. Тот, похоже, наблюдал за нашей с мамой перепалкой с веселым интересом.
– Вы ей скажете? Скажете Кэтрин, что мне пришлось уйти? Скажете ей, что я вернусь?
– Я затащу тебя в машину силой, Богом клянусь, – процедила мама сквозь зубы.
Полицейский выгнул бровь.
– Лучше ступай, парень. Похоже, твоя мама настроена серьезно.
Я протиснулся через калитку, прошел мимо мамы и потащился к дому дяди Джона и тети Ли. Она поспешила следом, не переставая ворчать, но я пребывал в таком смятении чувств, что совершенно не слышал ее нравоучений. Нужно попросить тетю Ли отвезти меня в больницу, чтобы проведать Кэтрин. Тетя Ли поможет мне все объяснить. Я чувствовал себя подавленным. Кэтрин будет так больно, когда она выйдет из дома и не увидит меня.
– Что стряслось? – спросила с порога тетя Ли. Я поднялся по ступенькам, быстро проскользнул мимо тети, рывком распахнул дверь и с грохотом захлопнул за собой. – Что ты натворила?
– Я? – вскинулась мама. – Это не я разрешала ему болтаться с девчонкой Кэлхунов без всякого надзора!
– Они просто дети. Эллиотт хороший мальчик, он бы никогда не…
– Неужели ты не помнишь, какими становятся мальчики в этом возрасте? – завопила мама. – Ты знаешь, я не хочу, чтобы он здесь оставался, но намеренно смотришь сквозь пальцы на его похождения с этой девицей! Наверняка она тоже хочет, чтобы он остался. Как, по-твоему, она собиралась удержать его здесь? Уже забыла Эмбер Филипс?
– Не забыла, – спокойно ответила тетя Ли. – Они с Полом живут на нашей улице.
– Он учился в выпускном классе, а Эмбер была моложе на пару лет и боялась, как бы он не нашел себе другую девушку в университете. Сколько сейчас лет их ребенку?
– Коулсон учится в университете, Кэй, – продолжала тетя Ли. Она годами имела дело с непростым характером мамы и изрядно набила руку на этом деле. – Ты же сказала Эллиотту, что он может остаться до завтра.
– Раз я сегодня здесь, то мой сын уезжает сегодня.
– Кэй, ты тоже оставайся с ночевкой. Что изменит один день? Дай ему возможность попрощаться.
Мама наставила на мою тетю указательный палец.
– Я вижу, что ты пытаешься сделать. Эллиотт мой сын, а не твой! – Она повернулась ко мне. – Мы уезжаем. Ты больше ни минуты не проведешь в обществе этой девчонки Кэлхунов. Не хватало еще, чтобы она от тебя понесла, тогда ты застрянешь здесь навечно.
– Кэй! – укоризненно воскликнула тетя Ли.
– Ты же знаешь, через что мы с Джоном прошли, пока росли здесь. Травля, расизм, унижения! Ты действительно хочешь, чтобы Эллиотта постигла такая же участь?
– Нет, но… – Тетя Ли умолкла, явно пытаясь найти убедительный контраргумент.
Я смотрел на нее, безмолвно моля о помощи.
– Видишь? – закричала мама, указывая на меня пальцем. – Посмотри, как он на тебя смотрит! Словно ты можешь его спасти. Ты не его мать, Ли! Я попросила тебя о помощи, а ты попыталась отнять у меня сына!
– Он здесь счастлив, Кэй, – сказала тетя Ли. – Хотя бы пару секунд подумай о том, чего хочет сам Эллиотт.
– Я думаю о нем! Если тебе нравится жить в этой Богом забытой дыре, это вовсе не означает, что я позволю своему сыну остаться здесь, – выплюнула мама. – Собирай вещи, Эллиотт.
– Мама…
– Собирай вещи, черт возьми! Мы уезжаем!
– Кэй, пожалуйста! – воскликнула тетя Ли. – Подожди хотя бы, пока Джон вернется домой. Мы вместе все обсудим.
Я не сдвинулся с места, и мама помчалась в подвал.
Тетя Ли посмотрела на меня и беспомощно развела руками. В ее глазах блестели слезы.
– Прости. Я не могу.
– Знаю, – сказал я. – Все хорошо, не плачьте.
Мама вернулась, таща за собой мой чемодан и пару сумок.