– Черт, смотри, куда идешь, скотина!
Я с кем-то сталкиваюсь; его лицо – перед моим. Я вижу большие глаза, всклокоченные темные волосы, бороду, куртку. Взрослый, крупный мужчина, лающий голос. И инстинктивно мои руки тянутся к его горлу, швыряют его к стене за его спиной. Я сильно сжимаю его шею, приподнимаю его, продолжаю давить и вижу, как он брыкается ногами в воздухе, почти в нескольких сантиметрах от земли. А я все толкаю и толкаю его, сжимая его горло еще сильнее, – и потом внезапно вижу Массимо: он проезжает рядом на велосипеде и улыбается мне. И качает головой.
– Стэп… Нет, он здесь ни при чем.
Это правда. Я соображаю, что происходит; я сжимаю руками шею человека. На вид ему около сорока; его глаза прикрыты, зажмурены, словно он напрягается в попытке отдышаться, вдохнуть… Я его отпускаю, разжимаю хватку, и он медленно сползает по стене, кашляет. И я смотрю на мои еще красные, опухшие руки. Я смотрю на них в ужасе, словно они испачканы кровью. Только теперь я понимаю, как меня ослепила ярость. Но человек из моих мыслей мучил моего сына. Моего сына. И я оборачиваюсь. Массимо уже нет, нет никого. Я помогаю мужчине подняться.
– Извините меня… – Я не знаю, что еще сказать. – Я не хотел вас обидеть…
Но я вижу, что он смотрит на меня в замешательстве, и понимаю, что лучше уйти без лишних слов, чтобы не осложнять ситуацию.
13
Я вхожу в офис и запираюсь в своем кабинете, ни с кем не здороваясь; открываю синий холодильник и достаю бутылку кока-колы. Я стою, прислонившись к дверце, чувствую спиной магниты, привезенные из многочисленных поездок, пытаюсь узнать какой-нибудь из них, но у меня не получается. Хотя если бы я по-настоящему сконцентрировался, то смог бы назвать все. Но я этого не делаю. Это меня не занимает. Мне хотелось бы, чтобы вместо кока-колы у меня была бутылка «Джона Балли». Я бы выдул ее всю, как в фильмах. Хотя я понимаю, что в таких сценах ром и виски – это просто вода и кока-кола… Но некоторые пили по-настоящему, чтобы быть еще убедительнее, чтобы посмотреть, что из этого выйдет. В фильме «Апокалипсис сегодня» так делал Мартин Шин, и эта сцена получилась действительно правдоподобной, ну еще бы! Говорят, что он лупил кулаками по зеркалу и порезал себе руки. Может, это случилось потому, что в день съемок Мартину Шину исполнялось тридцать шесть, и он был в свой день рождения совершенно пьяным. Мне почти тридцать, это не мой день рождения, но, может, и мне есть что отпраздновать. На тех же съемках, которые должны были продлиться «всего лишь» пять месяцев, а на деле продолжались до бесконечности, с Мартином случился сердечный приступ. Так что я открываю бутылку и прикладываюсь к ней, пытаясь максимально подражать Мартину Шину, даже без алкоголя! Я допиваю кока-колу, и мне приходит в голову одна вещь: у Мартина Шина несколько детей, и некоторые из них использовали его настоящую фамилию – Эстевес. И только один использовал артистическую фамилию: Чарли Шин. Он пользовался большим успехом, но он алкоголик. Чего он только ни вытворял – настолько, что его отстранили от участия в телесериале, на съемках которого он зарабатывал по два миллиона долларов за эпизод, рекордную сумму для многих американских актеров. Тонкая и проклятая нить связывает беспокойные жизни Мартина и Чарли Шинов. Их связь невероятна – вплоть до сходства черт лица. Произойдет ли такое и у меня с Массимо? Может, я об этом никогда не узнаю. И эта мысль приводит меня в отчаяние, так что мне и впрямь хочется раздобыть бутылку рома и выпить ее, припав к ее горлышку, без стакана, не останавливаясь, одним махом, пока не упаду без чувств.
Я слышу стук в дверь и потому делаю последний глоток и швыряю бутылочку в корзину, не промахнувшись, по крайней мере, в этом.
– Кто там?
– Я.
Я узнаю этот голос и его уверенность. Да, пожалуй, мне не помешало бы с кем-нибудь поговорить.
– Входи.
Он открывает дверь и идет к холодильнику. Берет колу и, прежде чем закрыть его, смотрит на меня, улыбается и задает чисто риторический вопрос:
– Можно?
– Дурак, – отвечаю я ему.
Он продолжает улыбаться, открывает бутылку и садится в большое кожаное кресло у окна.
– Ладно, но «дурак» наводит меня на мысль, что не все так уж плохо.
Я смотрю на Джорджо Ренци. Он смеется, уверенный в своей хитрости. Он старше меня как минимум на пятнадцать лет, но все еще выглядит как молодой парень. У него длинные волосы; он занимается серфингом и кайтсерфингом, выиграл множество соревнований по всему миру, и однажды я видел, как он дрался. В общем, я бы не хотел попасться ему под руку. Его специализация – финансы. Он знает, как преумножить их, знает, как давать деньги взаймы и как их возвращать, когда они уже принесли доход. То, что я в этом офисе, его заслуга. По сути, и кока-колу, и холодильник, и все остальное подарил мне он. Но самое главное, я ему доверяю. Он не может заменить Полло, но умеет сделать так, чтобы мне было не так плохо, когда мне его не хватает.
– Ну и? Расскажи-ка об этом твоему Джорджино…
– Что именно?
– Откуда мне знать? Но если ты вот так запираешься в кабинете, то, наверное, что-то произошло. Да и к тому же, когда я вошел, ты уже выпил кока-колу, а это значит, что не все так уж хорошо… А теперь я задам тебе такой вопрос: тебе бы хотелось, чтобы вместо этой колы у тебя бы была бутылка рома, виски или какого-нибудь спиртного?
– Да…
– Ну, значит, тогда положение гораздо хуже, чем я предполагал.
Он скрещивает ноги и делает глоток.
– У меня есть сын.
Он начинает давиться. Немного кока-колы проливается ему на свитер, но он быстро вытирает его рукой и вскакивает с кресла одним прыжком, благодаря своим сильным ногам.
– Вот черт! Хорошая новость, мы должны ее отметить! Я рад за вас! Это замечательно! Джин сказала тебе об этом сегодня?
– Моему сыну шесть лет.
– Да ну!
Он больше ничего не говорит и снова падает в кресло, утопая в нем.
Я развожу руками.
– Я не говорил тебе, что Джин ждет ребенка. Я сказал: «У меня есть…»
– Да, я не уловил этого нюанса. Но тогда ситуация осложняется. А чей он? Я ее знаю?
– Баби.
– Баби? Но как это может быть? Ты мне о ней рассказывал, это да, но я не думал, что вы встречались. А как это произошло? Как ты об этом узнал?
– Я встретил ее сегодня на вилле Медичи… Случайно.
И в тот же самый момент, когда я это говорю, все становится мне невероятно ясно.
– Джулиана.
– А при чем здесь Джулиана?
И пока Джорджо пытается хоть что-то понять, я вызываю ее по внутреннему телефону.
– Ты можешь зайти сюда к нам? Спасибо.
Через несколько секунд слышится стук в дверь.
– Входите.
Она одета сдержанно и выглядит спокойной. В руках у нее папка.
– Я принесла вам вот это: авансовые платежки на подпись для двух новых форматов, которые по вашим указаниям написал Антонелло.
– Да, спасибо, положи их сверху.
Я указываю на красный столик.
– Закрой дверь. Спасибо.
Она собирается уходить.
– Нет-нет, останься здесь. Или, может, ты торопишься уйти?
Я вижу, как она краснеет. Это замечает даже Джорджо. Он меняется в лице, словно говоря: «Черт, я не знаю, почему, но ты в любом случае прав».
– Садись же, садись…
Джулиана садится на стул в середине кабинета, напротив моего стола. И я начинаю прохаживаться, поворачиваясь к ней спиной.
– Ты не спросила меня, понравилась ли мне выставка Бальтюса.
– Правда. Но я видела, как вы стремительно вошли и закрыли за собой дверь, думала, что вы не хотите, чтобы вас беспокоили.
– Ты права, но сейчас ты здесь, можешь меня об этом спросить.
Я оборачиваюсь и пристально на нее смотрю. Она глядит сначала на меня, а потом – на Джорджо, словно ищет у него помощи; но, не найдя никакой поддержки, глубоко вздыхает и начинает говорить:
– Вы ходили на выставку? Она вам понравилась?
Я смотрю на ее руки. Они лежат на коленях. Джулиана сдержанная, воспитанная, выглядит элегантно, но если хорошенько приглядеться к ее шее, то можно увидеть, как ускорился пульс. Я улыбаюсь.
– Она мне очень понравилась, но я не понимаю, сколько мог стоить билет.
Она смотрит на меня, поднимает бровь, улыбается и удивленно качает головой.
– Да нет, это был бесплатный билет… Это было приглашение.
Внезапно я становлюсь жестким, холодным.
– Знаю. Я имел в виду, во сколько обошлось той даме – пригласить меня через тебя.
– Но, честно говоря…
Я жестом показываю ей, чтобы она больше ничего не говорила, закрываю глаза, а потом их открываю и пристально на нее смотрю. Молчу. Может, она начинает понимать, каким я становлюсь, когда теряю над собой контроль. Но я все еще говорю с ней спокойным тоном, четко выговаривая слова.
– У тебя есть единственная возможность. И я повторю это всего один раз: «Сколько она тебе дала?»
Тогда Джулиана делано смеется, почти фыркает.
Я мгновенно кидаюсь к ее стулу и кричу во все горло:
– Джулиана, не пудри мне мозги! Это важно.
Джорджо Ренци подскакивает на кресле. Она бледнеет, сглатывает слюну, понимает, что положение серьезное, очень тяжелое.
Потом за ее спиной звучит голос Джорджо – спокойный, но твердый:
– Пожалуй, тебе стоит говорить.
В кабинете повисает глубокая тишина, никто не дышит. Джулиана начинает играть с указательным пальцем левой руки, нервно его царапает, трет, делает на нем ранку, пытается как-нибудь подрезать несколько кусочков кожи вокруг ногтя и, не поднимая головы, признается:
– Она мне дала пятьсот евро.
Я смотрю на Джорджо, улыбаюсь, развожу руками, снова сажусь в кресло, кладу руки на стол.
– Пятьсот евро. Сколько она зарабатывает у нас?
Джорджо вздыхает.
– Тысячу пятьсот, чистыми.
– Пятьсот евро – это нынешние тридцать сребреников… – саркастически комментирую я.
Джулиана поднимает голову. Ее взгляд молит меня о прощении.
– Расскажи мне, как это было.
Тогда она делает глубокий вдох и начинает рассказывать.
14
«Я видела ее каждый день в кафе, куда хожу завтракать. Она всегда туда приходила раньше меня. Сидела в углу, читала газету – думаю, что „Республику”, но у нее был такой вид, будто мыслями она где-то в другом месте.
Однажды утром я подошла к стойке, чтобы попросить мой обычный рогалик из зернового хлеба с медом, но их уже не было. Тогда она подошла ко мне и предложила мне свой. Я не хотела его брать, но она деликатно настаивала; в конце концов, мы разделили его пополам и позавтракали вместе. Так мы и познакомились. И с того дня мы начали общаться и стали, так сказать, подругами».
Джорджо Ренци внимательно слушает и делает знак руками, словно говоря: «Ты попал в переделку, дружок, эта женщина все спланировала». И я не могу с ним не согласиться.
– Так, ну и что ты рассказала по секрету этой твоей новой подруге? Джулиана все молчит.
Я ее подгоняю:
– Что ты рассказала ей про меня?
Джулиана резко поднимает голову и качает ею.
– Я ей ничего не рассказывала.
Но я ей не верю.
– Не отклоняйся от дела, давай дальше.
Джулиана начинает понимать, что вступила в игру, которая ей не по силам. Может, она думает, что было бы лучше, если бы рогалик из зернового хлеба она заменила бы булочкой с кремом. И продолжает:
– Она спрашивала у меня банальные вещи типа того, где я работаю, чем занимаюсь. А когда я ей объяснила, в чем состоят мои обязанности и на какую фирму я работаю, она осыпала меня комплиментами. Но больше она ни о чем меня не спрашивала…
«А о чем еще она могла бы тебя спросить?» – задаюсь я вопросом, но не прерываю ее.
– В следующий раз, наоборот, она рассказывала мне о том, чем занимается сама. Она иллюстрирует детские книги. Она сказала мне, что стала художницей случайно, что после лицея она поступила на факультет экономики и торговли, но ей там не нравилось. Потом она показала мне свое портфолио; она училась в Европейском институте дизайна. Мне показалось, что она здорово рисует, у нее отличная манера. А еще она очень любезно добавила: «Может, мои работы могли бы понравиться вашей фирме, я могла бы создать более художественный логотип». И тут она меня спросила, как зовут моего начальника. Я ей это сказала; не секрет, как его зовут. Она удивилась: «Не может быть, не могу этому поверить, это же мой старый друг». И тогда я сказала: «Тем лучше, тогда ты можешь обойтись и без меня, чтобы показать ему твои работы».
Я смотрю на Джорджо, нам обоим не по себе.
– Однако она немного опечалилась, – продолжает Джулиана. – Я это заметила и спросила, все ли в порядке. И тогда она призналась, что в прошлом у вас были проблемы и, к сожалению, не по ее вине, но вы не сохранили хороших отношений.
Я еще больше обескуражен, но, к счастью, на помощь мне приходит Джорджо.
– Что-то я не понял… Так она предложила тебе пятьсот евро, чтобы случайно встретить Стефано? Объясни нам точнее; в твоем рассказе слишком много несоответствий.
– На самом деле, в тот день больше ничего не случилось. Потом я ее больше не видела. Я даже расстроилась, но потом она опять появилась, примерно через месяц или, может быть, меньше. Она уже взяла рогалики из зернового хлеба, сказав, что так они не закончатся, и пока я сидела за столиком, сделала знак официанту, чтобы он принес мне капучино с холодным обезжиренным молоком. Она уже знала все мои вкусы.
Джулиана начинает смеяться, и я смотрю на Джорджо, который избегает моего взгляда, но говорит ей:
– Продолжай. Что было потом?
– В тот день и впрямь что-то произошло. С тем же милым видом, как всегда, она мне сказала: «Ты должна знать правду, только так ты сможешь решить, помогать мне или нет…» – Джулиана делает паузу, словно намеренно хочет создать эффект тревожного ожидания. – Я почувствовала себя немного неловко и потому пошла в туалет. Вернувшись, я увидела на столе папку. Я думала, что там другие ее работы, но ошиблась.
На этот раз Джулиане удалось по-настоящему создать некое напряжение. Может быть, она видела слишком много серий «Секрета». К счастью, рекламной паузы у нас нет, и она продолжает свой рассказ:
– Она мне сказала: «Открой ее». Так я и увидела, что это была страница из старого номера газеты «Мессаджеро».
Джорджо поднимает бровь, выражая растерянность. Зато я сразу же все понимаю.
– Это была ваша фотография. Вы были на мотоцикле, удирали от полиции. Так, по крайней мере, было сказано в подписи. Я ничего не понимала, и так ей и сказала: «Что все это значит?»
Джулиана умолкает, словно вновь переживая эту сцену. Но только на сей раз здесь находимся мы с Джорджо, каждый по-своему снедаемые любопытством. Так что в унисон, не сговариваясь, мы произносим:
– Ну и?..
– Она мне ничего не объяснила, только сказала: «Я потеряла возможность быть счастливой».
15
Греки говорили, что рок – вторжение непредвиденного; изменение происходит мгновенно, но обладает силой урагана. Я чувствую себя выбитым из седла. В один день со мной случилось столько, сколько не происходило за шесть лет. Наверное, потому греки и ходили к оракулам – чтобы спросить, как преобразовать судьбу в характер. К счастью, у меня есть Джорджо, который берет ситуацию в свои руки, хотя он и не дельфийский оракул.
– А теперь оставь нас, пожалуйста, одних.
Тогда Джулиана встает и молча идет к двери, но перед тем, как выйти, на секунду оборачивается и смотрит на меня:
– Не знаю почему, но эта фраза меня как-то задела. Я подумала, она может иметь значение и для вас. Да, в каком-то смысле я сделала это для ее счастья.
И Джулиана слегка улыбается, как тот, что знает, что совершил промах. А потом выходит, закрывая за собой дверь.
Джорджо встает со своего кресла, подходит к холодильнику, открывает его и заглядывает внутрь.
– Учитывая то, что происходит в этом кабинете, я бы заменил в нем напитки. Отныне будем держать здесь не кока-колу и не зеленый чай, а пиво, водку, ром. Одним словом, я бы перешел на крепкие спиртные напитки. С другой стороны, мы пойдем навстречу переменам, не так ли? Мне кажется, я понимаю, что мы имеем дело с так называемым «поиском счастья».