– Давай же, Смит! – крикнул он. – Тут, знаешь, вопрос жизни и смерти! Поспеши! Теперь побежали, – добавил он, когда студент-медик появился из башни. – Это меньше чем в миле отсюда, так что мы должны добраться туда за пять минут. Человеческая жизнь стоит забега куда больше, чем какой-то кубок.
Нос к носу они мчались сквозь тьму, не останавливаясь до тех пор, пока, запыхавшиеся, не достигли маленького коттеджа у реки. Молодой Ли, обмякший, лежал на диване; вода стекала с него ручьями, а черные волосы его сплошь покрывал зеленый речной ил; свинцового цвета губы окаймляла белая пена. Рядом с ним на коленях стоял его сокурсник Харрингтон, растирая его закоченевшие руки.
– Думаю, в нем еще есть жизнь, – сказал Смит, кладя руку тому на плечо. – Поднеси свои часы к его губам. Да, они запотевают. Возьми его за руку, Хейсти. Делай как я, и мы скоро приведем его в чувство.
Десять минут они, не произнося ни слова, делали лежавшему без сознания искусственное дыхание. Наконец по его телу пробежала дрожь; губы Ли затряслись, и он открыл глаза. Трое студентов разразились радостными возгласами.
– Очнись, старина. Ты и так нас достаточно напугал.
– Глотни бренди. Вот фляжка.
– Теперь с ним все в порядке, – сказал сосед Ли Харрингтон. – О небеса, как же я перепугался! Я сидел здесь, читал, а он пошел пройтись до реки. Внезапно я услышал крик и звук падения в воду. Я выбежал из дома, но к тому моменту, когда я смог его найти и выудить, вся жизнь, казалось, покинула его. Симпсон привести врача не мог, ведь он хромает, так что бежать пришлось мне. Не знаю, что бы я делал без вас, ребята. Вот так, старина. Садись.
Опершись на руки, Монкхаус Ли сел на диване и обвел собравшихся диким взглядом.
– Что случилось? – спросил он. – Я был в воде. Ах да; я помню.
В его глазах появилось выражение ужаса, и он закрыл лицо руками.
– Как ты упал туда?
– Я не падал.
– В смысле?
– Меня туда бросили. Я стоял на берегу реки, и что-то подхватило меня как перышко и швырнуло туда. Я ничего не слышал и не видел. И все же я знаю, что это было.
– Как и я, – прошептал Смит.
Ли бросил на него удивленный взгляд.
– Значит, ты знаешь! – сказал он. – Помнишь совет, который я тебе дал?
– Да, и я начинаю думать, что последую ему.
– Я не знаю, о чем вы, черт возьми, говорите, парни, – произнес Хейсти, – но думаю, что на твоем месте, Харрингтон, я бы немедленно уложил Ли в постель. У нас будет достаточно времени обсудить причины и следствия, когда он немного восстановит силы. Думаю, нам с тобой, Смит, сейчас нужно оставить его в покое. Я возвращаюсь в колледж; если ты идешь в том же направлении, мы могли бы поговорить.
Однако говорили они по дороге домой мало. Разум Смита слишком занимали вечерние события, отсутствие мумии в комнате его соседа, то, что скользнуло мимо него, возвращение – экстраординарное, необъяснимое возвращение зловещей штуковины – а затем нападение на Ли, случившееся столь скоро после предыдущего возмутительного покушения на человека, на которого Беллингем затаил обиду. Все это вместе с множеством небольших происшествий, настроивших его против соседа, а также теми исключительными обстоятельствами, при которых он заглянул к нему в первый раз, постепенно становилось в голове студента-медика на свои места. Бывшее смутным подозрением, неопределенной фантастической догадкой внезапно обретало форму и представало перед его мысленным взором в виде мрачного факта, отрицать который было невозможно. И все-таки как же это чудовищно! Как неслыханно! Как переходит границы всего известного людям! Беспристрастный судья или даже друг, шагавший рядом с ним, просто сказал бы Смиту, что глаза его подвели, что мумия была на месте все время, что молодой Ли упал в реку так же, как туда падает любой другой, и что расстройство печени нужно лечить меркурием. Смит чувствовал, что сам сказал бы так, окажись он на их месте. И все же он мог поклясться, что у Беллингема было сердце убийцы и что он владел оружием, которое ни один человек не использовал за всю мрачную историю преступлений.
Свернув, Хейсти зашагал по направлению к своему жилищу, отпустив несколько колкостей по поводу необщительности приятеля, который, дойдя через двор до своей угловой башни, почувствовал сильное отвращение к своим комнатам и всему тому, что с ними связано. Он решил, что последует совету Ли и съедет так скоро, как только это будет возможно, ведь как человеку учиться, если ему приходится все время вслушиваться в каждый шепот и каждый шаг, доносящийся из комнаты внизу? Идя через газон, он заметил, что в окне Беллингема все еще горит свет; когда Смит проходил по площадке второго этажа, дверь открылась и он увидел самого египтолога. Со своим толстым злобным лицом он напоминал какого-то раздувшегося паука, только что закончившего плести ядовитые сети.
– Добрый вечер, – сказал он. – Зайдешь?
– Нет! – сердито крикнул на него Смит.
– Нет? Ты, как всегда, занят? Я хотел узнать у тебя насчет Ли. Я с прискорбием услышал, что с ним что-то стряслось.
Лицо Беллингема было серьезным, однако глаза его, пока он произносил эти слова, едва заметно смеялись. Обнаружив это, Смит едва ему не врезал.
– Ты еще с большим прискорбием услышишь, что с Ли все хорошо и что он вне опасности, – ответил студент-медик. – Твои адские трюки в этот раз не сработали. О, только не нужно отрицать. Я знаю все.
Беллингем отступил от разозленного студента, прикрыв дверь, словно в попытке защититься.
– Ты сошел с ума, – произнес он. – Что ты имеешь в виду? Ты намекаешь, что я могу иметь какое-то отношение к происшествию с Ли?
– Да, – прогремел Смит. – Ты и мешок с костями у тебя за спиной; это ваших с ним рук дело. И вот что я скажу вам, Мастер Б.: людей вроде вас теперь уже не жгут, однако у нас все еще есть палач, и, клянусь святым Георгием, если кто бы то ни было в этом колледже умрет, пока ты здесь, я тебя сдам. И коль веревка тебя не выдержит, в этом не будет моей вины. Ты узнаешь, что твои грязные египетские трюки в Англии не работают.
– Ты бредишь, – сказал Беллингем. – Ты безумец.
– Чудесно. Лучше тебе запомнить мои слова, или ты узнаешь, что я свое слово держу.
Дверь захлопнулась, и разъяренный Смит поднялся к себе в комнаты, где, запершись, провел полночи, куря свою старую вересковую трубку и мрачно размышляя о странных событиях вечера.
На следующее утро от соседа ничего слышно не было, однако Харрингтон заглянул к Аберкромби Смиту, чтобы сказать, что Ли уже практически пришел в себя. Весь день Смит провел за работой, однако вечером он собирался все же посетить своего друга доктора Питерсона, к которому так и не дошел за день до этого. Хорошая прогулка и дружеская беседа явно не помешали бы его натянутым нервам.
Когда он проходил мимо двери Беллингема, та была заперта, однако уже на некотором расстоянии от башни Смит оглянулся и увидел очертания головы своего соседа в освещенном лампой окне: тот, судя по всему, прижался лицом к стеклу, вглядываясь во тьму. Полностью избавиться от него, пусть даже на несколько часов, было благословением. Смит быстро шагал, вдыхая легкий весенний воздух. Полумесяц висел между двумя готическими шпилями; залитая серебристым светом улица была причудливо расчерчена их темными тенями. Дул ветерок, и легкие пушистые облака плыли по небу. Старый колледж располагался на самой окраине, так что уже через пять минут Смит миновал дома и зашагал по благоухавшему майскими ароматами оксфордширскому проселку.
Дорога, ведущая к дому его друга, была одинокой и довольно пустынной. Было еще довольно рано, однако Смиту по пути не встречалось ни одной живой души. Он шел быстрым шагом, не снижая скорости до тех пор, пока не оказался у ворот, от которых длинная гравиевая дорожка тянулась к Ферлингфорду. Сквозь листву молодой человек видел приветливо мигавшие оранжевые огоньки окон. Он стоял, положив руку на железный засов ворот, когда, оглянувшись на оставшуюся позади дорогу, увидел, что по ней что-то быстро движется.
Двигалось это что-то в тени живой изгороди, тихо и украдкой – темная сгорбленная фигура, едва видимая на черном фоне. За то время, пока Смит смотрел на нее, она сократила расстояние шагов на двадцать и продолжала к нему приближаться. В темноте мелькнула тощая шея и два глаза, что всегда будут преследовать его в кошмарах. Развернувшись, студент с криком ужаса ринулся по дорожке. Оранжевые огоньки, сулившие безопасность, были от него почти на расстоянии броска камня. Смит был знаменитым бегуном, однако никогда еще он не бежал так, как в тот вечер.
Тяжелые ворота захлопнулись за его спиной, однако он услышал, как они вновь распахнулись перед его преследователем. Ни на мгновение не прекращая свой дикий бег во тьме, он слышал быстрый сухой топот у себя за спиной; бросив взгляд назад, молодой человек увидел этот оживший кошмар, несшийся за ним по пятам подобно тигру, с пылающими глазами и выброшенной вперед жилистой рукой. К счастью, дверь была приоткрыта: Смит видел полоску света, струившегося от лампы в прихожей. Однако топот позади становился все ближе. Он слышал хриплое бульканье прямо у своего плеча. С криком он ударом собственного тела распахнул дверь, после чего, оказавшись внутри, тут же захлопнул ее и запер на засов; в полуобморочном состоянии студент-медик осел на один из стоявших в прихожей стульев.
– Святые небеса, Смит, в чем дело? – спросил его появившийся в двери своего кабинета Питерсон.
– Налей мне бренди!
Питерсон исчез и вскоре вбежал обратно с бокалом и графином.
– Да, тебе это действительно нужно, – произнес он, глядя, как гость залпом опустошил бокал. – Ну и ну, приятель, ты белый, как сама смерть.
Отставив бокал, Смит поднялся со стула и сделал глубокий вдох.
– Я в порядке, – сказал он. – Никогда я еще так не пугался. Если позволишь, Питерсон, я посплю сегодня здесь: не думаю, что смогу вновь взглянуть на эту дорогу иначе как при дневном свете. Это малодушно, знаю, но я ничего не могу с собой поделать.
Питерсон окинул гостя чрезвычайно вопросительным взглядом.
– Конечно, спи здесь, если хочешь. Я скажу миссис Берни постелить тебе. Куда ты?
– Пойдем к окну над входом. Я хочу, чтобы ты увидел то, что видел я.
Они подошли к окну холла второго этажа, откуда можно было увидеть дорожку, тянувшуюся к дому. Дорожка и поля по обе стороны от нее были тихими и безлюдными, омытыми мирным светом луны.
– Я серьезно, Смит, – произнес Питерсон. – Я знаю тебя как сдержанного человека. Что вообще могло тебя напугать?
– Сейчас скажу. Но куда же она подевалась? А, вот! Смотри, смотри! Видишь изгиб дороги прямо перед твоими воротами?
– Да, вижу; не нужно так сдавливать мне руку. Я видел, как кто-то прошел. Сказал бы, что человек. Судя по всему, довольно худой. И высокий, очень высокий. Но что с ним такое? И с тобой? Ты все еще трясешься как осиновый лист.
– Я едва ускользнул из когтей дьявола, вот и все. Но идем к тебе в кабинет, и я расскажу тебе обо всем.
Так он и сделал. В веселом свете лампы, за бокалом вина и глядя в румяное лицо своего дородного друга, Смит по порядку изложил тому все события, большие и маленькие, выстраивавшиеся в безупречную цепочку, начиная с того самого вечера, когда Беллингем упал в обморок перед саркофагом мумии, и заканчивая ужасом, пережитым им часом ранее.
– Вот, – произнес он в завершение. – Так и обстоит это черное дело. Это чудовищно и немыслимо, но это правда.
Какое-то время доктор Пламптри Питерсон сидел в тишине с чрезвычайно озадаченным выражением на лице.
– За всю жизнь не слышал ничего подобного! – сказал он наконец. – Ты изложил мне факты. Теперь изложи свои выводы.
– Ты можешь сделать их сам.
– Но мне бы хотелось услышать твои. Ты уже успел все обдумать, а я – нет.
– Ну, должно быть, я был слегка пространен в том, что касается деталей, однако основной смысл, полагаю, вполне ясен. Этот Беллингем, с его востоковедением, узнал какой-то адский секрет, с помощью которого мумия – возможно, только эта конкретная – может быть временно оживлена. Он занимался этой мерзостью в ту ночь, когда упал в обморок. Нет сомнений, что вид двигавшейся твари спровоцировал у него нервный срыв, пусть даже он этого и ожидал. Ты помнишь, что чуть ли не первым словом, произнесенным им, было слово «дурак» в свой собственный адрес. Ну, в дальнейшем у него нервы стали крепче, и в обморок он больше не падал. Оживлять мумию он явно способен лишь временно, поскольку я видел, что в саркофаге она столь же неподвижна, как этот стол. Полагаю, для оживления ему требуется некий сложный процесс, научившись которому он решил, что может повелевать тварью, ведь она обладает и разумом, и силой. По какой-то причине он посвятил Ли в свои дела, однако Ли, как достойный христианин, не пожелал иметь к ним никакого отношения. Они повздорили, и Ли поклялся, что расскажет своей сестре об истинной натуре Беллингема. Беллингем вознамерился остановить его, и ему это почти удалось, когда он пустил тварь по его следу. Он уже испытал ее силы на другом человеке – Нортоне, – в отношении которого он затаил обиду. Лишь по случайности на его совести не висят два убийства. Затем, когда я прижал его на этот счет, у него появились все причины убрать меня с дороги, прежде чем я поделюсь тем, что знаю, с кем-либо еще. Он решил попытаться, когда я вышел из башни, ведь ему были известны и мои привычки, и куда я направлялся. Я промчался по лезвию бритвы, Питерсон; то, что ты не обнаружил меня утром на своем пороге, – чистой воды удача. Я не из нервных, и никогда я еще не боялся смерти так, как этим вечером.
– Мой дорогой мальчик, – произнес его товарищ, – ты принимаешь все слишком близко к сердцу. Ты перенапряг нервы со своей работой и делаешь из мухи слона. Как могло нечто подобное бродить по улицам Оксфорда, пусть даже поздно вечером, и не попасться никому на глаза?
– Оно попалось. Город напуган из-за сбежавшей обезьяны, которой они считают эту тварь. Все только об этом и говорят.
– Что ж, это исключительная цепь совпадений. И все же, мой дорогой друг, ты должен признать, что у всех этих событий по отдельности может быть более естественное объяснение.
– Что?! Даже у моего сегодняшнего приключения?
– Разумеется. Ты вышел из своей башни с расстроенными нервами, думая лишь об этой твоей теории. Какой-то тощий голодный бродяга поволокся следом и, увидев, что ты побежал, осмелел достаточно, чтобы погнаться за тобой. Остальное сделали твои страхи и воображение.
– Не сделали, Питерсон, не сделали.
– А что до того, что ты нашел саркофаг пустым, а затем, спустя несколько мгновений, с мумией… Сам понимаешь, лампа едва светила, а у тебя не было причин особенно приглядываться к саркофагу. Вполне возможно, что в первый раз ты просто не разглядел тварь.
– Нет, нет, тут никаких сомнений быть не может.
– Ли мог сам свалиться в реку, а на Нортона мог напасть душитель. Разумеется, ты рвешь и мечешь насчет Беллингема; однако, окажись ты перед судьей, он просто рассмеялся бы тебе в лицо.
– Знаю, что рассмеялся бы. Именно поэтому я намереваюсь взять дело в свои руки.
– Что?
– Да, я чувствую ответственность перед обществом; к тому же я должен сделать это ради собственной безопасности – в противном случае мне придется позволить этой твари изгнать себя из колледжа, а это было бы несколько малодушно. Я уже в целом решил, как поступлю. Прежде всего, могу я на час одолжить твои бумагу и перья?
– Разумеется. Все, что тебе нужно, на боковом столике.
Положив перед собой лист бумаги, Аберкромби Смит сначала час, а потом и еще один быстро что-то писал. Страница за страницей откладывалась в сторону, пока друг Смита сидел, откинувшись в кресле и глядя на него с терпеливым любопытством. Наконец, издав возглас удовлетворения, студент-медик вскочил на ноги, сложил бумаги по порядку и опустил последнюю из них на стол Питерсона.
– Будь добр, подпиши как свидетель, – сказал он.
– Свидетель? Чего?