– Люблю тебя, милый.
– Ты серьезно?
– Серьезнее некуда.
Старинные часы в коридоре бьют четыре раза. Этот звон одновременно и успокаивает, и сбивает с толку. Я вытягиваю ноги, прежде чем вернуться к расследованию, и начинаю копаться в самых очевидных тайниках, таких как электронная почта и Фейсбук. Но мне не удается отыскать даже обмена смайликами с бывшей одноклассницей. Еще подозрительнее выглядит полное отсутствие порно, которое люди обычно прячут в папке с невинным именем. Чем бы ни было то, что я сейчас отчаянно разыскиваю, оно либо очень хорошо спрятано, либо его вовсе не существует. Я пытаюсь придумать объяснение тому, почему он взял деньги и ничего мне не сказал.
Я принимаю еще одну таблетку и на мгновение отвлекаюсь от компьютера и окидываю взглядом наш дом. Мы слишком сильно мечтали о доме в Колд-Спринг-Харбор, и этому коттеджу нашего внимания не хватило. Если дом является отражением людей, которые в нем живут, то, значит, мы ужасно скучные люди. Он задумывался как временное пристанище, пока мы не переедем в НАШ ДОМ, и мы не вкладывали деньги в то, чтобы сделать его своим, хотя прошло уже много лет, а мы все еще продолжали здесь жить. Мы просто перестали говорить о каких-либо изменениях. Осматривая его сейчас, я поняла, насколько он безликий. И скучный.
Самая красивая вещь в комнате – это овдовевший керамический книгодержатель в виде китайского льва-хранителя бирюзового цвета, стоящий на каминной полке. Пропажу его супруги Пол даже не заметил. Похоже, он многого не замечал.
Книгодержатель встретил свою кончину пару лет назад, когда однажды ночью Пол пришел домой пьяным. Это само по себе тревожило, так как он обычно не терял над собой контроль. Он сел на диван рядом со мной, и наши руки почти соприкоснулись. Так близко мы уже давно не сидели.
– Мой бизнес рухнул. Денег нет. Вообще никаких, – заявил он. – Сегодня я уволил последнего рабочего. Кое-кто не хотел уходить. Они говорили, что останутся и помогут все закончить. Они не понимали, что за окончание работ никто платить не собирается.
Почувствовав отчаяние хозяина, Пончик подошел к Полу, положил свою гигантскую голову ему на колени и заскулил. Пол прижался к собаке и тихо заплакал.
– Это было ужасно. Один из худших гребаных дней в моей жизни.
Я не могла смотреть на него: он находился в ужасном состоянии. Даже когда Пол рассказывал мне о том, что с ним происходило в детстве и юности, он не выглядел таким уязвимым. Те ужасные психологические травмы его не сломали. А сейчас… Я не имела ни малейшего представления о том, как его утешить. Я не смогла научиться этому, когда была ребенком. Потому что никто и никогда меня не утешал.
Я бы хотела сказать ему, что даже не думала шутить, говоря о своих чувствах, и что просто не умею говорить одни и те же банальности тремя разными способами. Передо мной открылась новая, неожиданная грань Пола. Я никак не могла встроить ее в свою картину мира. Кроме того, она меня пугала.
– Все будет хорошо, дорогой. Все наладится. Дела еще пойдут в гору. И нам не нужно слишком беспокоиться о деньгах: у нас ведь есть моя зарплата и, в крайнем случае, деньги, отложенные на дом.
Я не это имела в виду. Я была бы в ярости, если бы нам пришлось начать жить на эти деньги. Пол весь сжался, но быстро взял себя в руки.
– Ни в коем случае. Мы не будем трогать деньги на дом. Я что-нибудь придумаю.
Он встал, пошатнулся, но быстро выпрямился, а затем пошел наверх, в спальню, где и рухнул в постель лицом в подушку.
Повернув его голову набок, чтобы он не задохнулся, я, тяжело ступая, спустилась обратно в гостиную, схватила один из книгодержателей и швырнула его в камин – статуэтка эффектно разлетелась на множество мелких осколков. Моя ярость оказалась намного сильнее, чем я думала. Я поняла, что натворила, только через несколько минут. Иногда на меня находит.
Загораются уличные фонари, и последние лучи солнечного света отбрасывают на деревянный пол жуткие тени. Я уже несколько часов сижу здесь и безрезультатно просматриваю папки и файлы. Я перехожу к папкам с документами по недвижимости. Все это вынюхивание проясняет, насколько я была далека от него.
Но он на самом деле ничего не предпринимал – по крайней мере, в течение первых месяцев. Я понимала, что, когда заказы исчезли, Пол совершенно упал духом. Диван стал его «офисом», а пижама – «старомодным костюмом и галстуком». Мы шутили о его раннем уходе на пенсию и отпраздновали появление щетины, но обида и гнев во мне росли и давали метастазы.
Я спряталась в своей работе. Мне было неприятно смотреть, как Пол зализывает свои раны. Я понимала: он не виноват в том, что люди с трудом выплачивают ипотеку, не говоря уже о строительстве новых домов, но мой гнев продолжал расти. На поверженного Пола было страшно смотреть. Он был не из тех, кто отращивает бороду и весь день остается в пижаме. Но теперь он таким стал. Он сдался. И я вынуждена была переключить свое внимание на работу. Я мучительно отгоняю от себя мысль о том, насколько по-другому все могло бы сложиться, если бы я не отвернулась от мужа.
Я предложила ему попробовать антидепрессанты с моей работы, в надежде, что они восполнят отсутствие моего сочувствия и понимания. Он отказался, поскольку никогда не рассматривал прием лекарств как способ решения проблем. Он считал их слишком легким выходом. На работе у меня творился настоящий кошмар из-за судебного разбирательства по поводу одного из лекарств. Я начала потихоньку принимать викодин[2], чтобы как-то терпеть вечера. И обнаружила, что, если запить таблетку бокалом вина, наши отношения начинают казаться не такими напряженными и даже уютными. Однако независимо от того, была я одурманена или нет, мы продолжали отдаляться, пока наконец практически перестали разговаривать.
Из этого болота Пола, к счастью, вытащил Уэс, один из его старинных приятелей. Уэс заработал миллионы, убеждая жадных детей, выросших в восточном Лонг-Айленде, продать скромные домики своих родителей восторженным богачам за сумму с шестью или семью нулями. Уэс чувствовал в моем муже потенциал незаурядного продавца и немедленно воспользовался появившейся возможностью.
Я рассматриваю официальные прайс-листы домов в Гемптоне: один дом больше другого, на некоторых хорошо видны угловатые черты Уэса, а на других – улыбающееся лицо Пола и контактная информация. Я нажимаю на папку «продано» и открываю файл с рекламной листовкой о продаже небольшого бунгало в Саутгемптоне с видом на океан, стоящего на участке, который в три раза превышает размер расположенного на нем дома. Запрашиваемая цена – 17 миллионов долларов, плюс комиссия не менее миллиона. Продажа была почти год назад. Я совершенно растеряна. Почему, имея такие комиссионные, Пол запустил лапу в наши общие сбережения?
На следующее утро после звонка от Уэса, когда у меня зазвонил будильник, Пол уже встал с постели, сходил на прогулку с Пончиком и приготовил мне завтрак. Когда я вышла в кухню, Пол был побрит, одет в костюм и пил кофе. Увидев меня, он широко улыбнулся. Он был точной копией того мужчины, на возвращение которого я уже перестала надеяться. Я почувствовала забытое желание ощутить его прикосновение. И он меня понял. Он обнял меня и прошептал мне на ухо мое прозвище, а затем осторожно опустил меня на пол. Потом он страстно рассказал мне все свои планы по возвращению на вершину.
Пол сильно недооценил мою способность строить свои собственные планы.
4. Пол
Удивительная штука: человек достигает головокружительного успеха именно тогда, когда ему совершенно наплевать на результат.
Мой бизнес по-прежнему буксовал, и у меня начиналась нервная почесуха при мысли, что я ничегошеньки не зарабатываю. Из-за того, что Ребекка стала единственным кормильцем в семье, наш брак трещал по швам, и тихий шепот обиды постепенно сменился ровным реактивным гулом.
– Как прошел твой день, милый? Есть новости?
– Нет, все как всегда. Как твоя работа?
– Тоже ничего нового. Марк – это Марк, с ним не соскучишься. Ты ходил с Пончиком на пляж?
– Ага. Как обычно. – Мой ответ прозвучал настолько едко, что я удивлен – как это мне язык не обожгло. Слова достигли ушей Ребекки, и она грозно прищурилась. Через три, два, один…
– Ладно, ладно. Просто интересуюсь. Хочешь, поговорим позже?
Я не хочу.
– Конечно, малыш.
Я извиняюсь и иду в офис, как будто у меня есть дела.
Моя жена с явным удовольствием сменила юбку на сшитые на заказ брюки. Я не уверен, проверяет ли она по-прежнему состояние нашего совместного счета – в конце концов, я уже долгое время ничего туда не вносил, – но я абсолютно уверен, что она продолжает вносить туда свою долю как по часам. Я будто воочию вижу мелькнувшую у нее на лице самодовольную улыбку, когда она делает очередной взнос. Выражение лица Ребекки смягчается, но улыбка не перестает от этого быть злобной.
Боже, благослови Уэса. Он позвонил мне рано утром, когда я сидел на заднем крыльце.
На траве еще была роса.
– Привет, Уэс.
– Привет, ленивая жопа.
– Что случилось, придурок?
– Твоя коза еще пытается лишить тебя семьи и дома?
– А ты еще набиваешь карманы, толкая дебилам каркасные дома по цене кирпичных?
– Ой, кто бы говорил.
В свое время он научил меня всем тонкостям игры на поле недвижимости, помог получить лицензию и предоставил мне несколько приличных участков с учетом, что я имел статус новичка. Миром на самом деле правит кумовство.
И вот совершенно случайно я обнаружил, что ключ к успеху – не относиться к работе слишком серьезно. Честно говоря, я начал новую деятельность, не скрывая своего презрения к ней, как будто это занятие было ниже моего достоинства. Удивительная штука, но успех не заставил себя долго ждать. Мой откровенно равнодушный вид просто вынуждал клиентов подписывать договор. За первый же год я заработал беспрецедентный процент с продаж. Даже Уэс был удивлен.
Я быстро понял, что остальным агентам мешала излишняя ретивость. Стоит вам только чересчур расхвалить дом, пометать перед клиентом бисер – и клиент моментально сорвется с крючка, вы даже подсечь не успеете. Люди чувствуют исходящее от вас отчаяние и тут же закрываются, так что вам не удается разжечь их интерес. Фишка при работе с этими лохами – а они и есть лохи, в конце концов, в то время как мы просто кидалы, которые ловко вешают им на уши лапшу, – состоит в том, чтобы использовать силу внушения. Дайте им достаточно для того, чтобы разжечь аппетит, но слишком мало, чтобы утолить голод. Присмотритесь к ним, выясните, что конкретно они ищут, и действуйте соответственно. Упомяните одно, умолчите о другом. Начните с какой-нибудь ерунды, а затем намекните на то, что обязательно их заинтересует. Пусть они выуживают из вас информацию, пусть почувствуют, что заставили вас все рассказать. В конце концов, здесь лучше всего работает искушение. А я льщу себе надеждой на то, что уж в этой-то области я хорошо разбираюсь.
– Твой муж так не может, правда?
– Никто не может так, как ты, Пол.
– Чье это?
– Это твое, детка. Это все твое.
– Точно.
– А ты умеешь им пользоваться?
– Будешь наглеть – я посмотрю, умеешь ли ты им пользоваться.
– Давай, покажи мне. Ну же!
Боже, что бы я делал без Шейлы! Пока не появился Уэс и не предложил мне заняться недвижимостью, именно Шейла помогла мне не слететь с катушек. Я тогда уже почти опустил руки. Мною начали овладевать сомнения. И я говорю не о повседневных, временных, поверхностных сомнениях. Я говорю о том сомнении, которое вонзает в тебя клыки и начинает постепенно и беспощадно высасывать из тебя чертову жизнь.
Честно сказать, тогда я был настоящим лузером. Полным ничтожеством. Я бродил по дому небритый, в халате, практически игнорируя жену, не говоря уже об огромном мире по другую сторону двери. Единственное, что у меня оставалось – единственное, что меня вообще держало на плаву, – это дни, проведенные с Шейлой.
Когда мы познакомились, я был в лучшем моральном состоянии. Я все еще верил, что вот-вот вернусь обратно на пьедестал. На мой тогдашний взгляд, я так долго сидел без работы просто потому, что мне не везло. Мы с Пончиком встречались с Шейлой и Молли по утрам, чтобы погулять у залива. Мы спускали собак с поводков, и они носились вокруг, пока мы делились друг с другом новостями вчерашнего дня. Затем мы отводили собак к Шейле домой, и они бегали по двору, пока мы занимались развратом. Мы прекрасно проводили время.
Но все меняется. В течение следующего года мы начали постепенно тонуть в общей дыре. Не друг из-за друга, а из-за хаоса, который циркулировал в наших жизнях. Я становился все более подавленным из-за того, что возвращение к профессиональной славе чем дальше, тем больше походило на безнадежную мечту, а Шейла, в свою очередь, с трудом продиралась через болото неуклонно разрушающихся отношений с мужем. Его работа была связана с частыми отъездами, и вскоре Шейле стало ясно, что у него роман с одной из коллег, с которой он и ездил. Острая боль от этого открытия, а также, как я со временем понял, длительное эмоциональное насилие с его стороны постоянно снедали ее.
Эти обстоятельства, открывшиеся у каждого из нас, одновременно и притягивали друг к другу, и отталкивали. Мы замыкались в своем собственном разочаровании и тихой ярости и отчаянно цеплялись один за другого, стараясь удержаться на поверхности. Только это и помогало нам не сдаться окончательно и не пойти на дно.
Мы перестали притворяться. Мы перестали встречаться на прогулке с собаками возле бухты. Как только Ребекка уходила на работу, я выпускал Пончика на задний двор и мчался к Шейле. Мы стали реже разговаривать. В этом просто не было нужды, ведь слова стали казаться глупыми и нелепыми. Все общение, в котором мы нуждались, происходило между нашими телами. Шейла начала оставлять входную дверь открытой, и между ней и животным, которое теперь постоянно забегало в ее дом, стояла только рама с натянутой на ней москитной сеткой. Я проходил через эту дверь и находил за ней именно то, что искал. Иногда Шейла хватала меня, как только я появлялся, толкала меня к стене и овладевала мной. В других случаях она сидела голой на диване и ждала, пока я с ней разберусь.
Мы понимали друг друга с полувзгляда. Нам достаточно было посмотреть друг на друга, чтобы понять, кто и что хочет получить. Таким образом, мы нашли способ преодолевать разочарования и обиды в других сферах своей жизни. Я входил в дом Шейлы, мы смотрели друг на друга и сразу же понимали, кто будет сегодня доминировать в постели, а кто просто хочет расслабиться.
Благодаря такому взаимопониманию мы расхрабрились. Какое-то время мы довольствовались гостиной, но затем Шейла стала медленно вести меня наверх. Мы делали это на ступеньках, у стены в коридоре и, наконец, в их кровати. Мысли о том, что я был с ней там, где она была с ним, в кровати, где они спали, стали очень возбуждать ее, а затем и меня. Ко мне вернулась уверенность в себе, я как будто снова стал мужчиной в доме. Заметьте, не в своем доме, но это было не важно.
Она провела пальцами по моей щетине, когда я вошел в нее, и я впервые за долгое время почувствовал себя прежним. Я снова был молод. И безрассуден. Именно потому я и поступал так, как поступил.
– Хм. – Она окидывает спальню внимательным взглядом.
– Что? – Я смотрю, как она останавливает взгляд на каждой детали.
– Никогда бы не подумала, что твой дом выглядит именно так.
– Ты пришла взять интервью для «Архитектурного дайджеста»?
Она поворачивается ко мне, прикусывает губу и засовывает руку мне между ног.
– Ты знаешь, зачем я пришла. – Другой рукой она начинает расстегивать пуговицы на моей рубашке. – И меня очень возбуждает, что я сделаю это в постели твоей жены.
– Жену не трогай, ясно?