И это тот самый класс, который показан в фильме «История любви» 1970 года, рисующем идиллические картины из жизни Лиги Плюща. Огромная популярность этих двух продуктов наводит на мысль о привлекательности образа жизни высше-среднего класса для всех американцев, которые не могут жить так же. В самом деле, большинство тех, кто принадлежит к средним и низшим классам, предпочли бы родиться в высше-среднем или даже высшем, а то и высшем-вне-поля-зрения классе. Недавний опрос Харриса (Louis Harris poll) показал: на вопрос, к какому классу они хотели бы принадлежать, большинство отвечают – «к среднему», а на уточняющий вопрос, в какой именно части среднего класса они хотели бы оказаться, большинство выбирали высше-средний. Мечта о высше-среднем классе кажется понятной и реализуемой: его практики, пусть и несколько более значительные, чем наши собственные, все равно узнаваемы и постижимы – тогда как в классах ступеньками выше вы можете угодить в неловкое положение, когда не будете знать, как есть икру, как пользоваться вазой для омовения пальцев или щебетать по-французски. Редкий американец втайне не мечтает принадлежать к высше-среднему классу.
Немало мы можем почерпнуть (пусть советы будут и не самого тонкого свойства) из двух книжек Джона Моллоя «Одевайся для успеха» и «Живи для успеха»16. Моллой, чьи таланты ни в коей мере не постыдны, характеризует себя как «первого инженера американского гардероба» – и в этом качестве представители бизнеса обратились к нему за рекомендациями по поводу принципов корпоративного дресс-кода. В идеале все, кто вращается в бизнесе, должны выглядеть так же, как представители высше-среднего класса, потому что высше-средний класс – это синоним Успеха. Моллой проводит важную параллель: «Подобающе одеться – по сути, то же, что овладеть хорошим вкусом и умением хорошо выглядеть, присущими высше-среднему классу». Даже кабинеты руководителей можно подретушировать и отполировать, заставив излучать дух успешности – как пишет Моллой, «офис успешного бизнесмена насквозь пропитан качествами высше-среднего класса». Иными словами, «он просторен и не переполнен людьми или производит впечатление такового). Он выглядит богато. Поддерживается в хорошем состоянии, за ним виден хороший уход. Исполнен вкуса. Производит впечатление. Удобен. Отражает предпочтения хозяина и предполагает определенную приватность». То же касается и приемной: «как и сам кабинет, приемная должна мгновенно и недвусмысленно шепнуть каждому посетителю “здесь высше-средний класс”».
По оценке Моллоя, дух высше-среднего класса можно придать не только одежде, кабинету и приемной, но и выражению лица, движениям, жестам, осанке. В книге «Живи для успеха» он приводит два мужских профиля – работяги и человека высше-среднего класса. У работяги челюсти крепко сжаты, выражая горечь либо демонстративный протест, губы приоткрыты в глуповатом изумлении. Представитель же высше-среднего класса держит рот закрытым – но челюсти не слишком сжаты, а плечи не производят впечатления неопределенной виноватости, которое Моллой связывает с неуспешностью. Он пишет: «Люди из высше-среднего и низше-среднего классов не только стоят и сидят по-разному – они и двигаются по-разному. Выходцы из высше-среднего класса, как правило, более точны в движениях, хорошо владеют телом. То, как они жестикулируют и как ставят ноги, разительно отличается от того, как это делают выходцы из низше-среднего класса, – часто они излишне размахивают руками вместо того, чтобы держать их поближе к телу».
Рис. 3. Профили представителей высше-среднего класса (слева) и простого работяги-прола (справа) (по Моллою)
Едва ли есть основания сомневаться, что такие учителя, как Моллой – или Майкл Корда, автор книги «Успех! Как его достичь каждому мужчине и каждой женщине»17, – могут научить всех желающих имитировать облик и поведение высше-среднего класса. Однако гораздо меньше уверенности в том, что они когда-либо смогут научить всему тому, что сопутствует такой манере держаться и, видимо, порождает ее – характерное для высше-среднего класса чувство расслабленности, ощущение игры и, в определенной степени, иронического отношения к миру. В любом другом классе мы без труда представим себе людей, подбирающих эвфемизмы в желании сказать «давай перепихнемся». И без труда представим себе представителя любого другого класса, витиевато приглашающего сыграть в «спрячь колбаску» [let’s hide the salami]. Но вряд ли можно представить, что кто-то, не принадлежащий к высше-среднему классу, вдруг скажет – как это зафиксировано в «Справочнике по стилю преппи»18 – «давай поиграем в прятки салями» [let’s play hide the salami], да еще и вдохновенно сократит «салями» до «салям» – подобно тому, как он сокращает «Кровавую Мэри» до простой «Кровавой», а джин с тоником до «джейти» (G & T’s). Для высше-среднего класса все это игра (фактически «игра в жизнь») – отсюда естественным образом вытекают такие легкомысленные увлечения, как гольф, теннис и яхты. Ну кто откажется быть частью этого класса – такого свободного, защищенного и веселого?
Прежде чем мы спустимся ступенькой ниже и отдалимся от трех высших классов, мы должны еще немного задержаться и задуматься о важности географического места, когда мы даем им (классам) определение. Представители среднего класса и пролетарии19 (prole classe) скорее всего окажутся в заблуждении, воображая, будто место не слишком связано с классом и что к высшим классам можно принадлежать где угодно. Трудно представить себе заблуждение более грубое.
(– Если я правильно понимаю, молодой человек, вы хотите вступить в Клуб Космополитен.
– Да, сэр.
– Скажите, пожалуйста, откуда вы родом?
– Местечко Истина или Последствия, штат Нью-Мехико, сэр.
– Понятно. < Отводит взгляд>)
В США наберутся десятки тысяч мест, достаточно величественных, чтобы заслужить собственный почтовый индекс. Обладая определенным знанием и тонким вкусом, можно расположить их все в порядке классовой иерархии – от Гросс-Пойнт и Уотч-хилл до низов вроде Нидлз и Пайксвилль20. Наилучшие в социальном отношении места, пожалуй, будут сосредоточены там, где долгое время заправляли финансово благоразумные англосаксы – например, Ньюпорт (Род-Айленд), Хаддам (Коннектикут) или Бар-Хар бор (Мэн). Лос-Анджелес получит низкий статус – и не столько за свою уродливость и банальность, сколько за то, что он так долго принадлежал испанцам. По этой же причине Сент-Луис опережает техасский Сан-Антонио.
Невозможно сказать с точностью, что же относит место к определенному классу, придает ему черты этого класса. Полвека назад Г. Менкен в издании «Американская ртуть»21 попытался разработать надежный ориентир, предложив сотню «социальных индикаторов» – таких как численность жителей, упомянутых в справочнике «Кто есть кто», или выписывающих журнал «The Atlantic», или расходующих много бензина. Наверное, сегодня высокий ранг получило бы место, население которого не особенно выросло со времен исследования Менкена. По крайней мере мы можем ввести такой критерий, исходя из того факта, что после 1940 года население Майами, этого кошмарного места, выросло со 172 тыс. до 343 тыс. человек, население Феникса – с 65 тыс. до 683 тыс., а население Сан-Диего – с 200 тыс. до 840 тыс. человек. Другим признаком классовой благонадежности и желанности может быть отсутствие площадок для боулинга. Упоминаю это потому, что Ричард Бойер и Дэвид Саваго в своем справочнике «Альманах рейтинга городов»22 обнаружили, что перечисленные ниже городишки предлагают наилучший доступ к боулинговым дорожкам – и мы просто не можем не отметить, какие же удручающе жалкие это места:
• Биллингс, штат Монтана;
• Оуэнсборо, штат Кентукки;
• Мидлэнд, штат Техас;
• Пеория, штат Иллинойс;
• Дюбюк, штат Айова;
• Одесса, штат Техас;
• Александрия, штат Луизиана.
Как я только что показал, пожалуй, легче сказать, что делает место социально непривлекательным, нежели объяснить, что делает его желанным. Еще один способ оценить степень непривлекательности места – это измерить, насколько тесно оно ассоциируется с религиозным фундаментализмом. Акрон, штат Огайо (по всем прочим критериям – сущая свалка, иначе не скажешь) навеки прославился как родина евангелиста Рекса Эммануила Гумбарда, так же как Гринвилль в Южной Каролине известен тем, что здесь расположен Евангелический университет Боба Джонса, а Уитон, штат Иллинойс, ассоциируется с протестантским Уитонским колледжем, взрастившим великого Билли Грэма. Как калифорнийский Гарден-гроув – обиталище преподобного Роберта Шуллера, знаменитого своей механической улыбкой и Хрустальным собором. Может ли представитель высшего класса жить в Линчбурге, штат Вирджиния? Едва ли, поскольку отсюда транслируются радиопроповеди Джерри Фалуэлла, здесь стоит его церковь и именно здешний адрес указывается на добровольных пожертвованиях. Да, пожалуй, общий принцип таков: человек из высшего класса не может жить в месте, которое ассоциируется с религиозным пророчеством или чудом – как Мекка, Вифлеем, Фатима, Лурд или Солт-Лейк-Сити. Примечательно, что самые окультуренные места – Лондон, Париж, Антиб и даже Нью-Йорк – успешно проходят этот тест, хотя, если подходить с самой жесткой меркой, на Рим брошена тень. И все же он выше классом, чем, например, Иерусалим.
Одним из признаков желанности города является качество его лучшей газеты. Классовая уязвимость Вашингтона – несмотря на его претензии на высокий статус, со всеми его посольствами и проч. – бросается в глаза, стоит лишь открыть «The Washington Post», которая по воскресеньям одаривает читателей (высший слой пролов) не только гороскопом, но и подробным пересказом перипетий сюжета в актуальных мыльных операх, а также неизменной колонкой в духе «Спрашивали? Отвечаем!» с проникновенными советами от Энн Лэндерс. Аналогичным образом вы догадаетесь, что Индианополис не может похвастаться высокими классовыми связями, как только заметите: «Индианополис Стар» радует читателей не только всем перечисленным, но и подсказывает на первой полосе «Сегодняшнюю молитву». И Флорида (кроме разве что Палм-Бич), и Южная Калифорния (кроме разве что Пасадены) десятилетиями считаются социально безнадежными. И словно это всем известный факт, самые гнусные ночные клубы за границей, особенно в разудалых новых местечках вроде Западной Германии, радостно называют Флоридой. Причина, почему ни один цивилизованный человек не станет и помышлять поселиться в окрестностях Тампы, – в том, что в 1970-х годах тут красовалась вывеска, рекламирующая близлежащий Аполло-Бич: «Гай Ломбардо приглашает тебя в соседи». Похожим образом и пенсионеров соблазняют прикоснуться к волшебному ореолу их музыкального кумира, предлагая им покупать жилье в Лоуренс-Велк, Кантри-Клаб, Мобайл-Эстейтс в Эсконидо, Калифорния. В рубрике частных объявлений в недавнем выпуске пролетарской «National Enquirer» мелькнули четыре объявления, предлагавшие получить дутый университетский диплом, – и во всех четырех указан калифорнийский адрес. А иные события представляются просто совершенными образчиками классового поведения – достаточно вспомнить лишь несколько безупречно точных ходов: заброшенная «Королева Мэри» почила на свалке такого безмозглого места, как Лонг-Бич, штат Калифорния; в Санкт-Петербурге, штат Флорида, разместился музей Дали; штаб-квартира нефтяной корпорации STP расположена во флоридском же курортном Форт-Лодердейле.
На этом фоне встает вопрос: «И где же в этой стране могут обитать представители высших классов?». Прежде всего, конечно, в Нью-Йорке. Потом Чикаго. Сан-Франциско. Филадельфия. Балтимор. Бостон. Возможно, Кливленд. И в сельской глубинке Коннектикута, штата Нью-Йорк, Вирджинии, Северной Каролины, Пенсильвании и Массачусетса. Вот, пожалуй, и все. Нельзя сказать, что особенно хорошим тоном считается жить в Нью-Джерси (кроме разве что Бернардсвилля и, быть может, Принстона), но любое место в Нью-Джерси уж точно лучше калифорнийских Саннивейла, Сайпруса или Комптона; Кантона в Огайо; Рено в Неваде; Шайенна в Вайоминге; Альбукерке в Нью-Мехико; Коламбуса в Джорджии и ему подобных военных городков; или Пармы в Огайо – городишка в 100 тыс. жителей, где нет ни ежедневной газеты, ни автобусов, ни отеля – даже и карты города-то нет. Невозможно представить в этой роли и Эвергрин в Колорадо, ибо здесь родился Джон Хинкли, равно как и Даллас, ибо – наряду с кучей не менее веских причин – здесь жил Ли Харви Освальд. Говорят, знатоки в данной области считают Лас-Вегас «мировой столицей дешевки», и, полагаю, некоторое представление о вашей позиции в классовой иерархии – выше она или ниже – вы можете получить по той степени, в какой можете похвастаться слабостью осведомленности о его жизни. А как насчет Акапулько?
Впрочем, вернемся к классам. Средний класс легче распознать по его нешуточной серьезности и психической уязвимости, нежели по его средним доходам. Я знавал несколько очень богатых людей, которые упрямо цепляются за повадки среднего класса – то есть ужасаются при мысли, а что о них подумают, и одержимы желанием сделать все правильно, только бы избежать критики. Средний класс – та середина, где обеденные манеры становятся чертовски важны и где неизменные тюлевые занавески вуалируют занятия вроде игры «спрячь колбаску» (уж точно никто из среднего класса такого не произнесет – они скажут свое дурацкое «заниматься любовью»). Средний класс, всегда трепетно воспринимающий обиду, – главный рынок для всевозможных «ополаскивателей для рта», и если бы он вдруг сгинул, то вместе с ним рухнул бы и весь «дезодорантный» бизнес. Если врач-терапевт чаще принадлежит к высше-среднему классу, то дантисты с мрачной решимостью признают: да, они в середине; говорят, дантистов терзают ужасные статусные переживания, когда им доводится быть представленными «медикам», как они промеж собой любят называть терапевтов. (Сами терапевты называют себя «докторами» и обожают это делать прямо перед дантистами, а также перед профессорами университетов, мануальными терапевтами и прорицателями.)
«Статусная паника» – вот беда среднего класса, по определению Чарльза Райта Миллса, автора «Белых воротничков» (1951) и «Властвующей элиты» (1956)23. Отсюда и их тяга насобирать целый веер кредитных карт и подписаться на «The New Yorker», который, как им кажется, свидетельствует об их высше-среднем вкусе. Их приверженность этому журналу – или его колонке объявлений – хороший пример, иллюстрирующий тезис Миллса: средний класс склонен «заимствовать статус у вышестоящих». Рекламодатели в «The New Yorker» прекрасно это знают, и некоторые их якобы высше-средние жесты, адресованные среднему классу, уморительно забавны – вроде мелькнувшей недавно рекламы дорогих писчебумажных наборов с печатным приглашением. Обратите внимание на претенциозное британское написание второго слова в третьей строке24:
(здесь высшие классы могли бы написать «коктейлями» или, чтобы наверняка попасть в точку, – «напитками». Однако в данном случае «Доктор» и миссис Брэндон зазывают вас конкретно)