Остается подставить только точные названия напитков.
Если аудитория подобных наставлений некогда казалась крепчайшим образом привязанной к своему времени и месту, то сегодня она кажется классом, который в наибольшей степени оторвался от своих корней. Представители среднего класса не только сами покупают себе семейные реликвии, фамильное серебро и т.д. Они также чаще прочих перемещаются на дальние расстояния (как правило, в мало заманчивые местечки), а потом по команде закинувшей их туда корпорации сматывают удочки и отправляются куда-то еще. Это, например, геолог в нефтяной компании; программист; инженер в аэрокосмической отрасли; продавец, закрепленный за новым офисом продаж, его сопровождает «менеджер по маркетингу» (бывший продавец), приставленный приглядывать за ним. Эти люди и их семьи селятся в пригородах и новостройках. <Командующей> «армией и флотом», если использовать сравнение Уильяма Уайта-мл.25, для них выступает корпорация, на которую они работают. Корпорации IBM и DuPont нанимают таких сотрудников после окончания теми второсортных колледжей и втолковывают им: либо они «члены команды», либо никто. Не допускается практически никаких поблажек, которые позволили бы показать носик индивидуальности или проявиться более мягким формам эксцентричности, и такие работники вскоре приучаются избегать любых идеологически окрашенных заявлений – особенно, как мы увидим, в меблировке своих гостиных. Страшась потерять работу, эти люди становятся пассивными, их человеческое достоинство подавлено, они воспринимают себя лишь как винтик в составе неизмеримо большей структуры. К тому же винтик, который легко заменить на другой. «Подготовка делает наших сотрудников взаимозаменяемыми», – сказал однажды один из руководителей IBM.
Неудивительно, что средний класс, которого почти всегда заставляют вот так чувствовать себя рабом, рвется к весомости и значительности, пусть иллюзорным. Один из признаков – их тяга к геральдическому самоутверждению («Этот изысканнейший сертификат с водяными знаками отобразит ваше фамильное древо»). Другой – их обычай ежегодно рассылать семейные информационные бюллетени с перечислением последних свершений на пути превращения в «профессионалов»:
Джону исполнилось 22, он учится на первом курсе стоматологического факультета в Университете Уэйна.
Кэролайн устроилась на хорошую должность – секретарь-референт в престижной фирме в Бойсе, штат Айдахо.
Иногда такие письма в самом деле пишут от всего сердца, с гордостью перечисляя все новые «аффилиации», собранные за минувший год: «В этом году Боб стал членом Младшей торговой палаты, присоединился к Североамериканской лиге коллекционеров крышек от пивных банок, а также к Совету выпускников Университета Эвансвилля и Юным республиканцам округа Вандебург». (Сравните с вебленовским: «Поскольку консервативность является характерным признаком более богатой, а следовательно, почтенной части общества, она приобрела известную украшающую и наделяющую почетом значимость»26.) Переживая, как бы ее не сочли пустым ничтожеством, супруга господина из среднего класса тщательно наряжается, собираясь выйти в магазин. Инстинкт подсказывает ей то, что одна дама из среднего класса однажды сформулировала любопытному социологу: «Вы знаете, в универмаге ведь чувствуют класс, хорошо одетую леди обслуживают гораздо лучше».
«Человек, для которого единственным критерием при оценке других является полученный ими при рождении статус или же размер их богатства» – так типичный словарь определяет сноба, и искать снобов следует как раз в среднем классе. Чрезвычайно переживая по поводу собственного вкуса и пребывая в нерешительности, работает ли он на них или против них, представители среднего класса стремятся подавить свою природную склонность соскальзывать вниз и стараются держаться как обладатели денег, власти и вкуса. Стремление «поступать правильно», «сделать верно» превращается в одержимость, заставляя средний класс писать благодарственные записки после самых обычных ужинов, дарить излишне дорогие или правильные подарки и никогда не упоминать мест, которым не хватает классовой известности, – вроде Форта Смит, штат Арканзас. Читатели, коим довелось много путешествовать, не удивятся наблюдению Нила Маквуда, британского авторитета по вопросам снобизма: больше всего снобов родом из Бельгии – которую можно считать всемирной штаб-квартирой среднего класса.
Стремление принадлежать – и подтверждать эту принадлежность механическим актом покупки чего-либо – еще один признак среднего класса. Слова вроде «клуб» или «гильдия» (скажем, Клуб «Книга месяца» или Литературная гильдия) звучат мощным приглашением. Так что средний класс – самая что ни на есть притягательная мишень для рекламных объявлений от застройщиков вроде этого:
Рис. 4. Родовой герб работяги-прола Ваше место по праву в Парк-Форесте! Зайдите в наш город, и вы сразу почувствуете: Вам здесь рады. Вы – часть большой группы…
Чудаковатость, замкнутость, тяга к уединению – все это чуждо среднему классу, в противовес привычкам высших слоев, ценящих свой бархатный кокон, покойно укрывающий их от посторонних глаз. Среди представителей среднего класса бытует убежденность, что воздвигнуть забор или даже вырастить высокую изгородь – все равно что публично оскорбить окружающих. Принято и заскочить запросто к соседям или друзьям без предупреждающего звонка. Безмятежно невинным, совершенно открытым и прямодушным представителям среднего класса трудно вообразить, что кто-то может быть другим. Робким, скованным благоразумными условностями членам среднего класса не придет в голову предположить, что кто-то может совокупляться днем – это вместо вечера-то, как и положено занятым дисциплинированным работникам корпораций. Когда Уильям Уайт-мл. как-то раз прогуливался по одному пригороду, изучая его обитателей, наитипичнейшая представительница среднего класса обронила ему: «Позади нас улица далеко не такая дружелюбная. Они там стучатся в двери!».
Если женщины высоко ценят «дружелюбность», то мужчины дорожат наличием какого-нибудь пристойного занятия (обычно оно важнее денег), с ударением на слове пусть и редко имеющем осязаемые материальные проявления) «управляющий» (executive). (Вообще-то, важный классовый водораздел пролегает между теми, кто, услышав термин «управляющий», испытывает благоговение, и теми, кто в подобной же ситуации ощущает, как к горлу подкатывает тошнота.) Иметь дома автоответчик – простой способ поддерживать образ высоковостребованного профессионала, но вы и помыслить не сможете, чтобы, предлагая звонящему оставить сообщение после сигнала, автоответчик вдруг выдавал остроумный или неожиданный текст (например, чирикал бы по-французски, или крякал голосом Дональда Дака, или вдруг заговорил бы голосом Ричарда Никсона). Потому что средний класс боится. Как отмечает Чарльз Райт Миллс, «он всегда кому-то принадлежит – корпорации, правительству, армии…». Осторожности не может быть слишком много. Один «управляющий советник» доверительно поучал Стадcа Теркела: «И ваша супруга, и ваши дети должны вести себя подобающе. Вы должны соответствовать определенному типу работника. Всегда надо быть начеку». Джордж Оруэлл в романе «Глотнуть воздуха» (1939), говоря от лица своего героя из среднего класса, верно подмечает:
Все это хрень насчет страданий пролетариев. Я лично не особо их жалею. …Страдает работяга физически, зато оттрубил смену – и свободен. Но в каждом из здешних отсеков горемыка, который не бывает свободным никогда …лишь в коротких снах27.
Поскольку по сути своей он продавец, представитель среднего класса и перенимает стиль продавца – лучится оптимизмом и верит в возможность самосовершенствования, стоит лишь загореться этой идеей. Мюзиклы вроде «Энни» и «Человек из Ламанчи» собирают полные залы именно потому, что дарят «продавцу» и его жене такие песни, как «Завтра» и «Невероятная мечта» – сулящие им на пути всяческие блага и чудеса. Наконец, последняя примета среднего класса, выдающая его социальную незащищенность, – это привычка смеяться своим же шуткам. Не будучи вполне уверенным в том, какой именно социальный эффект он производит и каким этот эффект должен быть для роли «продавца» – но явно что-то связанное с благожелательностью и оптимизмом, наш представитель среднего класса готов и сам для себя стать благодарной аудиторией. Порой, обронив, как ему кажется, глубокомысленное замечание на публике, такой «продавец» примется озираться, пытаясь понять, как отреагировали окружающие. И отчаянно надеется: только бы благосклонно.
Молодые представители среднего класса пытаются отделиться от старого ствола. Если вас интересует, кто же читает книжки Джона Моллоя, надеясь прорваться в высше-средний класс, заучив заветные формулы и правила, то вот вам ответ. Особенно часто их можно встретить в самолете: очередной корпоративный тренинг плюсуют к своему резюме, и скорей на следующий. Их сорочки безупречно белы, костюмы – вусмерть темны, галстуки вроде тех, что носят в похоронных бюро, а волосы подстрижены на манер 1950-х. Они рассуждают о «конечных итогах», а вместо «нет» любят говорить «ни в коем разе». Их шеи часто кажутся коротковатыми, а глаза слишком уж бегают, причем не столько сверху вниз, сколько слева направо. Они вступают во взрослую жизнь в статусе корпоративных стажеров, а после сорока пяти лет преданной службы покидают корпорацию, гадая, неужели это конец.
На этом мы оставим великий средний класс, к которому – если безмятежно довериться представлениям людей о собственном статусе – принадлежит почти 80% нашего населения. Спускаясь ниже, мы должны были бы перейти к низше-среднему классу. Но его больше нет – инфляция 1960-х и 1970-х разорила его и трансформировала в высше-пролетарский класс. В чем различие? Еще меньше свободы и самоуважения. Наш бывший низше-средний класс, новая верхушка работяг-пролетариев, сегодня возглавляет «народные массы» – и все равно в нем без труда узнаешь людей, которыми можно манипулировать. Они рабы всего, что может порабощать, – денежной политики, надувательской рекламы, повальных увлечений и массовых иллюзий, массовой же культуры и потребительского барахла. В 1940-х годах в этой стране еще был настоящий низше-средний класс. Хорошее среднее образование и тяга «копить», «планировать» помогали ему удерживать свои позиции – пусть и не слишком прочные, – не сползая в рабочий класс. В то время, пишет Миллс,
маленьких людей становилось все меньше, и на короткое время – пока они оставались теми немногими, у кого за плечами было полное школьное образование – они были защищены от острых углов прогрессирующего капитализма. Они могли тешить себя иллюзиями о своих особых талантах и об общей благонадежности системы. Однако по мере того, как их численность возрастала, все более они превращались в обычных наемных работников.
Результатом стало их социальное разложение. Эти бывшие «белые воротнички» низшего звена сегодня выполняют роль просто рабочих машин, и жены, как правило, работают наравне с мужьями.
По тому, какого рода работу они выполняют и какие беспокойства одолевают их в результате этой работы, пролов можно разделить на три слоя. К верхнему слою относятся квалифицированные рабочие, мастера – например, типографщики. В среднем слое операторы – как, скажем, водитель автобуса Ральф Крамден28. В нижнем слое неквалифицированные рабочие – например, портовые грузчики. Пролетарии, принадлежащие к верхнему слою, страшатся потерять свой статус – полностью или хотя бы частично: ведь вы так горды, что стали старшим плотником, и хотите, чтобы весь мир четко понимал разницу между вами и простым рабочим. Пролетарии из среднего слоя больше всего боятся потерять работу. Нижний же слой терзаем страхом так и не научиться зарабатывать достаточно или же не суметь обрести свободу, которая позволяет делать то, что хочется.
Тип труда, каким заняты «пролетарии высшего разряда» – например, ассенизатор в большом городе, – недвусмысленно нашептывает им: «вы настоящие профессионалы». Один почтальон так описывал Стадсу Теркелу, почему он любит свою работу: «Они всегда говорят: Вон идет почтальон… Я чувствую, это одна из самых уважаемых профессий во всей стране». Женщины этого слоя, работающие сиделками, никогда не устают рассказывать о своем профессионализме; так же держатся и их дочери, становясь стюардессами (одна из самых популярных профессий среди представителей высшего слоя пролетариата). Или взять армию: хотя офицеры – поскольку они трепещут перед старшим по званию – наверное, в большей степени относятся к среднему классу, чем к высшему слою пролетариата, незаметно спускаются по иерархической лесенке вниз – тем ниже, чем более активно они настаивают на своем «профессионализме» (а после поражения во Вьетнаме и возникшего вслед за тем беспокойства относительно их социального положения эта настойчивость стала скорее механической). Супруга военного говорит: «Рассуждая о профессионалах, некоторые любят приводить в пример врачей, юристов и т.д. Да все офицеры – профессионалы». И следом примечательный сбой логики: «Ну кто ж может быть более профессионален, чем мужчина, который всю жизнь посвятил защите своей страны?».
Одним из способов определить, принадлежит ли человек к среднему классу или же к высшему слою пролетариата, – это испытать принцип: чем больше отличается рабочая одежда человека от его повседневной одежды, тем ниже он стоит на социальной лестнице. Подумайте при этом не только о чернорабочих или «синих воротничках» вообще, а о швейцарах и посыльных, фермерах, кондукторах, машинистах, пожарных. Один из них однажды посетовал: «Хотел бы я быть юристом. Черт, нет, лучше доктором. Но я бы не смог, тут мозги надо иметь».
Однако представители высшего слоя пролетариев очень даже мозговиты или, по крайней мере, прозорливы. Поскольку частенько за их работой никто пристально не наблюдает, они испытывают гордость и убеждены в своей автономности – поглядывая свысока на тех, кто не сумел так успешно продвинуться. Их в самом деле можно назвать «аристократией синих воротничков», как это предложил социолог Э. ЛеМастерс в одноименной книге29; их презрение к среднему классу сродни презрению аристократов, взирающих на него с другого конца. Один пролетарий так говорил: «Если мой мальчик хочет носить этот проклятый галстук всю свою жизнь и кланяться какой-нибудь шишке-начальнику, это его право. Но, клянусь богом, у него должно быть и право честно зарабатывать на жизнь своими руками, если он того пожелает». Как и прочие аристократы, пишет ЛеМастерс, аристократы от пролетариев «достигли вершины своего социального мира, им нет нужды тратить время и силы на “социальные восхождения”». Они аристократичны и в других своих проявлениях – таких как страсть к азартным играм или охоте на оленя. Оленьи рога, украшающие их обиталище, делают его похожим на охотничьи сторожки шотландских пэров. По наблюдению Ортеги-и-Гассета, принадлежащий к высшему слою пролетарий похож на аристократа еще и «своей склонностью превращать спорт и охоту в главное занятие всей жизни», а также не слишком романтическим отношением к дамам.
Поскольку их не мучают тревоги относительно выбора правильных статусных символов, эти люди могут держаться на удивление расслабленно и уверенно. Они могут говорить, делать, надевать и носить практически все, что захотят, не испытывая при этом уколов совести; подобный стыд – удел среднего класса, счастливцев, стоящих в иерархии ступенькой выше, стыд – большей частью чувство буржуазное. Как отмечает Джилли Купер, пророком среднего класса надо считать Джона Кальвина, а пророком пролетариата – Карла Маркса (хотя большинство представителей среднего класса и пролетариата об этом и не догадываются).