Многие виды животных обладают способностями, которые превосходят способности человека. Собака может учуять запах другой собаки еще до того, как та появится в поле зрения, пчела различает оттенки света, которые глаза человека даже не определяют, а змея чувствует тепловое излучение жертвы, которое человек способен обнаружить только с помощью специальных приборов. В том, что касается сенсорного восприятия, человек во многом уступает другим живым существам. Однако животные не могут соревноваться с тонкими когнитивными способностями человека. Люди и шимпанзе на 96 % схожи (меньше, чем считалось раньше), однако оставшиеся 4 % содержат отличия в последовательности нуклеотидов[23], ведущие к огромным различиям в познавательных возможностях. Хотя способности шимпанзе к обучению и изучению впечатляют, они все же не идут ни в какое сравнение со способностями человека. Способность наших предков принимать трудные решения (находить еду, необходимые ресурсы и устанавливать товарищеские отношения в меняющемся окружающем мире и одновременно избегать многочисленных угроз), возможно, и привела к развитию колоссальных способностей мозга. Постоянное испытание контингенций наших предков дало возможность их мозгу расширить и трансформировать среду обитания (на радость или на горе!). Шимпанзе тоже добывали еду и обустраивали гнезда, но они никогда не меняли среду обитания[24]. Для этого просто сравните взрывной рост численности людей с популяциями шимпанзе в заповедниках, чтобы понять, какие виды проявляли более стратегические реакции, которые до сих пор обеспечивали им выживание и успешность…
Я уже упоминала, что окружающая среда современного человека отличается от среды обитания наших предков, благодаря которой и развился наш когнитивный гений. С этим связан вопрос, который не дает мне покоя: возможно ли, что наш приспособленный для выживания современный мир, блестящий продукт значительных вероятностных калькуляторов наших предков, на самом деле разрушает наши когнитивные способности? Не может ли человеческий мозг, который создал мир с более пассивными реакциями, сопровождаемыми к тому же меньшей зависимостью от контингентных расчетов выживания, на самом деле подрывать познавательные способности будущих поколений? Не «одомашниваем» ли мы наш мозг? Если это так, то не приведет ли продолжающаяся эволюция мозга к его уменьшению, как это отмечается у других животных? Может ли этот процесс как-то повлиять на наше здоровье? Психологи, в том числе Джеймс Данкерт из Университета Уотерлу (Канада), провели исследование, посвященное скуке – отсутствию доступных возможностей реакции (результата). Оказалось, что люди, испытывающие скуку, более склонны к депрессии, дефициту внимания, синдрому гиперактивности и даже сердечно-сосудистым заболеваниям[25]. Создание образа жизни, который избавит мозг от необходимости рассчитывать самые стратегически важные реакции, может показаться желанным, но он способен привести к смертельной скуке, которая выведет из строя калькуляторы контингенций. На эти интересные экспериментальные вопросы ученые ищут ответы, изучая человеческий мозг. Эволюция – динамический процесс, который позволяет организмам приспосабливаться к изменениям окружающей среды, и потому он никогда не завершится. Хотя мозг современного человека щедро напичкан замысловатыми сетями нейронов и глией, при отсутствии давления со стороны среды маятник его сложности вполне может качнуться в другую сторону. Возможно, нам всем следует пройти этот тест на интеллект сейчас, пока не стало слишком поздно.
Темы, затронутые в вводной главе, будут детально рассмотрены далее. Таким образом мы создадим необходимые условия для расчета вероятностей, которые помогут поддерживать чувство контроля над окружающей средой и принимать наиболее оптимальные решения. Отчасти эти расчеты в реальном времени представляют собой своеобразные психологические отжимания, которые накачивают когнитивную мускулатуру перед предстоящими вызовами и помогают избежать возникновения пузырей мозга, которые приводят к искажению реальности, эмоциональным крахам и развитию психических заболеваний. Наш мир усложняется, но эта технологическая среда, похоже, представляет не самый здоровый фон для развития человеческого мозга. Многим людям знакомы продолжительный рабочий день и стресс из-за конкуренции и карьерного продвижения, но мы во многом отличаемся от предшествующих поколений. Когда задача «спастись от хищников» в последний раз значилась в вашем списке ежедневных дел? Технологически продвинутое общество позволяет нам обходить многие виды сценариев действие-результат, с которыми сталкивались еще наши бабушки и дедушки. Самые обычные задачи, такие как строительство дома, выращивание съедобных растений, ежедневное приготовление пищи, все реже встают перед современным, жаждущим нового опыта мозгом. Мы не можем позволить нынешнему «продвинутому» обществу отключить наши контингентные калькуляторы, которые способствовали процветанию человеческого вида.
В следующих главах мы погрузимся в научное изучение поведения и оценим способность мозга производить верные ответные реакции. Также мы исследуем контингентные сети мозга и узнаем, как различные жизненные ситуации (привилегии, бедность, прием психотропных препаратов) искажают оценку вероятности действие-результат. Осознание важности точных контингентных расчетов помогает понять изменяющиеся факторы, определенные Институтом Гэллапа в качестве ключевых элементов успеха в работе (например, сотрудник знает ожидания руководителя, то есть результат, в конкретной фирме). Роль контингентного предсказания в лечении психических заболеваний – несомненно важное применение точного расчета вероятностей, и об этом мы тоже поговорим. Конечно, история и общество могут влиять на вероятностные формулы действие-результат, и это порой демонстрируется чрезмерным присуждением ежегодных премий – премий, которые далеко не всегда верно связывают действия с результатом. Мысль о том, что калькуляторы вероятностей можно точно настроить, также будет рассмотрена на конкретных примерах, которые проиллюстрируют меняющиеся типы возможностей расчета способностей и карьерного успеха. Мы кратко познакомимся с тем, как мозг подготавливает себя к одному из самых резких переходов в таблице вероятностей – появлению ребенка. Защита другого человека и забота о нем, безусловно, усложняют работу вероятностных калькуляторов. Мы также коснемся стремления к поиску адаптивных связей действие-результат и узнаем, как симуляция лечения (явление, известное как эффект плацебо) может привести к положительному результату. Мы рассмотрим явления контингенций, связанных с фантазией и воображением, предрассудками и творчеством. И наконец, в последней главе я покажу, как избежать парадокса контингенций (contingency conundrum) – то есть как, используя просчитанные варианты, избежать ловушек окружающей среды, которые могут привести к подрыву нейронных способностей.
Я надеюсь, эта книга поможет понять, как мозг постоянно обрабатывает прошлый и настоящий опыт и как это влияет на нашу способность реагировать на неизбежные неопределенности жизни. Узнав эти секреты, вы сможете научиться необходимым реакциям, которые приведут к самым значительным и желанным результатам. По иронии судьбы, позволить мозгу не отрываться от реальности и оставаться приземленным в контингенциях реальной жизни – самая эффективная стратегия для претворения мечтаний в жизнь.
2
Продукт мозга
Различные формы поведения
Мне совсем не нравятся реакции, возникающие у меня при посещении кинотеатра. Хотя я склонна к гиперанализу, кажется, что эти когнитивные системы моментально закрываются, когда я, словно зомби, встаю в очередь за попкорном. Я прекрасно осознаю причины, по которым этот выбор не разумный, – цена на попкорн явно завышена, он слишком соленый, кроме того, от этого продукта, по вкусу напоминающего картон, люди толстеют. Однако, похоже, все это не имеет значения, когда я предвкушаю, как буду сидеть в темноте зрительного зала, погрузившись в происходящее на экране и испытывая богатое по ощущениям гастрономическое удовольствие.
Такой выбор перекуса в кинотеатре – вероятно, самое наивное из принятых решений, которые имеются в моем когнитивно-поведенческом инвентаре. В главе 1 я уже упоминала об ответных реакциях, которые демонстрирует сражающаяся с зеркалом рептилия, так вот мои нейронные сети в кинотеатре тоже действуют рефлекторным, нерефлективным образом. В защиту ящерицы можно сказать, что ее мозг не так сложно устроен, как мозг человека. Мозг рептилии характеризуется строго запечатленными рефлекторными реакциями, которые обычно направлены на поиск еды, пары и защиту территории. Все это прекрасно работает у ящериц, но своему рефлекторному поведению, подобному поведению рептилии, я не нахожу оправдания. Прекрасно осознавая всю порочность своего пристрастия, я продолжаю предаваться ему и наслаждаюсь каждой съеденной крошкой. Но то, что происходит в кинотеатре, должно оставаться в кинотеатре. Вне его стен, в ситуациях, когда я должна принимать сложные решения и учитывать разные результаты, мне необходимо использовать больше мощностей мозга, чтобы сделать правильный выбор.
Как поведенческий невролог я увлекалась поведением во всех его проявлениях еще со времен обучения в Сэмфордском университете в Бирмингеме, штат Алабама. По мере прочтения трудов древнегреческих философов, работ по физиологии, статей и книг поведенческих психологов и неврологов моя увлеченность только росла. Мне хотелось узнать как можно больше о формальном и систематическом анализе поведения в любых его проявлениях. Три десятилетия спустя мой энтузиазм нисколько не угас, и я по-прежнему хочу знать, как именно мозг генерирует свои ежеминутные реакции, хотя прогресс в этой области идет не так быстро, как хотелось бы. В этой главе мы проследим за развитием исследований в области поведения и попытаемся разобраться, как в разных условиях мозг выдает сложный поведенческий продукт.
Более тысячи лет назад римский врач Гален предсказал, что организованные поведенческие реакции становятся продуктом некой формы взаимодействия между предполагаемыми нервами и мышцами тела. Эта идея не была востребована в течение нескольких веков, поскольку причины поведенческих реакций объяснялись в основном с помощью спиритических феноменов, таких как демоны и духи, что никак не способствовало их объективному и систематическому изучению. Наконец, в XVII веке Рене Декарт вернул исследование поведения на передний план, предположив, что к нему применим физический, а не мистический подход. Но оказалось, даже Декарт не решился утверждать, что сложное поведение может стать предметом научного исследования, поскольку придерживался мнения, что комплексное поведение не поддается научному анализу[26].
Понадобилось еще несколько столетий, и только в начале XX века случайное открытие русского физиолога Ивана Павлова позволило пионерам новой науки – психологии – вывести процесс изучения поведения на новый уровень[27]. Хотя толкование субъективной работы разума было передано в кузни академических философов и богословов, репутация Павлова как уважаемого физиолога позволила перенести изучение поведения в более объективную, научную сферу. В своем исследовании физиологии пищеварительной системы, за которое ему была присуждена Нобелевская премия, Павлов сделал важный шаг вперед, позволивший предсказать поведение его подопытных собак. Когда собаки видели человека, который обычно приносил им еду, их поведение менялось и начинало походить на поведение при реальном кормлении. Небольшие трубки, которые были вставлены в рот животных для отслеживания количества слюны, выделяемой собаками во время еды, позволили определить выработку слюны в ответ на эти предсказательные сигналы. Иными словами, в предвкушении еды у собак усиливалось слюноотделение. Хотя в то время Павлов не занимался изучением форм поведения, он понимал, что подобные рефлекторные реакции могли бы объяснить некоторые тайны, окружающие поведение. Если два внешних события – в данном случае приход лаборанта и появление миски с едой – в психической деятельности животного были связаны, то проявление одного из них вызывало ответную реакцию. Когда лаборант приносил собакам еду, у них начиналось слюноотделение, но оно начиналось и тогда, когда он появлялся без еды. Можно привести пример и похожей реакции у человека: если при сильном ударе грома вы вздрагиваете, то зная, что вспышка молнии всегда предшествует грому, вы, скорее всего, как минимум поморщитесь, увидев разряд молнии. Формула этого базового типа обучения, известного как условный классический рефлекс, была простая, но тем не менее эта формула вводила тему поведения в более научный контекст.
В Соединенных Штатах Америки развитие психологии, определяемой сегодня как научное изучение поведения и психических процессов, в начале XX века окончательно затормозилось. Несмотря на то что Уильям Джеймс, считающийся родоначальником американской психологии, внес в эту науку большой вклад (он написал известный учебник «Психологические принципы»), ей все же не хватало точности традиционных наук, таких как химия или физиология[28]. Немецкий физиолог Вильгельм Вундт, которого называют отцом психологии (в глобальной перспективе), подчеркивал важность применения в этой науке субъективного метода, более известного как интроспекция, основанного на словесном описании внутренних переживаний человека[29]. Неудивительно, что многие считали этот методологический подход недостаточно точным. Кроме того, Вундт хотел определить и элементы сознания, а в те времена это также рассматривалось как субъективная область. В защиту Вундта можно сказать, что у пионеров прошлого не было в арсенале инструментов, подобных функциональной магнитно-резонансной томографии (фМРТ), которые могли бы объективно продемонстрировать работу мозга и протекание различных психических процессов. Конечно, психология как дисциплина продолжала кружить вокруг философии, физиологии, образования и религии… пытаясь найти собственную научную идентичность.
Для харизматичного психолога с юга Америки Джеймса Бродеса Уотсона Павлов стал тем человеком, который поменял ход игры. В своей знаменитой лекции «Психология с точки зрения бихевиориста» Уотсон, как было заведено Павловым, постулировал важность систематического подхода к изучению поведения[30]. Вместо описаний субъективных историй людей, присущих интроспективному подходу Вундта, в лабораторные журналы отныне можно было заносить объективные числовые данные – задержка в секундах реакции на стимул, количество выделяемой слюны и количество связей, необходимых для выработки условного рефлекса. Эти составляющие объективного наблюдения больше подходили науке, чем философии. Наконец, в научных кругах стало укрепляться мнение, что поведение можно изучать в связке с естественными науками – биологией, химией и физикой. Хотя исследования Павлова фокусировались на элементарных рефлекторных реакциях, Уотсон сумел доказать, что его работа может перевести психологию из мистической дисциплины в эмпирическую. Занимая солидную должность в Университете Джонса Хопкинса, Уотсон начал применять подходы Павлова к зарождающейся науке – психологии. Некоторое время Уотсон сохранял авторитет, но прессе стало известно о его скандальной связи с аспиранткой, что привело к его скорому увольнению из университета.
Конец ознакомительного фрагмента.