– Расскажи мне, что происходит, Ворчун, – попросила она, называя меня прозвищем, которое дала, когда мне было четыре года. – Ты сегодня вечером была такой тихой.
– Мама, я болтала половину ужина, – сказала я, не отрывая глаз от «Неразгаданных тайн»[7], которые повторно показывали по телевизору, и покачала головой, не решаясь посмотреть ей в лицо и оставляя свою дилемму при себе.
Она прислонила свою голову к моей, поставив обычный бокал с красным вином на кофейный столик, и почти повисла на мне, словно надеясь на то, что я удержу ее.
– Да, со своим братом и Джеймсом. Мы едва ли перекинулись парой слов, ты даже не сказала мне, что произошло на твоей встрече. Ты думаешь, я не вижу, когда с тобой что-то не так? – обиженным голосом проговорила она, словно обвиняя меня.
Она раскусила меня.
Мама снова сжала мое плечо.
– То, что я ничего не сказала в присутствии Джоджо и Джеймса, не означает, что я ничего не заметила. – Она еще сильнее сжала мое плечо, шепча, как последняя сволочь: – Я знаю все.
В конце концов я фыркнула и посмотрела на нее краешком глаза. Я могла бы поклясться, что за последние пятнадцать лет она не постарела ни на один день. Как будто время для нее остановилось. Сохраняя ее. Вот так, либо она давным-давно затащила в постель джинна, который исполнил ее желание, и собиралась стать бессмертной, или придумала еще какую-нибудь фигню вроде этого.
Вытянув ноги, я положила пятки на кофейный столик и наморщила нос:
– Ладно, служба психологической помощи.
Она прижалась ко мне сбоку точно так же, как делала всегда, когда надоедала мне, а я совсем чуть-чуть отклонилась, чтобы не злить ее.
– Скажи мне, что с тобой происходит? – настойчиво повторила она прямо мне в ухо, ее голос звучал обманчиво мягко – и охренительно фальшиво. До моих ноздрей доносилось ее дыхание, от которого исходил запах вина.
– Я угощу тебя вишней в молочном шоколаде, припрятанной после Дня святого Валентина…
Даже вишня в молочном шоколаде не заставила бы меня открыть рот. Я еще больше отклонилась от нее, но она придвинулась ближе и буквально прилипла ко мне, закинув свое бедро на мое.
– Боже мой, матерь божья, ты хочешь, чтобы я прямо сейчас подсоединила тебя к капельнице с вином? Кто-нибудь из ценителей вина по терпкому аромату, вероятно, мог бы угадать год, когда это вино было разлито по бутылкам.
Не обращая на меня внимания, она обняла меня еще крепче.
– Чем скорее ты расскажешь мне, тем скорее я оставлю тебя в покое, – попыталась подкупить меня мама.
Не в силах удержаться, я фыркнула. Как будто от нее было так легко отделаться.
– Ты даже сама не веришь тому, что говоришь, понимаешь?
От этого она запыхтела и отодвинулась всего на пару сантиметров.
– Давай сделаем передышку и поболтаем. Все равно наступит момент, когда ты расскажешь мне, – заявила она, и это было правдой.
Но…
Просто я вынесла на своих плечах столько провалов… что мне часто казалось, что год назад я достигла своего предела.
Мама была тем человеком, которого мне хотелось больше всего защитить, потому что, пока я росла, она единолично платила за все, так как мой отец думал, что это пустая трата денег, и «разве нет ничего другого, чем может заняться Джесмин?» – спрашивал он всегда, не зная, что она обычно включала громкую связь и моя вонючая задница всегда слушала его. В то время когда он навещал нас, мама говорила ему, что мы не нуждаемся в его поддержке или не хотим ее… даже если это означало, что она постоянно годами запаздывала с оплатой счетов. Оглядываясь назад, я не понимала, как она умудрялась выкручиваться, как сумела не оставить нас без крыши над головой, оплачивать счета и кормить нас.
Я не была уверена, что сама была бы способна на такое. Но она сделала для меня все. А я смогла отплатить ей лишь тем, что пару раз «выиграла» второе место.
Я ни разу не смогла победить после того, как перешла во взрослую категорию, и никто на самом деле не понимал, почему так происходит. Никто, кроме меня.
Она заслуживала лучшего, и мне захотелось вернуть ей долг.
– Джесмииииии, – игриво подвывала мама мне на ухо, крепче прижимаясь ко мне и не обращая внимания на то, что мне не нравилось то, что она делает. – Просто расскажи мне. Я знаю, что ты хочешь рассказать. Я никому не скажу. Обещаю.
– Нет, – презрительно усмехнулась я, очевидно сытая по горло, зная, что она понимает это. – И ты – лгунья.
– Я – лгунья? – имела наглость спросить моя мать, словно искренне верила тому бреду, который несла насчет того, что она не проговорится. Я была болтушкой, но от кого же я это унаследовала? От нее.
– Не стоит обещать мне, что ты будешь хранить секрет, – настаивала я, кося на нее глазом и пытаясь потянуть время, чтобы обдумать то, что я могла бы сказать, прежде чем бросаться головой в омут.
Стоило ли говорить ей? Она уже поняла, что я что-то скрываю.
Я поняла, что она у меня в руках, когда она шумно вздохнула, зная, что она такая, какая есть – ужасная, жуткая врушка.
– Хорошо, я скажу только… одному человеку. Договорились?
– Кому?
Она замолчала. Это оттого, что было слишком много людей, которым она обычно все выбалтывала. Ей нужно было выбрать. Господи.
– Бену.
Ее мужу Номер четыре. Краешком глаза я могла видеть только ее рыжие волосы, но я знала, что это было так же верно, как и то, что я поверю в это. Она не собиралась pасслабляться. Тем более теперь, когда я дала ей понять, что знаю, что она несет чушь собачью.
Я вздохнула. Сейчас или никогда?
– Я не хотела, чтобы ты волновалась…
– О боже, – практически выдохнула она, и я поняла, что уже слишком поздно.
Закатив глаза, я всем телом развернулась в ее сторону, так чтобы я могла смотреть ей в глаза.
– Нет, мама. Нет. Не беспокойся. Я даже не собиралась ничего говорить…
– Скажи мне, – прошептала она хриплым голосом, звучавшим как голос одержимого бесами ребенка из фильма ужасов.
Я моргнула.
– Если ты пообещаешь, что никогда больше не станешь говорить таким голосом.
Мама застонала и снова принялась примерять на себя свою любимую роль паукообразной обезьяны, душа меня в своих объятиях.
– Хорошо. Я обещаю. Скажи мне.
– Я… – Замолчав, я скользнула по ней взглядом, стараясь подбирать слова так, чтобы как можно спокойнее объяснить ей, что произошло. – Ладно. Но не волнуйся.
– Я уже сказала, что не буду, – проговорила она, но даже сама себе не поверила.
– У меня была встреча…
– Я знаю. Ты говорила мне. По поводу чего?
Я вздохнула, бросая на нее взгляд, которого она не могла видеть, за что я была благодарна, потому что она могла бы шлепнуть меня, если бы заметила. Я даже не понимала, почему я думала, что смогу умолчать об этом. Можно было на пальцах одной руки пересчитать то, о чем я никогда не рассказывала ей и что мне до сих пор удавалось скрыть.
– Помнишь тренера Ли?
Она не шевельнулась.
– Да.
– Тренер Ли спросила меня, не хочу ли я в следующем сезоне стать партнершей Ивана.
Молчание.
Мама ничего не сказала. Ни единого слова. Возможно, это было первый раз, когда она промолчала.
Я качнула плечом, на котором лежала ее голова, осмысливая тот факт, что она по-прежнему не шевелилась и ничего не говорила.
– Я думала, что у меня есть еще несколько лет, пока ты не доживешь до того возраста, когда начнешь засыпать на ходу.
– Надо было оставить тебя в пожарном депо, – бросила она в ответ, не упустив из сказанного мной ни слова, при этом ее голова не сдвинулась с моего плеча.
Но больше она ничего не сказала.
Что происходило, черт возьми?
– Почему ты молчишь? – Я склонила голову набок, чтобы видеть ее макушку. Я была невысокой, всего метр шестьдесят ростом, но мама была даже ниже, чем метр пятьдесят, при этом я была почти уверена, что она преувеличивает в отношении своего роста.
– Я думаю, – ответила она, явно растерянная.
Господи помилуй.
– О чем ты думаешь?
Она по-прежнему сидела неподвижно.
– О том, что ты только что сказала, Ворчун. Ты огорошила меня, я была не готова к этому. Я думала, что ты наконец скажешь мне, что согласилась на должность тренера в КЛ.
Я состроила гримасу, хотя она не могла видеть меня. Как она узнала о должности тренера? И почему она раньше ничего не говорила?
Словно почувствовав мое смятение, она повернулась ко мне под таким углом, чтобы видеть мое лицо. Мы были почти полной противоположностью друг друга, если не считать того, что у нас был одинаковый овал лица, мы обе были невысокими и кудрявыми. У нее были длинные рыжие волосы со слишком ярким оранжевым оттенком для того, чтобы выглядеть натуральными, кожа была практически белой, она была гибкой, красивой, властной, но приятной, умной, привлекательной… а я не обладала ни одним из этих качеств. Я не была уродлива, но я была не похожа на маму и сестер. А все остальное… что же, у меня также не было ни одного из их качеств, если не считать, что я тоже иногда любила командовать.
Дело было в том, что она не разволновалась и не очень обрадовалась этой возможности. Полчаса назад я могла бы поспорить, что она отреагирует как угодно, только не так.
Но она не отреагировала. И я не понимала почему.
– Ну? – выдавила я из себя.
Cиние глаза, напоминавшие мне о сапфире из «Титаника»[8], прищурились, и мама скривила рот.
Я, прищурившись, посмотрела на нее, тоже скривив рот.
– Что? Скажи что-нибудь.
Она искоса посмотрела на меня одним глазом:
– Я подумала, что тебе не нужно волноваться.
– В чем дело? – спросила я прежде, чем в мою голову так неожиданно закралась одна мысль, что я чуть было не задохнулась. Неужели она…
Я не могла выговорить этого. Я не могла подумать об этом. Я не желала думать об этом.
Но мне пришлось.
Не обращая внимания на это ужасное, неприятное ощущение в животе, я моргнула еще раз, успокаивая себя в ожидании ее ответа – я не могла этого выдержать, я не выдержала бы этого, – когда я спросила ее спокойным голосом, которым могла бы гордиться, несмотря на то что мои руки стали липкими:
– Ты думаешь, что я на это больше не способна?
Иногда я сожалела о том, что мы с мамой были так беспощадно честны друг с другом. Она выбирала слова, общаясь с моей старшей сестрой Постреленком, и всякий раз она могла постараться и высказать что-то моим остальным братьям и сестрам в более приятной форме, но меня она никогда не щадила. Во всяком случае, насколько я помнила.
Если бы она сказала «да»…
Она так резко дернула головой, что у меня моментально утихла боль, поселившаяся в груди при мысли о том, что она думает, что я больше ни на что не способна.
– Не нарывайся на комплименты. Они тебя недостойны. – Она закатила глаза. – Конечно, ты можешь это сделать. Нет никого лучше тебя, не притворяйся, будто ты не понимаешь этого. Тьфу.
Я неосознанно затаила дыхание.
– Что я думаю, – с нажимом произнесла она, все еще кося на меня одним глазом, – так это то, что я не уверена, что это хорошая идея.
Хмм…
Теперь пришла моя очередь скосить на нее глаза.
– Почему?
В ответ она окинула меня взглядом.
– Ты сказала, что они попросили тебя стать его партнершей на следующий сезон… что это значит?
– Это значит, что только на один сезон.
Ее нестареющее лицо сморщилось от смущения.
– Почему только на один сезон?
Я пожала плечами:
– Я не знаю. Они сказали мне только то, что Минди собирается пропустить один сезон. – Она всегда была со мной довольно любезна. Я надеялась, что с ней все в порядке.
Выражение лица моей мамы изменилось.
– А что будет после этого?
Разумеется, она спросила. Едва сдерживая вздох, я выбрала самую многообещающую часть из того, что принесло бы мне партнерство с Иваном.
– Они сказали, что помогли бы мне найти другого партнера.
Она молчала так упорно и, черт побери, так странно, что я не смогла удержаться и пристально посмотрела на нее, пытаясь представить, о чем она думает.
К счастью, она не заставила меня долго ждать.
– Ты говорила об этом с Кариной?
– Нет. Я не разговаривала с ней целый месяц. – И было бы странно, если бы я стала звонить ей и спрашивать о брате. Что за чушь? Мы никогда не говорили об Иване. Вдобавок мы разговаривали не так часто, как прежде, до того, как она поступила в колледж и погрузилась в учебу. Мы по-прежнему любили друг друга и беспокоились друг о друге, но… иногда жизнь разводит людей. Я ничего не могла поделать с тем, что стала меньше тревожиться о ком-то. Просто так случилось. И не ее вина, что я была не так занята, как обычно. Раньше я на самом деле не очень-то замечала, что мы отдалились друг от друга.
Хмыкнув, мама скривила рот, словно по-прежнему была погружена в глубокие размышления.
Я осторожно посмотрела на нее, игнорируя странное ощущение в животе.
– Ты думаешь, что мне не следовало это делать?
Бросив на меня взгляд и склонив голову набок, она секунду колебалась.
– Дело не в том, что я думаю, что тебе не следует это делать, но я хочу быть уверенной в том, что они не обманут тебя.
Что?
– В прошлом году мне едва удалось избежать ареста, Ворчун. Не думаю, что смогу связать себе руки, если кто-нибудь еще захочет обвести тебя вокруг пальца, – объяснила она, словно это было само собой разумеющимся.
Я моргнула.
– Ты же защищала его два часа назад.
Она закатила глаза.
– Это было до того, как я услышала, что он может стать твоим партнером.
Какое это имело значение?
Теперь она в свою очередь моргнула.
– Я только хочу знать, почему ты не согласилась, не раздумывая.
Я сумела ответить только двумя словами:
– Потому что.
– Потому что что?
Я пожала плечами, прислоняясь к ней. Я не хотела говорить ей о том, как я боялась не выиграть, и обо всем, что могло бы произойти потом, поэтому я оставила эти мысли при себе.
– Мама, сейчас я работаю у Мэтти больше времени. Я планировала два раза в неделю ходить вместе с Джоджо в спортзал, даже если он сачкует на каждой тренировке. Я строила планы вместе с Себастьяном. Раз в две недели я вместе с Тэйли хожу на скалолазание. Просто я не хочу подводить их. Я не хочу, чтобы они думали, что недостаточно много значат для меня. – Тем более пока они еще не решили, что я – трепло, которому наплевать на них, но ведь это не так.
Мама наморщила лоб, и по ее лицу промелькнула тень настороженности.
– Дело в этом?
Я снова дернула плечом, у меня в горле образовался ком из правды и лжи, пытавшийся вырваться наружу.
Казалось, она не до конца верила мне, но больше не стала комментировать, как делала обычно.
– То есть ты боишься, что тебе не хватит времени?
Я сглотнула.
– Я не хочу отступаться от своего слова. И без того довольно. – Раньше я не понимала, как сильно мне не хватает их – моих братьев и сестер, – но теперь я поняла. Просто легко не думать о том, чего у тебя нет, когда твои мысли заняты другими вещами.
По ее губам пробежала легкая улыбка, однако она была мастером не только выпытывать у меня все и обращаться со мной как с ребенком или ворковать со мной. Тем не менее слова, слетевшие затем с ее губ, абсолютно не соответствовали тому, что было написано у нее на лице.
– Это похоже на договор купли-продажи, Ворчун, но ладно. Всему свое время.
Я, прищурившись, посмотрела на нее.
– Сообщи Мэтти о своем графике. Раньше ты не работала так много, и он выживал. Скажи своим братьям и сестре. Если ты начнешь снова тренироваться, ты все равно сможешь проводить с ними время, Джесмин. Все, чего они хотят, это быть с тобой, и неважно, чем вы занимаетесь вместе.
У меня все сжалось внутри от разочарования, но, возможно, главным образом от чувства вины, которое вызвали у меня ее слова.