В конце концов я поднял взгляд на Векслера:
– Господи Исусе!..
– Вот именно.
– Помнится, в газетах писали, что этот случай напоминает дело Черной Делии, которое некогда расследовали в Лос-Анджелесе. Это действительно так?
– Да. Я знаю, что Шон даже купил книгу, посвященную тому старому делу, и звонил в Управление полиции Лос-Анджелеса кому-то из тамошних ветеранов. Кое-какое сходство действительно есть. В обоих случаях поработал настоящий мясник, однако убийство Черной Делии произошло пятьдесят лет назад.
– Возможно, оно вдохновило кого-то из подражателей.
– Возможно. Твой брат думал об этом.
Я спрятал фото в конверт и посмотрел на Векслера.
– Тереза была лесбиянкой?
– Нет. Во всяком случае, насколько нам известно. В Бьютте у нее остался дружок. Вроде бы неплохой парень. Мы тщательно его проверили, но он чист. Кстати, Мак некоторое время разрабатывал эту версию; как и тебя, его навело на мысль положение, в котором убийца оставил части трупа. Он считал, что кто-то мог отомстить девчонке за то, что она была лесбиянкой. Или попытаться что-то кому-то доказать подобным мерзейшим способом. Но эта версия ни к чему его не привела.
Я кивнул.
– У тебя осталось сорок пять минут.
– За все это время я в первый раз услышал, как ты назвал его Мак…
– Кончай базар. Не отвлекайся, приятель.
После фотографий читать заключение судмедэкспертизы было намного легче. В первую очередь я обратил внимание на то, что, по оценкам экспертов, смерть наступила в день исчезновения Терезы. К тому моменту, когда тело обнаружили, девушка была мертва уже больше сорока часов.
Следствие отработало значительное число версий, но это ничего не дало. Рутинный опрос членов семьи Терезы, ее бойфренда, однокурсников, коллег по работе и даже родителей воспитанников из ее группы в детском саду также не принес никаких результатов. Почти все, кто попал в этот широкий круг потенциально причастных к преступлению, рано или поздно отпадали: либо благодаря наличию алиби, либо в результате определенных следственных действий.
Все свидетельствовало о том, что Тереза Лофтон не была знакома с убийцей и что их дороги пересеклись, скорее всего, случайно. Иными словами, ей просто не повезло. Во всех докладах неизвестный преступник упоминался только в мужском роде, хотя жертва не подверглась изнасилованию и прямых доказательств его половой принадлежности не было. Предположение это основывалось лишь на том, что все самые жестокие убийства женщин, сопровождавшиеся расчленением, были совершены мужчинами; кроме того, чтобы рассечь хрящи и кости, требовалась немалая физическая сила. Между тем никакого режущего орудия так и не было найдено.
Несмотря на то что бедняжка полностью истекла кровью, экспертиза обнаружила следы нескольких трупных пятен; следовательно, между смертью и расчленением тела прошло некоторое время. В соответствии с заключением экспертов, не больше двух-трех часов.
Любопытным показалось мне время, когда труп был подброшен в парк. Если верить утверждениям специалистов, тело обнаружили почти через сорок часов после того, как Тереза Лофтон была убита, однако Вашингтон-парк слыл довольно людным местом, куда многие приходили погулять или пробежаться перед завтраком. Навряд ли тело, лежа практически на открытом месте, могло оставаться незамеченным так долго, хотя из-за ранних снегопадов число гуляющих в парке заметно сократилось. Согласно предположению одного из членов следственной группы, труп пролежал на склоне не больше трех часов, прежде чем ранним утром его обнаружил один из любителей бегать трусцой.
Если так, то где же находилась убитая все это время? Следствие так и не нашло ответа на этот вопрос, хотя ему в руки попал один ключ.
Анализ обнаружил значительное количество чужеродных волосков и хлопчатобумажных волокон на теле и в волосах жертвы. Они могли бы помочь установить личность преступника, но, увы, – только после того, как будет определен круг подозреваемых. Мое внимание привлекли несколько строк в рапорте, которые были подчеркнуты. Там говорилось о специфических волокнах растительного происхождения, собранных с тела в значительном количестве и идентифицированных как капок – растительный пух. Тридцать три семечка с длинными легкими ворсинками были найдены на трупе, что указывало на непосредственный контакт с их источником. Из примечаний к рапорту я узнал, что, хотя капок и схож с хлопком, однако встречается он гораздо реже и применяется при изготовлении изделий, основным требованием к которым является способность держаться на поверхности воды: в частности, лодочных сидений, спасательных жилетов и некоторых типов спальных мешков. Непонятно было только, почему это место в рапорте оказалось подчеркнуто, и я спросил об этом у Векслера.
– Шон считал, что эти волокна, не так уж широко распространенные, помогут ему установить, где именно труп пролежал все это время. Если бы мы нашли место, где встречаются такие семена, то его почти наверняка можно было бы считать и местом преступления. Но мы так ничего и не обнаружили.
Доклады и рапорты располагались в досье в хронологическом порядке, и я видел, как одна за другой выдвигались и отбрасывались различные версии. Одновременно я почти физически ощущал, как в сердцах тех, кто вел следствие, нарастают безнадежность и отчаяние. Все их усилия ни к чему не привели. Уверенность моего брата в том, что Тереза Лофтон пала жертвой маньяка-убийцы – преступника, выследить которого практически невозможно, – казалась очевидной. В досье обнаружился даже ответ из Национального центра ФБР по анализу преступлений, совершенных с особой жестокостью: его специалисты составили по запросу Шона предполагаемый психологический портрет преступника. Мой брат сохранил также семнадцатистраничную копию контрольной анкеты, которую он посылал в ФБР для сверки с «Программой по раскрытию тяжких преступлений», однако компьютерный поиск выдал отрицательные результаты. Убийство Лофтон не походило ни на одно убийство в стране; во всяком случае в нем не оказалось достаточного количества типичных деталей, которые позволяли бы ассоциировать его с другими случаями и привлечь особое внимание экспертов.
Психологический портрет преступника, полученный Шоном, был составлен некоей Рейчел Уоллинг, агентом ФБР. Там содержалось множество сведений общего характера, на мой взгляд абсолютно бесполезных: убийца, скорее всего, мужчина и принадлежит к белой расе; возраст от двадцати трех до тридцати лет; страдает комплексом неполноценности и является женоненавистником. Ну и много это, по-вашему, дает следствию? Возможно, злоумышленник рос в семье, где влияние деспотичной матери было доминирующим фактором, в то время как отец либо вовсе отсутствовал, либо был чрезмерно занят добыванием средств к существованию, полностью перепоручив супруге воспитание ребенка и формирование его личности. Кроме того, психологический портрет классифицировал преступника как «организованного», склонного к планированию и приверженного методичности, это означало, в свою очередь, что, осуществив задуманное и избежав ареста, он может пойти на совершение новых злодеяний того же типа.
Последними в первой папке были подшиты краткие выжимки из подробных бесед с теми, кто на первый взгляд мог иметь отношение к преступлению или что-либо о нем знать; сведения, полученные в частном порядке (читай: слухи и наветы), но тем не менее тщательно проверенные; прочие мелкие подробности, которые могли не значить совсем ничего в момент записи, но теоретически способны были оказать решающее влияние на ход следствия в перспективе. И, просматривая все эти документы, я видел, как менялось, становилось более личным отношение Шона к Терезе Лофтон. Если на первых страницах дела она фигурировала в основном как «жертва» или изредка «Лофтон», то несколько позднее он начал использовать имя «Тереза», а на самых последних страницах, датированных нынешним февралем, совсем незадолго до трагедии, Шон все чаще и чаще называл убитую «Терри», то ли переняв это уменьшительно-ласкательное обращение у родителей и друзей, то ли позаимствовав его с оборота любительского фотоснимка, который зафиксировал ее первый день в университете. День радостный и счастливый.
У меня оставалось всего десять минут, когда я закрыл первую папку и взялся за вторую. Она была намного тоньше и наполнена всякой всячиной – главным образом материалами, которые следствие еще не проверило до конца ввиду их второстепенного характера и сомнительной ценности. Среди них я обнаружил несколько писем от граждан, выдвигающих различные теории относительно убийства, и пространное послание от одного медиума, который утверждал, что дух Терезы Лофтон якобы все еще кружит где-то чуть выше озонового слоя и вещает с такой скоростью и в таком частотном диапазоне, что для нетренированного уха этот голос звучит как невнятное чириканье. Медиум брался расшифровать сии послания и предлагал, если Шон захочет, задать духу несколько вопросов. Никаких указаний на то, захотел этого Шон или нет, в деле не было.
Дополнительные материалы гласили, что авторемонтная мастерская и банк, в котором Тереза открыла счет, находились совсем недалеко от университета, так что до них вполне можно было добраться пешком. Детективы трижды прошли по маршрутам между общежитием, детским садом, банком и мастерской, но так и не обнаружили никого, кто видел бы Терезу Лофтон в ту злополучную среду после окончания занятий. Несмотря на это, версия, выдвинутая моим братом (и оформленная, кстати, отдельным рапортом), гласила, что Тереза Лофтон была похищена после телефонного звонка автомеханику, так и не успев зайти в банк, чтобы снять со счета деньги для оплаты ремонта.
Уже без особого любопытства я просмотрел ежедневные отчеты о предпринятых действиях, которые позволяли понять, каким порядком двигалось следствие. В первое время сразу четверо детективов из отдела по расследованию преступлений против личности занимались исключительно убийством Лофтон, однако, когда следственная группа покончила с основной массой рутинной работы, да и новых дел тоже поднакопилось, Шону и Векслеру пришлось работать вдвоем. Под конец мой брат остался один. Это расследование он все равно бы не бросил.
Последняя запись в отчетах была сделана в день смерти Шона его рукой. Всего одна строчка: «13 марта. РАШЕР, в „Стэнли“. С/б о Терри».
– Время истекло, Джек.
Я поднял взгляд на Векслера: тот указывал на свои часы. Я не стал возражать и закрыл папку.
– Что такое «С/б»?
– Сообщение. Это значит, что кто-то ему позвонил.
– А кто такой Рашер?
– Этого мы не знаем. В телефонной книге есть два или три человека с такой фамилией. Мы всех их опросили, но ни один из них вроде как не в курсе, о чем мы толкуем. Я, правда, пытался запросить информацию в национальной базе данных, но, располагая одной лишь фамилией, там просто нечего делать. Нам практически ничего не известно об этом человеке, мы не знаем, мужчина это или женщина. Нам неизвестно даже, встретился ли Шон с этим самым Рашером или нет. Во всяком случае, в «Стэнли» твоего брата никто не видел.
– Но почему Шон отправился на встречу с Рашером, ничего не сказав тебе и не оставив о нем никаких сведений? С какой стати он вообще поехал один?
– Кто же знает? – Векслер пожал плечами. – Мы получили так много звонков по этому делу, что только на записи можно было угробить не один день. Может быть, Шон и сам не знал, кто это такой. Может быть, все, что ему было известно, это то, что просто некто хочет поговорить с ним о подробностях преступления. Кстати, твой брат настолько запал на это дело, что готов был встретиться с любым, кто намекнул бы, что знает об убийстве чуть больше, чем он. Выдам один секрет: в досье кое-чего не хватает, но только потому, что Шон не хотел, чтобы ребята решили, будто он спятил. Короче, он съездил к этому придурочному медиуму, о котором упоминается во второй папке.
– Тот сообщил ему что-нибудь путное?
– Нет, конечно: стандартный треп о том, что убийца-де скрывается где-то поблизости и выжидает случая снова совершить какую-нибудь бяку. Шон на полном серьезе поблагодарил медиума за полезные сведения и отчалил, однако вся эта дребедень не для протокола, Джек. Я не хочу, чтобы люди считали, будто Мак съехал с катушек.
Я не стал говорить Векслеру, что его поведение лишено всякой логики. Мой брат покончил с собой, а Векс продолжал оберегать его репутацию: вряд ли она могла пострадать еще сильнее, если бы вдруг стало известно, что Шон консультировался с каким-то психом.
– То, что ты мне рассказал, не выйдет за пределы этой комнаты, – пообещал я. Немного помолчав, я счел возможным спросить: – А сам ты как думаешь, что же все-таки произошло? Разумеется, это тоже не для протокола.
– Что я думаю? Мне кажется, Шон поехал на встречу, а тот, кто ему позвонил, так и не явился. Для твоего брата это был еще один тупик, последняя капля, которая, видимо, и переполнила чашу терпения. Он отправился на озеро и… сделал то, что сделал. Ты собираешься об этом писать?
– Пока не знаю. Скорее всего, да.
– Послушай, я не знаю, как это лучше сказать, но попробую. Шон был не только твоим братом, но и моим другом, и я, возможно, знал его даже лучше, чем ты. Оставь ты это дело в покое. Пусть будет все как есть.
Я пообещал Векслеру, что подумаю, однако сделал это лишь для того, чтобы его задобрить. Для себя я уже все решил. После того как папки вернулись в шкаф, я попрощался и ушел, поглядывая на часы и прикидывая, успею ли засветло попасть в Эстес-парк.
Глава 6
На автостоянке возле Медвежьего озера я оказался только в шестом часу вечера. Она выглядела такой же пустынной и голой, как и в день гибели Шона. Это, впрочем, было понятно: озеро покрылось тонкой коркой льда и температура быстро понижалась. Пурпурно-фиолетовое небо темнело прямо на глазах. В такой поздний час ни местным жителям, ни туристам просто нечего было тут делать.
Разворачиваясь на стоянке, я призадумался: что в тот вечер заставило Шона приехать именно сюда? Насколько я помнил, Медвежье озеро никакого отношения к делу Терезы Лофтон не имело. И все же мне казалось, что я понимаю, почему брат выбрал именно его.
Остановившись на том же самом месте, где когда-то стояла машина Шона, я некоторое время сидел неподвижно и размышлял.
Под навесом возле будки сторожа горела лампочка, и я решил выйти из машины и проверить, на месте ли мистер Пенна, свидетель. Потом мне в голову пришла еще одна мысль. Пересев на пассажирское сиденье своего «темпо», я дважды глубоко втянул воздух в легкие и, резко распахнув дверцу, ринулся к лесу, громко отсчитывая секунды на бегу. На то, чтобы перевалить через снежный бруствер и достичь ближайших к площадке деревьев, мне потребовалось одиннадцать секунд.
Толщина снежного покрова в подлеске достигала одного фута. Я стоял там в легких кроссовках, то есть почти босиком, и, упираясь руками в колени, пытался перевести дух. Одиннадцать секунд… Гипотетический убийца, стрелявший в Шона, ни за что не успел бы добежать до укрытия и спрятаться, если Пенна действительно вышел из своей будки так быстро, как он сообщил полицейским.
В конце концов я перестал хватать ртом морозный воздух и не торопясь направился к сторожке. Теперь я раздумывал, как мне лучше представиться. Братом или журналистом? Журналистом или братом?..
За окошком будки я разглядел самого Пенну – его имя значилось на бейджике, приколотом к лацкану форменной тужурки. Сторож как раз запирал ящики стола, заканчивая рабочий день.
– Чем могу служить, сэр? Я уже закрываю.
– Простите, не могли бы вы ответить на несколько вопросов?
Пенна вышел наружу и смерил меня подозрительным взглядом, ибо моя одежда – джинсы, кроссовки и вельветовая рубашка под толстым свитером, – безусловно, выглядела не самой подходящей для прогулок по зимнему лесу. Теплую куртку я оставил в машине, и мороз пробирал меня до костей.
– Меня зовут Джек Макэвой.
Назвавшись, я выждал несколько мгновений, надеясь по его реакции прикинуть, как лучше себя вести дальше, но никакой реакции не последовало. Скорее всего, сторож видел фамилию пострадавшего только в протоколах, которые ему приходилось подписывать; произносилась же она несколько иначе, чем писалась.