– С ней становится все труднее, – говорила миссис Прингл.
– Со мной становится труднее, – отозвалась Пуся, играя с Корицей: она взяла ее за передние лапки и танцевала с ней руками.
– Все началось с момента, когда она научилась вылезать из детского манежа, – продолжала миссис Прингл. – Потом Пуся стала теряться в магазинах. На пляже. – При воспоминании об этом женщина вздрогнула. – И вот теперь… – Она взглянула на дочку, покачала головой, и на лице ее отобразилась улыбка, на четыре пятых выражавшая любовь, а на одну пятую – отчаяние, – теперь она научилась сама отпирать входную дверь.
– А она плачет, когда теряется? – спросила я.
– Ни разу не заплакала.
– Значит, не считает, что потерялась.
– Если спросить ее, так она ни разу в жизни не терялась. И будто ей уже все можно. Будто ей уже тридцать пять.
Пуся увлеклась игрой с Корицей. Она слегка приподняла крысу над столом и стала тихонько ее раскачивать.
– Уи-и-и! – Девочка потерлась носом о носик крысы и захихикала, когда та взбежала к ней на плечо и ткнулась ей в ухо, а затем забралась на голову.
Внезапно Пуся взвизгнула:
– Подождите! Дайте я сделаю! – И Корица буквально полетела ко мне на колени, в то время как маленькая гостья кинулась к плите.
Через секунду моя мама уже аккуратно придерживала ее за плечи, пока Пуся выливала жидкое тесто на шипящую сковородку.
Миссис Прингл закатила глаза к потолку:
– О господи, помоги!
Лео, моя повозка счастья почти пуста. В ней осталось только пять камешков. Так что я справляюсь только на 25 процентов. Помнишь, как первый раз показала тебе эту повозку? Сколько в ней тогда было камешков? Семнадцать? И я тогда прямо при тебе положила туда еще один, помнишь? Так вот, я никогда тебе не рассказывала, но потом, после того как мы впервые поцеловались на пешеходной дорожке возле моего дома, я вернулась и бросила туда последние два. Абсолютное счастье. Впервые в жизни я его ощутила. Все камешки там и лежали до тех пор, пока я не написала на листе крупными буквами те слова и не вывесила их на всеобщее обозрение:
«СТАРГЕРЛ
ЛЮБИТ
ЛЕО»
Это было ошибкой, да, Лео? Я перестаралась? Отпугнула тебя этим? И вот с тех самых пор я только и делала, что вынимала камешки из повозки. Теперь их осталось пять, я чувствую себя разбитой и не знаю, как вытащить себя из этого состояния.
И сегодня я отлыниваю от занятий. Мама мне доверяет и разрешает время от времени прогуливать. (Кстати, у меня в программе – неофициальной, конечно, – есть даже курс под названием Отлынивание.) В общем, выкатила я велик и поехала. Отправилась куда глаза глядят. Теперь, подумав, могу сказать, что направилась на запад. Возможно, в сторону Аризоны? Где-то в пути я услышала звук и подняла глаза. По серому небу летела канадская казарка[2]. Раньше мне никогда не приходилось видеть казарку одну. Они всегда летают клином стаей или в крайнем случае парой. Может, эта отстала от своих? И теперь старается их догнать, гогоча: «Эй, не так быстро, подождите меня!»? Или потеряла свою пару, своего парня, и окликает его по имени? А что, если он погиб? Или удрал в Аризону с другой казаркой? С неба до меня доносился этот одинокий крик. Самый сиротливый из всех, какие я слышала.
И тогда я вдруг подумала о том закутанном с ног до головы человеке на кладбище. Повернула. Даже сама не заметила, как далеко от города, оказывается, уехала. Направилась к погосту. И мужчина снова оказался там, сидел на том же самом месте, на том же алюминиевом складном стуле с бело-зеленым полотняным сиденьем. На сей раз я зашла туда. Подбородок мужчина прижимал к груди. Дремал. Большая часть его лица была скрыта ярким красно-желтым клетчатым шарфом. Под стулом на траве лежала старомодная коробка для завтраков с черным верхом.
Подойти слишком близко я боялась. Просто водила велосипед по кругу за его спиной. На могильной плите было два имени: Грейс и Чарльз. Под женским именем значились даты жизни. Под мужским – только дата рождения, за ней черточка – и пустота. Дате смерти еще только предстоит там появиться. И внизу надпись: «ВМЕСТЕ НАВСЕГДА».
Грейс. Меня удивила вторая дата под ее именем – она умерла четыре года назад. А он все еще здесь. Грейс. Думаю, это она подарила ему шарф. И думаю, она называла его Чарли. Грейс. Я вслух прошептала ее имя.
А потом как можно тише ушла оттуда.
Сегодня я оставалась сидеть с Пусей. Ее мама и папа сказали, что им нужно ненадолго исчезнуть.
Пуся живет на Рингголд-стрит, ехать от меня на велосипеде туда оказалось совсем не долго – однако для маленького ребенка – пешком, в шесть утра, при холодной погоде – это серьезный путь. Мне до сих пор не верится, что она его проделала в прошлый раз. Когда я пришла к ним сегодня, девочка пребывала в «невидимом состоянии». Его легко определить по позе: стойка «смирно», лицо напряжено и вытянуто, глаза крепко зажмурены. Стояла она в углу столовой.
– Кажется, Пуси нет дома, – обратилась я к ее маме, – значит, сидеть мне не с кем. Что ж, тогда мы с Корицей пойдем домой? До свидания! – И повернулась к двери.
Пуся тут же заголосила:
– Да нет! Я тут! Я здесь! Я просто неувидимая! – Она подбежала ко мне: – Краица!
В общем, я осталась, Принглы ушли, Пуся сначала играла с Корицей, а потом мы вместе разрисовывали ее комнату. Она делает это почти каждый день. Ей разрешают рисовать везде, кроме окон. На стенах. На дверях. На мебели. Представь: воздушный шарик, наполненный пятьюдесятью красками разных цветов, лопается, и все содержимое разбрызгивается по помещению. Представь: нашествие инопланетян. Представь: рай для маленького ребенка. Не представляй: комната маленькой принцессы с кроватью под балдахином, с рюшами, оборками и розовым. Этого здесь и в помине нет. В общем, я взяла в руку кисть и выпустила наружу маньяка-рисовальщика-на-стенах-спален, который прячется в каждом из нас.
А потом мы говорили о тебе.
– А у тебя есть парень?
– Не уверена. Когда-то был.
– А как его зовут?
– Лео.
– Этот Лео – тоже человек, хурмо-сапиенс?
– Мы все хурмо-сапиенсы.
– Ты его любишь?
– Думаю, что да.
– А он тебя?
– Любил. А потом перестал. Но, думаю, опять полюбит.
– Когда?
– Когда-нибудь.
– А где он сейчас?
– В штате Аризона. Далеко отсюда.
– А почему?
– Что – почему?
– Почему он далеко отсюда?
– Он там ходит в школу. А я переехала в Пенсильванию». (Ой… Ну вот, теперь ты знаешь. Мы переехали в штат, откуда ты родом. Но точнее я тебе ни за что не скажу.)
– А он тебя целовал?
– Целовал.
– И Краицу тоже?
– Да.
– Не хочу больше о нем разговаривать.
Ну, и мы перешли на другие темы и еще немного порисовали, а потом она сказала:
– Пойдем навестим Бетти Лу.
– А кто это? – спросила я.
– Наша соседка. Она боится выходить сама. Она разъедена́.
Это звучало любопытно. Я оставила в столовой на столе записку – на случай, если Принглы вернутся раньше, чем собирались. Мы дошли до соседнего дома и позвонили в дверь. Та, казалось, раскрылась сама перед нами. Внутри никого не было видно, но откуда-то из глубины прозвучало:
– Войдите.
– Она за дверью, – пояснила Пуся, впорхнула в дом и помахала мне: – Не отставай.
Я вошла, входная дверь сзади закрылась, а передо мной вдруг появилась особа в пурпурном халате и ярко-красных домашних туфлях-носках на мягкой подошве. Пуся указала на меня пальцем.
– Это моя подруга Старгерл. Она целовалась с парнем по имени Лео.
Хозяйка с улыбкой пожала мне руку:
– Бетти Лу Ферн.
Пуся поторопилась тоже протянуть ручку. Бетти Лу пожала и ее.
– Она говорила вам, что я боюсь выходить на улицу?
– Сразу, как только сообщила, что вы – ее соседка.
Соседка рассмеялась. Громко и четко, в голос.
– Она всем это говорит. Уже весь город знает, что у меня агорафобия[3]. Дурацкая ситуация. – И она махнула рукой, приглашая нас за собой. – Идемте на кухню. Я приготовлю горячий… А-а-а-й-я-й!
Бетти Лу проворно запрыгнула на стул в столовой с криком:
– Крыса!
Корица высунула мордочку из кармана Пусиного пальто.
– Это же просто Краица! – воскликнула Пуся.
Она вытащила зверька и протянула ее Бетти Лу. Та заголосила еще громче.
Я забрала Корицу у девочки.
– Это моя домашняя крыса, – я опустила ее поглубже в карман, – совершенно ручная и дружелюбная.
– Но все же крррыса! – буквально прорычала хозяйка. – В моем доме – крррыса!
И она взобралась на стол. Ее затылок, покрытый гладко зачесанными, черными с проседью волосами, уперся в потолок. Бетти Лу дрожала.
– Простите, пожалуйста, – сказала я. – Нам лучше уйти.
– Нет! – взвизгнула Пуся, ткнула пальцем в хозяйку и нахмурилась. – Бетти Лу, а ну спускайся. Немедленно.
– Не могу. – Лицо женщины исказилось гримасой ужаса. Она даже закрыла лицо руками. – Хватит!
Я взглянула на Пусю. Та закатила глаза так сильно, что зрачки скрылись за веками. Мучо[4] жутко.
– Слезешь ты или нет? – спросила Пуся.
– А вы обещаете, что этой твари не будет видно? – пропищала Бетти Лу.
– Обещаем.
– И она не заденет меня своим противным хвостом?
– Нет.
– Тогда вкати глаза обратно.
– Хорошо. – Зрачки Пуси вернулись на прежнее место. – Вкатила.
Бетти Лу спустилась на пол и приготовила всем горячий шоколад. Еще она достала из морозильника пончики и разогрела их в микроволновке.
– Для Пуси у меня всегда припасено что-нибудь вкусненькое. Этим я ее сюда и заманиваю. Когда ты сама боишься выходить наружу, приходится как-то привлекать гостей, знаете ли.
– Я ее самый лучший гость! – буквально пропела девочка.
Бетти Лу рассмеялась:
– Все верно. Она ко мне заходит почти каждый день.
– И каждый день получаю по пончику!
Хозяйка кивнула.
– Мне их доставляют по дюжине в неделю из пончиковой «У Марджи». – Она откусила кусочек от своего лакомства с кремом. – М-м-м. Марджи говорит, что они лучшие в мире. И это чистая правда.
– Скажите, а много людей страдает агорафобией? – спросила я.
– Больше, чем вы думаете. – Бетти Лу бросила тревожный взгляд в сторону гостиной.
Я к тому времени сняла пальто и вынесла его на крыльцо. Корица там в кармане не замерзнет.
– Скажите, а разве грызуны не умеют… расплющиваться? – спросила моя новая знакомая. – Не сможет ли она просочиться под входную дверь?
– Ну, настолько крыса не расплющится, – заверила я ее. – Так что вы в полной безопасности.
– Слово «агорафобия» греческого происхождения… – продолжала Бетти Лу.
– И означает боязнь супермаркетов! – задорно вставила Пуся.
Хозяйка расхохоталась и нежно погладила девочку по голове.
– Ну, почти так. Еще пару раз послушает мои объяснения и усвоит. Речь идет о страхе перед людными пространствами. Доктор Пуся недавно поставила мне свой диагноз. Да? – Она призывно кивнула девочке.
– Да! У нее в голове кавардак!
Бетти Лу просто взвыла от хохота. Для существа настолько пугливого она оказалась невероятно веселой.
– Просто однажды брякнула: «У тебя в голове кавардак»! До сих пор отсмеяться не могу.
– Но вы боитесь не только самых людных пространств, да? – предположила я.
– Практически любых. – Она указала рукой в сторону выхода. – Всего, что по ту сторону двери. Глупо, правда? Я все время себе повторяю: «Ну же, там нет ничего страшного. Посмотри на всех этих людей за окном – на всех этих хурмасапиенсов, как говорит Пуся. С ними ничего плохого не происходит…» Но убедить себя не получается.
Я попробовала представить себе, каково это – бояться выйти на улицу. И не смогла.
– И давно это у вас? – спросила я.
– Уже девять лет. Все началось одним прекрасным солнечным майским днем. Девятнадцатого мая. Пели птицы, цветы цвели, погода стояла теплая. В общем, идеальный день – какие случаются только несколько раз в году. Я надела садовые перчатки, потому что как раз собиралась высаживать помидоры. У меня было три саженца в таких зеленых пластиковых горшочках. Сорт «Беттер бойс» – «Мальчики лучше». Так вот, пошла я открывать заднюю дверь, а ручку там заклинило. Не поворачивается – ни туда ни сюда. Я уж по-всякому старалась, даже двумя руками. В конце концов она подалась, но к этому времени – уж не знаю почему – что-то как будто произошло. Словно заклинившаяся дверная ручка пыталась дать мне знак: выходить не стоит, тебе это не нужно. И тут зазвонил телефон. Я сняла перчатки и пошла отвечать. Звонила Хильдегард, моя старая подруга. Мы с ней вечно болтаем целыми часами. В общем, когда разговор окончился, оказалось, что меня ожидают еще два сообщения на автоответчике – пришлось разбираться с ними. Потом уже пришло время готовить обед, затем начался мой любимый сериал… В общем, только на следующее утро я обнаружила, что три ростка помидоров так и стоят на кухонном столе. И тогда где-то глубоко внутри меня родилось понимание, что на самом деле я вовсе не хочу…
Она осеклась и уставилась на этот самый стол, но глядела как будто куда-то гораздо дальше. Мы с Пусей почти перестали дышать.
– …Больше не хочу… их сажать, – продолжила Бетти Лу. – И вот я стояла перед задней дверью, – она повернула голову к задней двери, – стояла и стояла и все смотрела на ручку… Потом протянула руку, повернула ее, дверь резко растворилась, но я… так и осталась стоять. Не могла сдвинуться с места. В волне свежего воздуха, которая омыла меня, я почувствовала какую-то угрозу. Весь этот мир за порогом, этот… этот прямоугольный дверной проем… Все это было для меня как-то слишком. Слишком опасно. Хотела бы я вам сказать, что отчаянно боролась сама с собой, что приложила все усилия, чтобы переступить порог и оказаться во дворе. Но я не боролась. Сразу поняла, что ничего не получится. Я закрыла дверь и с тех пор ее не открывала. Теперь открываю только парадную и только гостям.
– Она даже к почтовому ящику руку не высовывает! – добавила Пуся.
– Даже и этого не делаю, – подтвердила Бетти Лу. – Почту мне приносит Пуся. На крыльце стоит стул, она на него взбирается и достает письма. А продукты мне привозят на дом.
– И пончики тоже! – выпалила Пуся.
– И пончики, – отозвалась Бетти Лу. – Их приносит от «Марджи» девочка по имени Эльвина, по понедельникам.
Пуся нахмурилась.
– Терпеть не могу Эльвину.
Нахмурилась и Бетти Лу.
– Не будь злюкой.
– Эльвина – бука. И мрачная.
Хозяйка рассмеялась:
– Это правда. Но она обеспечивает тебя пончиками, верно? Оставляет их на крыльце, а Пуся заносит внутрь вместе с почтой.
– Ого, – сказала я, – у вас налажена система.
Бетти Лу кивнула и грустно улыбнулась.
– Вот именно «ого». Приходится же как-то управляться. Я еще не говорила Пусе, но на днях я секунд десять даже из спальни боялась выйти. – Она оглядела комнату. – Боже мой, ну и ну. Трястись от страха в собственном доме. Со мной становится все труднее.
– Эй! – пискнула девочка. – Это со мной становится все труднее. Так сказала мама.
– Пуся уже рассказала вам, что я в разводе?
– Боюсь, что да.
– Своего бывшего сурпуга она называет Нос-Шишкой!
– Мистер Нос-Шишкой, – поправила Бетти Лу.
Это замечание всех нас снова рассмешило. Так мы и смеялись до тех пор, пока в дверь не постучала миссис Прингл, пришедшая за Пусей.
Возвращаясь домой на велосипеде, я думала о двоих людях – о женщине, которая не может заставить себя выйти из дома, и о мужчине с кладбища, который не может заставить себя вернуться домой.
Снег.