Понятное дело, ты не идеален. А кто идеален?
Разумеется, в словах Сьюзан есть здравый смысл. Но моему сердцу наплевать на здравый смысл. Оно никогда не задается вопросом «Почему?», только – «Кто?»
Сегодня я снова, уже во второй раз, заезжала на кладбище. Уже опускался сумрак. Того человека – Чарли – там не было. Я бесцельно бродила по извилистым дорожкам. Лунный свет и могильные камни. И вдруг мне пришло видение. Я стояла на кладбище своего прошлого. Под каждой плитой покоились воспоминания – мертвые, безвозвратно прожитые дни. День Волшебной Пустыни. День, когда мы последовали за Той Женщиной в торговом центре и придумали Ее Жизнь. День, когда мы Впервые Соприкоснулись Пальцами – Тайный Знак Любви Старгерл и Лео.
Каждый вечер я укладываюсь спать на кладбище воспоминаний. И лунный свет укутывает меня саваном.
В повозке счастья осталось два камешка.
Я ненавижу тебя!
Я скучаю по тебе!
Я ненавижу тебя!
Я люблю тебя!
Я ненавижу тебя!
ЛЕО!
Посмотри, что ты наделал. Из-за тебя я проворонила начало весны. Она наступила вчера, но я с таким самозабвением кисла по тебе, что не заметила. И сегодня, наверное, оставалась бы в неведении, если бы не получила письма от Арчи. Он спрашивает, встречала ли я рассвет 21 марта. Раньше мы с Арчи вместе ходили в пустыню встречать рассвет в день весеннего равноденствия (21 марта), летнего солнцестояния (21 июня), осеннего равноденствия (22 сентября) и зимнего солнцестояния (21 декабря). Разливали по пластиковым кружкам зеленый чай и чокались ими, чтобы отметить новый сезон.
Вчера солнце стояло точно над экватором. Светлая половина суток стала длиннее темной. Зима уступила место весне. Теперь с каждым новым витком Земли вокруг нашего светила день станет отбирать у ночи по нескольку секунд. Рутинное дело Вселенной. Почему же меня это всегда поражает?
Вчера вечером папа сказал мне: «Ложись спать пораньше», и всё. Ничего не объяснил. А я и не спрашивала, потому что поняла. Так и вышло: в полночь он меня разбудил, и через полчаса мы уже поедали булочки с корицей и пили кофе в закусочной «Риджвью». Я понимала, к чему все это. Папа обратил внимание на мое настроение. И решил как-то меня взбодрить. Он уверен, что решить любую проблему можно, развозя молоко.
Ты, наверное, не понял?
Папа теперь молочник. После пятнадцати лет работы начальником службы технического контроля в «Майкатроникс» он почувствовал себя изнуренным и опустошенным. Увольняться, правда, все равно не собирался, но мама заставила, после того как на вопрос, чем бы он хотел заниматься, папа ответил: «Всегда мечтал развозить молоко».
Так что мы загрузились продуктами под завязку на складе и отправились по обычному пятничному маршруту. Когда завернули за угол у магазина «Вава»[6], наши фары выхватили из темноты лицо с широко открытыми от неожиданности глазами. Лицо мальчика, копавшегося в мусорном контейнере. Мгновение спустя мы пронеслись мимо.
– Видела? – спросил папа.
– Видела, – отозвалась я.
То лицо еще стояло у меня перед глазами – знаешь, как бывает: картинка остается на сетчатке глаза сразу после того, как отведешь глаза от солнца.
Пятничный маршрут папиного молоковоза проходит по южной части округа. Стройки. Фермы. Одинокие жилые дома вдоль извилистых проселочных дорог. Никаких светофоров. Никаких машин. Только тьма с островком света от наших фар и дребезжание стеклянных бутылок в подставках за спиной.
Клиенты часто оставляют молочнику записки. Прилепляют их скотчем к дверям или, перехватив резинкой свернутые в трубочку, оставляют на верхней ступеньке перед домом в пустых контейнерах для бутылок. Кто-то каждую неделю заказывает одно и то же, кто-то меняет заказ. Иногда родители дают писать такие записки детям. К примеру:
«Дорогой дядя молочник,
пожалуйста, оставь нам
1 галлон[7] обезжиренного,
кварту[8] шоколадного,
две упак. Творога
и 1 дюжину яиц.
Мой кот Мурфик очень любит ваше молоко!
С любовью,
Кори».
Я и раньше ездила с отцом на пятничный развоз – и теперь не могла дождаться, когда мы доедем до одного особенного дома. Он должен быть в самом начале маршрута: Уайт-Хорс-стрит, № 214. Семья Хаффелмейеров, пожилой пары. Они каждую неделю берут по кварте пахты и шоколадного молока. Их заказ папа всегда заносит в дом. Дело в том, что Хаффелмейеры никак не могут забыть старые времена, когда жизнь была безопасней, никто и никогда не запирал входные двери, а молочники проходили в жилище и ставили привезенные продукты в холодильник. И Хаффелмейеры не собираются меняться. На Уайт-Хорс-стрит, 214, время застыло в 1940-х. Мы просто заходим внутрь, даже без звонка. Папа зажигает маленькую настольную лампу под абажуром с бахромой. Стараемся вести себя как можно тише. Пока отец возится на кухне, я люблю постоять и порассматривать фотографии. В гостиной и столовой, наверное, сотня семейных портретов, не меньше. Я прослеживаю их «в развитии», от черно-белых моментальных снимков (молодожены, он – в военной форме времен Второй мировой, она – в цветастом платье и шляпке с широкими полями; стоят рука об руку перед колесом обозрения) до цветных кадров, изображающих пожилых супругов, окруженных детьми, внуками и, судя по всему, правнуками.
Наверное, Лео, кто-то сочтет это странным и даже неприятным – красться по чужому дому в четыре утра, но на самом деле это не так. Это чудесно. Это – все равно что приоткрыть завесу, разделить с кем-то часть его жизни. Хаффелмейеры словно говорят нам: «Заходите, рассматривайте все, что захотите. Давайте познакомимся поближе. Мы сейчас спим наверху. Но, пожалуйста, не стесняйтесь – побродите по нашим сновидениям и воспоминаниям. Мы вам доверяем. И кстати, не забудьте забрать пустые бутылки».
А час спустя мы оставили творог и апельсиновый сок на кухне у Дентов – они еще старше Хаффелмейеров. Потом папа повернул на восток, прямо к серебристо-серому горизонту. Начинался новый день. Мы к тому моменту почти и словом не обмолвились. А после потихоньку разговорились, хотя беседа все равно то и дело обрывалась, шла пунктиром, а грохот молоковоза, передвигавшегося между местами назначения, от одного клиента к другому, заглушал наши голоса.
– Итак…
– Итак…
– Тебе грустно в последнее время?
– Скорее горестно.
– У тебя осталось всего два камешка?
– Ты заметил.
– Лео Борлок?
– Лео Борлок.
– Никак не забудешь?
– Никак.
– Он того стоит?
– Не знаю. Кажется, да.
Папа кладет свою руку на мою:
– В одном ты можешь быть уверена.
– В чем?
– Не в чем, а в ком. Во мне.
Я улыбаюсь:
– Знаю.
– И в маме.
– Знаю.
Когда мы повернули к дому, на игровые площадки начальных школ уже высыпали дети – началась большая утренняя перемена.
Остаток вчерашнего дня я провела в более или менее нормальном состоянии. Слонялась по дому. Навестила с Пусей Бетти Лу. Но когда я осталась одна и пришла пора укладываться спать, переживания вернулись.
Мне снова приснился сеньор Сагуаро. На сей раз он молчал. И рта на нем я не заметила – только потом поняла, что этот о́рган у него – с другой стороны. Я зашла ему за спину, а рот переместился на «лицо». Так и продолжалось: куда бы я ни смотрела, он «убегал», оказывался с другой стороны. Я безуспешно носилась вокруг старого кактуса в погоне за его ртом, потому что мне казалось: когда рот окажется в поле моего зрения, растение со мной заговорит.
Я исчезаю, Лео. Пропадаю. Исчезаю, как в Пусином фокусе, но только по-настоящему. Ибо что в тебе остается, когда ты теряешь любимого человека? Можно ли потерять любимого человека, не потеряв себя? Ищу вот Старгерл, тянусь к ней, а ее нет. Я – больше не я.
Сегодня снова ходила к грудам камней. У меня было предчувствие, что человек с шаркающей походкой там появится, и он появился. В той же вязаной шапке-«шлеме» мшисто-зеленого цвета, с помпоном, в том же синем бушлате, и так же гравий оползал под его ногами. Остановился прямо передо мной. Спросил: «Ты не меня ищешь?» и зашаркал от меня, не дожидаясь ответа. Я крикнула ему вслед: «Себя ищу! Вы не видели меня?» Но он шел дальше, а помпон качался туда-сюда…
Сегодня я прогуляла уроки и весь день провела в своей комнате: писала, читала, фантазировала, вспоминала. Мама не возражала и ни о чем меня не спрашивала. В итоге из-под моего пера вышли три хайку и два списка. Хайку я, быть может, когда-нибудь тебе отправлю. Первый список.
Что мне нравится в Лео
1. Ты меня любил.
2. Тебе нравились веснушки у меня на носу.
3. Ты хорошо относился к моей крысе.
4. Ты любил Арчи.
5. Твоя застенчивая улыбка.
6. Ты шел за мной по пустыне.
7. Ты держал меня за руку при всех.
8. Ты предпочел Им Меня.
9. Ты заполнил камешками мою повозку счастья.
А вот второй.
Что мне в Лео не нравится
1. Ты меня бросил.
2. Сьюзан тебе нравилась больше, чем Старгерл.
3. Тебе не хватало смелости быть самим собой.
4. Ты предпочел Мне Их.
5. Ты опустошаешь мою повозку счастья.
Остался один камешек.
Лео! Не дай повозке опустеть!
Я обещала Пусе сводить ее сегодня в парк «Бемус». На первом же углу она сказала: «Хочу их надеть!» И указала на мои сережки в форме серебряных грузовичков для развоза обедов. Мама когда-то заказала их для меня у ювелира в Тусоне. Я сняла сережки и хотела было нацепить их ей на уши, но она заявила: «Я сама».
– Ладно. – Я протянула ей серьги.
И не успела оглянуться, как Пуся швырнула их в ближайший канализационный люк, подняла руки над головой и в полный голос выкрикнула: «С первым апреля!»
Ее так распирало от удовольствия и гордости за саму себя, что у меня просто язык не повернулся разочаровать ее. Но ты же меня знаешь, Лео, из меня плохая актриса. В общем, огорчения мне скрыть не удалось. Девочка прочла его у меня на лице. Глаза ее расширились, улыбка исчезла. Она потянула меня за палец и пискнула: «Ну, ведь первое апреля же?» Но я не смогла ничего из себя выдавить, только молча взирала на канализационную решетку.
– Я сделала что-то плохое! – прошептала Пуся и заревела.
Я обняла ее и успокоила. Как объяснить суть первоапрельского розыгрыша пятилетнему ребенку? Но я постаралась. Сказала: мол, главное, чтобы в конце тот, кого разыграли, почувствовал облегчение и радость, поскольку все обернулось не так уж плохо, как ему сначала показалось. Судя по выражению Пусиного лица, яснее ей не стало. Но очень скоро я увидела, что девочка все прекрасно поняла – только, как всегда, по-своему.
Мы продолжили путь к парку «Бемус». По дороге я купила нам по пачке «Скиттлз». Стояло первое в этом году теплое воскресенье. Детская площадка представляла собой муравейник из ребятишек: они качались на качелях, карабкались по разным игровым снарядам, носились туда-сюда – только опилки, выстилавшие площадку, летели из-под ног. Пуся сразу заняла позицию у подножия горки для катания. Всякий раз, когда «приземлялся» ездок, она протягивала ему конфетку «Скиттлз» и поздравляла с первым апреля. Довольно скоро все дети, игравшие на площадке, выстроились в очередь к горке. Когда у Пуси «Скиттлз» закончились, она взяла мои.
Когда разошлись и они, мы собрались домой. Проходя мимо людей в парке, моя маленькая подружка не могла удержаться от нового акта благотворительности. Первому встречному она подарила ириску «Мэри-Джейн», завалявшуюся в кармане: «С первым апреля!» Второму – кусочек розового кварцита, подобранный у обочины. Третьему – пуговицу с надписью «ДУМАЙ». Еще одному – скрепку для бумаг. Всякий раз она выкрикивала: «С первым апреля!» и радостно хихикала. Получатели подарка чаще всего озадаченно улыбались в ответ.
После того как Пусины кармашки окончательно опустели, она сняла с пальца красное пластиковое колечко в форме крекера и отдала его. За ним последовала розовая резиночка с запястья. Когда приблизился очередной прохожий и девочка поняла, что подарки у нее совсем закончились, она даже запаниковала и потянулась за моей костяной подвеской, но я сказала: «Нет!» И вместо нее высыпала ей в ладошку мелочь из своего кармана. Пуся раздавала монетки по одной каждому, и я уже надеялась, что их нам хватит до ее дома. Но не хватило. Пуся избавилась от последнего цента и вновь сосредоточилась на подвеске-«ископаемой». Она подпрыгивала, протягивала ко мне руки и визжала: «Да-а-ай! Ну отда-а-ай!»
Я отдала. Минута – и его не стало, а девочка опять подбежала ко мне: «Старгерл! Еще!»
– Пуся, – говорю, – всё. Ничего у меня не осталось.
Я солгала. Одна вещь все-таки осталась. Крошечное бурое перышко сыча-эльфа. Когда-то я заметила, как оно зацепилось за стенку птичьего гнезда высоко на кактусе сагуаро неподалеку от моего Волшебного места в пустыне. И сняла его листом юкки[9]. После отъезда из Аризоны я повсюду носила это перышко с собой.
Пуся ринулась обследовать мои карманы. Я остановила ее. Дело в том, что по какой-то причине перо сыча-эльфа стало в моих глазах тобой. Нами. Старгерл и Лео. То, что я прикрыла карманы руками, вызвало подозрения у Пуси. Она поняла, что я лукавлю.
– У тебя что-то есть! – взвыла она и заплакала. Заплакала оттого, что ей нечего отдать людям.
Я в последнее время тоже много плакала. И тут вспомнила фразу Арчи, которую ты передал мне с его слов: «Когда звездные люди плачут, они роняют не слезы, а свет».
Пуся все тянула меня за рукав: «Да-а-а-ай!»
Отдать.
…Между прочим, что вообще делала в моем кармане та дурацкая мелочь? Ты ведь помнишь, как было раньше, Лео? Монетки никогда не задерживались у меня – стоило им появиться, как я тут же кидала их на тротуар, чтобы другие нашли.
Что случилось с той Старгерл?
Роняют.
Свет.
Слезы не вернутся тебе сторицей, а свет – да.
Я отдала ей перышко. И она тут же подарила его какому-то мужчине, который выгуливал собаку: «С первым апреля!»
Ну вот, Лео, я снова стала собой. Благодаря пятилетней девочке. Надеюсь, ты рад и ничего иного не хотел бы. В конце концов, признайся, это ведь тешит твое самолюбие? У тебя есть девушка, которая сходит по тебе с ума на расстоянии трех тысяч километров, рыдает при одном воспоминании о тебе, теряет аппетит, теряет себя и самоуважение – неплохой трофей для мужского эго, да?
Ты занял собой все мое пространство. Однако поскольку в моем настоящем тебя нет, я заглянула в будущее и не увидела там… ничего. Печально, правда? Да и глупо.
Ну ладно, надеюсь, тебе понравился этот сеанс удовлетворения твоего самолюбия, потому что он окончен и не повторится. То есть, конечно, мне будет не хватать тебя так же, как и раньше. И я буду каждый раз улыбаться при мысли о тебе. Я буду по-прежнему – хорошо, хорошо, повторю это слово опять – любить тебя, но даже ради этой любви я не откажусь от себя. Не могу хранить верность тебе, изменяя себе самой. Я как бы восстановила свое будущее. Если нам суждено быть вместе, то радуйся: ты получишь меня настоящую, целиком, а не какую-то раскисшую половинку.