– Что это за люди?
– Есть постоянные, а есть одноразовые, случайные.
– Могу я задать тебе самый очевидный вопрос?
Стефани догадалась, какой именно.
– Как я это делала с тем, кто был мне противен?
– Да.
– Точно так же, как и адвокат, который защищает преступника, в виновности которого он уверен. Бесстрастно и профессионально.
– Но мы-то говорим о твоем теле.
– Точно. Это не моя душа – не мой дух, – так что это не настоящая я.
На этот раз настала очередь Проктора усомниться в ее ответе.
– И кто они в основной своей массе?
– Немолодые, чаще всего женатые. Есть пара-тройка тех, что видят в тебе человека. Эти, как правило, постоянные клиенты, но остальные – те еще ублюдки. Особенно кто пытается торговаться. Терпеть не могу объяснять какому-то ублюдку, что я раздвину ноги только за восемьдесят, а за сорок даже не подумаю. А еще есть те, у которых не стоит или они не могут кончить по-нормальному. Эти обычно начинают тебя оскорблять. Или же, наоборот, любят поплакаться. Но самые противные – это те, что возомнили себя этакими мачо. Эти обычно требуют ровно полчаса – и ни минутой меньше – и как будто ставят перед собой цель побить все рекорды оттягивания эякуляции. Такое впечатление, будто они вознамерились во что бы то ни стало доказать свою мужественность. Эти типусы просто жалки.
– И тебе непременно нужно обслужить всех?
– С чего ты взял? Думаешь, мне это нравится?
– Нет. Но пять клиентов в день по восемьдесят фунтов – это четыреста фунтов стерлингов. Пять дней в неделю – две тысячи.
– Придется кое-что тебе объяснить. Во-первых, не все клиенты хотят или могут позволить себе полный сервис, поэтому восемьдесят бывает не каждый раз. Затем есть откаты за крышу. Я платила полную квартирную плату Дину Уэсту, моему домовладельцу. Плюс ему же за покровительство. Если этого не делать, то мне пришлось бы не только сполна платить арендную плату, но также давать кому-то деньги, чтобы этот человек снимал квартиру на свое имя. Ведь ни одно агентство не сдаст жилье тому, у кого нет банковского счета.
– Как это?
– А вот так. Ни банковского счета, ни медицинской страховки, ничего. И тот, кто снимал бы для меня квартиру, наверняка захотел бы иметь с этого свой навар, пусть даже небольшой. Затем нужно платить «горничной» – она обходилась мне в пятьдесят фунтов в день плюс десять процентов от моего заработка. Ну и, наконец, рекламные карточки. Это двадцать фунтов за тысячу штук и десять фунтов разносчику, который оставлял каждую сотню таких карточек в телефонной будке. А так как теперь «Бритиш телеком» очищает телефонные будки до четырех раз в день, этих карточек требуется сущая прорва.
– Я никогда не задумывался о деталях, – признался Проктор.
– Никто о них не задумывается. На самом же деле это работенка не для слабонервных.
Кит кивнул:
– Похоже на то.
– Именно. – Но стоило ему открыть рот, чтобы выразить свое сочувствие, как Стефани поспешила его опередить, добавив: – Впрочем, есть вещи и похуже – например, летать самолетами «Северо-Восточных авиалиний».
Проктор достал из холодильника бутылку и снова наполнил бокалы. Стефани пересыпала нашинкованные овощи на сковородку. Тут же зашкворчало раскаленное масло.
– Ты в курсе, что тело Дэвида так и не нашли? – спросила она. – Всех остальных в конечном итоге удалось опознать… Бог знает почему, но Дэвид был в числе тех двадцати восьми, которых так и не обнаружили.
– Нет, я этого не знал. Прости.
Стефани пожала плечами и, похоже, удивилась самой себе.
– Даже не знаю, почему я упомянула об этом. По большому счету какая разница?
Спустя полчаса состоялся поздний ужин. Логика разговора изменилась, так же как и настроение у обоих.
– Теперь моя очередь задать тебе личный вопрос, – сказала Стефани.
– Спрашивай.
– Ты гей?
– Что?
Было не совсем понятно, удивился он ее вопросу или же тот его разозлил.
– Ты гей?
– С чего ты это взяла?
– Я ни разу не видела тебя с женщиной.
– Если ты не заметила, сообщаю тебе – меня подолгу не бывает дома.
– Знаю. Пока я была здесь, тебе никто не звонил. По крайней мере, никто из женщин по личному делу.
Проктор улыбнулся ее наблюдательности.
– Отвечая на твой вопрос – нет. Я не гей. Просто постоянно занят. Я много работаю.
Стефани собрала тарелки и отнесла их в кухню. Кит последовал за ней. Она поставила тарелки в раковину и открыла холодную воду. Проктор стоял у нее за спиной, но ближе, чем раньше. Она знала: он дотронется до нее. Проктор положил руку ей на бедро и поцеловал в ухо. Короткий, легкий поцелуй, за которым последовало:
– Спасибо. Все было вкусно.
По ее рукам стекала холодная вода.
– Да ладно тебе. Подумаешь, приготовила ужин…
– А могла бы и не приготовить.
Он так и не отодвинулся. Ждал ее реакции, ждал, что так или иначе она оттолкнет его. Ничего не дождавшись, воспринял это как знак поощрения. Положив руку на плечо Стефани, медленно повернул ее к себе лицом. Она не стала сопротивляться. Наоборот, вот уже какое-то время ждала, когда это случится.
Любопытство взяло верх над опасениями. Проктор поцеловал ее. Нежно, неторопливо, закрыв глаза. Она же, в отличие от него, даже ни разу не моргнула. Его руки скользнули по ней, от плеч до талии. Ей же казалось, что ее губы утратили чувствительность.
Она первой прервала поцелуй.
– С тобой всё в порядке? – прошептал Проктор.
Стефани узнала это чувство – предельное натяжение гитарной струны, которая вот-вот лопнет. Пульс ускорился, пальцы сжались.
Посчитав молчание знаком согласия, Проктор вновь наклонился к ней. Но она отвернулась, схватила его за руки и оттолкнула. Если отказ застал его врасплох, то выражение ее лица потрясло до глубины души. Глаза Стефани пылали яростью. И ярость эта превзошла все, что он видел в них раньше.
– Что не так?
– Не прикасайся ко мне! – прошипела она.
Проктор на миг утратил дар речи.
– Стефани, что, черт возьми, происходит?
– А на что ты надеялся? – Изменился даже ее голос – вместо того чтобы взлететь до истерического визга, превратился в сдавленное рычание. – Что мне станет легче, если я позволю тебе трахать меня всю ночь? – Она буквально выплевывала каждое слово. – Ты на это надеялся? Я – со слезами на лице, а – ты с ухмылкой?
– О чем ты говоришь? Это всего лишь поцелуй. Я не хотел…
Он сделал шаг вперед, Стефани отступила назад и вскоре оказалась прижата к раковине. Ее локоть задел бокал. Тот упал на пол и разбился вдребезги, но она так и не отвела от Проктора глаз. Холодная вода брызгала с тарелок ей на руки. Внезапно она нащупала лежавший на разделочной доске нож и, схватив его, замахнулась на Проктора. Тот мгновенно застыл на месте.
– Еще один шаг, и я убью тебя. Бог свидетель, я это сделаю.
Он поднял руки:
– Успокойся, Стефани. Просто успокойся…
– Я говорю серьезно.
– Послушай… Извини, если я тебя обидел.
– Ты просишь у меня прощения?
– Да. Наверное, я неправильно прочитал сигналы. Я не хотел…
– Сигналы?
– Мне показалось, что между нами… что-то происходит.
– Что же именно? – Стефани буквально кипела яростью. – Ты что, видишь неоновую вывеску над моей головой? Ты можешь трахнуть меня, если хочешь. Какие еще чертовы сигналы?
Проктор был окончательно сбит с толку.
– Стефани, прошу тебя…
Ее всю трясло. Лицо ее сначала покраснело, затем стало бледным, как мел. Кит никогда еще не видел таких черных или таких сверкающих глаз. Стефани понизила голос до похожего на змеиное шипение шепота:
– Только попробуй еще раз прикоснуться ко мне!..
Проктор медленно протянул к ней правую руку.
– Дай мне нож, – тихо сказал он.
Взмах был настолько стремительным, что оба они даже не разглядели лезвия.
Ошеломленный Проктор посмотрел на свою ладонь – порез протянулся от запястья до основания указательного пальца. Пару секунд это была лишь тонкая красная линия. В следующее мгновение появилась кровь. Ее ручейки потекли по его ладони и пальцам, зазмеились вокруг запястья, затем вокруг предплечья, намочили рукав рубашки, забрызгали плитки кухонного пола.
В чувство его привел лишь стук захлопнувшейся входной двери. Стефани ушла. Ему же требовалась медицинская помощь.
В два часа ночи самые оживленные и многолюдные места в Лондоне – это ночные клубы, полицейские участки и отделения «Скорой помощи» городских больниц. Спустившись со второго этажа клиники Святой Марии в Паддингтоне, где ему наложили швы и перевязали руку, Проктор вышел на Саут-Уорф-роуд. Ночь была на редкость морозная. Он повертел головой в надежде увидеть такси, хотя Белл-стрит была совсем рядом. Справа от себя Кит узнал огромную изогнутую крышу вокзала Паддингтон. В многоэтажном здании по ту сторону вокзала горела лишь горстка огней; оно вырисовывалось на фоне ночного неба лишь благодаря слепящему свету уличных фонарей.
Проктор повернул налево. Он так и не заметил стоящую в тени больницы Стефани. Она же больше не видела его живым.
Я открываю дверь в квартиру Проктора моим ключом – его ключом, – и у меня перехватывает дыхание.
Я провела ночь на улице. Мне не привыкать. Город знаком мне, как собственная кровать. Как и многие бездомные в Лондоне, где я только не спала: и в дверных проемах магазинов, и рядом с вентиляционными шахтами метрополитена. Я незаметно пробиралась в служебные помещения отелей и проводила несколько часов в тепле. Иногда лучшим местом для отдыха становился железнодорожный вокзал или автовокзал. Но сегодня я не искала себе место для сна. Я искала ответы. Поэтому брела по улицам наугад, лишь смутно осознавая, куда иду, не замечая вокруг себя ничего такого, что было для меня необычно.
Я давно научилась быть осторожной. Когда работаешь по ночам в неблагополучных районах города, в тебе быстро развивается шестое чувство опасности. Я как будто вижу, что там, позади меня. Я чувствую угрозу, чую ее душок в загрязненном воздухе. Но это лишь при условии, если я не принимала наркотики или не пила пиво. В таких случаях я беспомощна и уязвима, как прошлой ночью. Мой механизм защиты не сработал.
Я не могу поверить в то, что сделала. Если честно, пока не рассвело, я вообще ничего толком не осознавала. Произошедшее казалось мне сном. Но утро имеет обыкновение приносить с собой ясность во всех ее болезненных обличьях. Я не понимаю, почему так отреагировала. Я знала, что Проктор прикоснется ко мне и поцелует меня. Мне самой хотелось того же. Момент уже телеграфировал о себе. У меня достаточно времени, чтобы убить его, прежде чем он наступит, но я предпочла этого не делать. Я знала, что Проктор будет полон нежности и понимания. Когда он положил руку на мое бедро и поцеловал в губы, я поняла: это именно то, чего я ждала. Нет, это было даже лучше, чем я надеялась. А потом меня как будто перемкнуло. Так же, как с тем, моим последним клиентом, хотя трудно даже представить более непохожие ситуации.
Около семи часов утра я забрела в какое-то бистро выпить чашку кофе. Мне стоило неимоверных усилий побороть желание закурить сигарету. Примерно час я мучилась, размышляя над тем, что мне делать дальше, – и внезапно нашла решение. Это был трусливый выбор: тайком пробраться обратно на Белл-стрит, собрать вещи и дать деру. Лишь бы Проктора не было дома, молила я небеса, – это облегчило бы мою задачу. Затем я могла бы оставить свои ключи рядом с короткой запиской – мол, прости, ухожу. Еще месяц назад его отсутствие стало бы приглашением очистить квартиру от ценных вещей. Но не сейчас. Я в долгу перед Проктором. Он – единственный за последние два года, кто проявил ко мне доброту. И чем я отплатила ему за это? Порезала его ножом…
Я отказываюсь поверить, в какого безжалостного, хладнокровного монстра превратилась.
В коридоре девственно-чистой квартиры Проктора повсюду были разбросаны бумаги. Это было первое, что увидела Стефани. Жалость к себе и стыд мгновенно испарились. По рукам пробежали мурашки, в горле пересохло. Широко распахнув дверь, она на мгновение застыла на месте, прислушиваясь, не раздастся ли какой-нибудь шорох. Ничего. Тогда Стефани вошла внутрь и бесшумно закрыла за собой дверь.
Дорожка из бумаг, которыми был усеян пол, вела направо, в рабочий кабинет Проктора. Из короткого коридора ей были видны валявшиеся на полу пустые ящики стола, опрокинутый на бок вертящийся стул, светящийся экран компьютера. Она посмотрела налево. В кухне все шкафчики открыты, все полки и выдвижные ящики обысканы. Холодильник был пуст. Его дверца распахнута настежь, продукты разбросаны по всему полу. Чистые столовые приборы свалены в мойку.
Спальня Проктора сейчас походила на спальню обычного школьника, хотя, как правило, была стерильно чистой и аккуратной. Матрас сброшен с кровати и вспорот. Простыни скомканы и брошены в угол. Шкафы обысканы, их дверцы открыты. В ванной комнате в ванну вывалено все, чему полагалось находиться внутри шкафчика-аптечки и тумбочки под раковиной.
Проктор лежал в гостиной – островок в алом океане.
Стефани безмолвно застыла над ним, не в силах позвать на помощь, ахнуть от ужаса или пролить слезу. Это не Проктор. Это лишь его тело. Так же, как она не была Стефани, когда ее имел какой-нибудь незнакомец. Его дух испарился, и все же сердце Стефани сжалось от этого зрелища.
Проктора убили выстрелом в лоб. Пуля также прошила левую ладонь. Кроме того, на его рубашке и брюках виднелись темные глянцевые пятна – одно на левом бедре и еще по одному на каждом колене. Повязка, которую ему ночью наложили на правую руку, валялась мятым комком на диване. Швы на порезе были вспороты, а сама рана углублена и расширена. На той же ладони Стефани заметила четыре поперечных разреза, а также то, что мизинец, указательный и большой пальцы сломаны. Широко открытые глаза Проктора остекленели. На левом зрачке застыла крупная капля крови.
Ей было страшно представить себе, что он пережил в последние минуты жизни. Кстати, странно, каким образом его мучителю удалось не дать ему закричать – ведь вопли и стоны наверняка услышали бы другие жители дома. Тот факт, что квартиру перевернули вверх дном, говорил о том, что убийца искал что-то конкретное. Из того же, что Проктора пытали, напрашивался вывод: искомого убийца так и не нашел. Интересно, подумала Стефани, уцелело ли то, что было спрятано в тайнике в ванной? Панель на месте – похоже, ее никто не сдвигал. Или, может быть, убийце было нужно что-то другое, и это нечто ему удалось заполучить? Например, некую информацию? Секрет, спрятанный в голове Проктора? Выдал ли он его? Ведь наверняка знал, что умрет. Пытался ли Проктор унести свою тайну в могилу? Как ему удавалось выдержать боль? Как она повела бы себя на его месте?
Стефани сняла телефонную трубку. Нажала цифру девять, затем еще раз и еще. Сосредоточься. Рука с трубкой замерла в воздухе, а затем вернула трубку на место. Что она может сделать для Проктора? Ведь теперь она одна, совсем одна. Что, если ей самой тоже грозит опасность? Вдруг злоумышленник рассчитывал застать в квартире их обоих? Или же Проктор был единственной его целью? И кто он такой, этот убийца? Брэдфилд? Его подручный? Или кто-то еще, совершенно ей не знакомый?
Нужно время, чтобы все обдумать. И какое-то безопасное место.
Временно отключив эмоции, Стефани на автопилоте проскользнула в квартиру. Ее рюкзачок валялся в углу гостиной, содержимое разбросано по всему столу. Деньги, которые она украла у своих клиентов с Кингс-кросс, исчезли, все остальное – бесполезные вещи – осталось. Стефани тотчас охватила паника, но ей удалось мгновенно подавить ее. Запихнув вещи в рюкзак, она поискала пальто Проктора. Он был в нем, когда она видела его выходящим из клиники Святой Марии в Паддингтоне. Пальто нашлось в спальне, среди кучи сваленной на пол одежды. Бумажник лежал рядом, но деньги исчезли. Остались только карточки – «Барклайз коннект» и «Виза». Порывшись в собственных карманах, Стефани нашла шесть фунтов семьдесят пенсов.
Сунув бумажник в рюкзак, она отправилась в кабинет Проктора. Здесь заглянула в компьютер. Там было открыто письмо редактору одного из журналов, о котором она раньше даже не слышала. Стефани прокрутила страницу вниз. Содержание письма было вполне безобидным. Тогда она вспомнила, что, по словам Проктора, тот не держал ничего ценного в стационарном компьютере. Теперь понятно, почему убийца пытал его.