Он развернулся и знаком позвал за собой остальных. Маргарита на мгновение высвободилась и подбежала к Иоганну.
– Завтра утром в давильнях. В шесть часов, перед мессой. Я…
Она хотела еще что-то сказать, но Людвиг оттащил ее прочь.
– Твоя мать была шлюхой! – выкрикнул он издали. – Слышишь? Шлюхой!
Затем вся их ватага вместе с Маргаритой скрылась в сумраке.
Иоганн, пошатываясь, вышел из проулка. Он пребывал в смешанных чувствах; злость и смятение сменялись надеждой и предвкушением встречи. Незнакомец смотрел на него с улыбкой.
– Похоже, что ты мой должник, – заметил он, когда Иоганн наконец приблизился. – По всей видимости, я только что избавил тебя от крепкой взбучки. Так что скажи хотя бы, чего хотели от тебя эти молодчики. – Он оскалил зубы. – Дай-ка угадаю… Это как-то связано с той веснушчатой девицей.
– Один… один из них – ее брат, – ответил Иоганн неуверенно; его до сих пор немного трясло. – Ему не нравится, что мы с ней видимся. Однажды он уже отхлестал меня и бросил связанным в муравейник.
– В муравейник? Это весьма гнусно, должен признать.
Некоторое время они хранили молчание, Иоганн понемногу приходил в себя. Из трактира доносилась тихая музыка, слышны были пьяные крики. Неожиданно Иоганн вспомнил про нож – тот по-прежнему лежал у него в кармане. Холодная сталь, так пленившая его прежде, вдруг стала ему противна. Он медленно вынул клинок и протянул незнакомцу.
– Вы, видно, обронили его в трактире. Я собирался отдать его вам.
– Действительно, мой нож… – Незнакомец удивленно вскинул брови. – Что ж, спасибо.
Он взял клинок и взвесил его в руке. Потом окинул Иоганна задумчивым взором.
– Хм… если я не ослышался, этот парень назвал твою мать шлюхой.
Иоганн молча кивнул.
– И ты спустишь это ему? Что ж, если б меня кто-нибудь бросил в муравейник и назвал мою мать шлюхой, знаешь, что я с ним сделал бы?
Иоганн лишь вопросительно посмотрел на него.
Незнакомец продолжил тихим голосом:
– Я бы подождал, пока он уснет, а потом проломил бы ему голову дубинкой. И когда кровь потекла бы из носа и глаз, отрезал бы ему губы вот этим самым ножом. Губы и поганый язык. Чтобы он никогда больше не порочил мою покойную мать.
Иоганн все ждал, что незнакомец улыбнется, как над жестокой шуткой. Но тот не улыбался, и бледное лицо его оставалось совершенно бесстрастным.
– Почему ты позволяешь так с собой обращаться? – спросил наконец астролог, и лицо его по-прежнему было неподвижно. Он медленно провел пальцем по лезвию ножа. – Ты всю жизнь хочешь прятаться? Ты никогда не думал о мести?
Месть…
Иоганн на секунду прикрыл глаза. О, разумеется, он думал! Каждую ночь, когда лежал без сна, перед глазами стояла одна и та же сцена: как он, связанный и со спущенными штанами, извивается в муравейнике, в то время как Людвиг со злорадной ухмылкой выливает лекарство из пузырька. То самое лекарство, которое могло бы спасти жизнь его матери… О да, Иоганн думал о мести, и даже представлял себе, как медленно сворачивает Людвигу шею – как безмозглой курице. Как вспарывает ножом его толстое брюхо. Пару минут назад эта мысль снова посещала его; она засела у него в голове, как прожорливый клещ.
– Ага! Чувствуешь? – Губы незнакомца вдруг растянулись в торжествующей улыбке. – Признайся! Я по твоим глазам это вижу. Тебя гложет ненависть, и в этом нет ничего плохого, ничего предосудительного. Не нужно этого стыдиться. Ненависть порой может служить целительной силой; она очищает душу, как огонь. Но ненависть требует цели – и утоления. Ты ведь хочешь, чтобы этот парень был мертв? Мертв, как твоя мать?
Иоганн помолчал, потом кивнул нерешительно.
– Так произнеси это! – воззвал к нему незнакомец. – И тебе станет легче. Как после ароматного лекарства.
– Я… я хочу, чтобы Людвиг был мертв, – просипел Иоганн, не успев опомниться.
Астролог похлопал его по плечу.
– Ну вот, все просто. Увидишь, тебе скоро полегчает.
Он широко улыбнулся, обнажив зубы, и в них отразился лунный свет. Затем протянул Иоганну нож.
– Я дарю его тебе. Ты его нашел, значит, он твой. Сдается мне, этот нож тебе еще пригодится. Это метательный нож, и он очень старый. Я совсем недавно его наточил. Он рассекает кожу и жилы, как бумагу.
Иоганн медлил в нерешительности, но незнакомец сунул нож ему в руку.
– Бери же, болван. Если не воспользуешься им по назначению, то можешь хоть свеклу чистить.
– Спа… спасибо, – вымолвил юноша и спрятал нож. Теперь тот казался даже тяжелее, чем прежде.
– Ах, как неучтиво с моей стороны, я ведь до сих пор не представился… – Астролог тихо рассмеялся и протянул Иоганну руку. – Меня зовут Тонио. Тонио дель Моравиа. Краковский магистр семи искусств и хранитель семи печатей. Но для друзей просто Тонио. Ну!..
Иоганн пожал протянутую руку, холодную и влажную, как рыбья чешуя.
– Рад познакомиться, – сказал Тонио и снова хлопнул Иоганна по плечу. – А теперь отправляйся-ка домой. Я не могу вечно за тобой приглядывать.
И, насвистывая, он отвязал мерина и пошел прочь.
Внезапно поднялся холодный ветер, взметнул листву в темном переулке. Иоганн зябко поежился. Казалось, вот теперь лето действительно оставило Книтлинген.
Человек, назвавшийся Тонио, завел мерина в конюшню и привязал рядом с повозкой, которую конюхи закатили внутрь. Над козлами висела клетка с вороном и двумя воронами. При виде хозяина птицы захлопали крыльями и подняли крик.
– Ну, что думаете? – спросил их Тонио и подмигнул, словно они понимали его. Затем встал вплотную к клетке. – То, что я увидел, обнадеживает. Чем-то напоминает прежнего тебя, Бафомет.
Он рассмеялся и толкнул клетку, так что она закачалась. Ворон замахал подрезанными крыльями, стараясь удержаться на жердочке, и уставился на своего хозяина злобными желтыми глазками.
– Каррр… – прокаркал он, и крик его очень напоминал человеческий. – Каррр!
– Тсс! – прошипел Тонио. – Не волнуйся, Бафомет, ты останешься моим любимцем. Во всяком случае до тех пор, пока не найдется походящий кандидат и поискам не наступит конец.
Внезапно он выругался и снова толкнул клетку, так что ворон возмущенно вскрикнул, почти как рассерженный ребенок.
– Проклятье, Бафомет, я ни минуты не сомневался на твой счет! Я думал, что день наконец-то пришел! Что ж, возможно, и в этот раз я ошибаюсь. Ведь с тех пор… – Он вдруг погрузился в раздумья, потом тряхнул головой. – Конечно, я ошибаюсь, иначе и быть не может… Нет, еще слишком рано. Но попытаться все-таки стоит. А вы что думаете?
Птицы хлопали крыльями и каркали.
– Тихо, тихо, пернатые твари! – прикрикнул на них Тонио. – Вам тоже был дан шанс. И нечего жаловаться теперь. Вот вам, пожрите и затихните.
Он вынул из мешочка несколько ломтиков вяленого мяса и бросил в клетку. Птицы набросились на угощение и мигом проглотили мясо.
– И не забывайте, – добавил астролог и улыбнулся. – Если он окажется не тем, вам достанется его печенка. Даю слово.
Тонио развернулся и, насвистывая, вышел из конюшни.
Следующим утром Иоганн встал еще до восхода.
Комната, которую он делил с Мартином, находилась под самой крышей, и по ночам слышно было, как по кровле шуршат крысы и куницы. Стараясь не шуметь, чтобы не разбудить брата, юноша оделся. Нож, подаренный астрологом, он сунул в подушку, набитую соломой. Если отец найдет клинок, то непременно решит, что Иоганн украл его. Он достал оружие и стал рассматривать его в предрассветных сумерках. Нож, по всей видимости, стоил кучу денег – украшенная черным орнаментом кость переливалась, как драгоценный камень. Только теперь Иоганн заметил три буквы, выгравированные на рукояти.
G d R
Что бы это значило? Быть может, чьи-то инициалы? Колдуна звали Тонио дель Моравиа, так что ему они принадлежать не могли. Может, астролог сам украл нож или получил от прежнего владельца? Но, возможно, буквы означали что-нибудь еще…
Иоганн взвесил нож в руке, ощутил его тяжесть. Может, его удастся продать, если не найдется иного применения… Он осторожно приподнял половую доску и спрятал под нее нож. Мартину его тоже лучше не показывать – хранить секреты тот не умел.
После некоторых колебаний Иоганн вернул доску на место и прокрался вниз. Возле двери зачерпнул воды из ведра, умыл лицо и пригладил волосы, после чего выскользнул наружу и направился к подворью фогта.
Подворье, обнесенное высокой стеной, представляло собой город внутри города. За стенами находились давильни, амбары, дом самого фогта, конюшни и сараи. Имелась даже тюрьма с камерой пыток. В целях защиты двор был окружен дополнительным рвом, а через него перекинут подъемный мост. Правда, на время сбора винограда ворота стояли настежь открытые. Солнце только показалось на горизонте, где-то прокукарекал петух, и больше ничто не нарушало тишину. Даже для челяди час был еще ранний.
Иоганн прошел во двор и повернул налево, где располагались давильни. С давних времен там давили виноград, причем раньше это делалось ногами. В прохладном каменном строении стояли три огромные кадки, вдоль стен грудились бочки. В воздухе стоял тяжелый запах виноградной мезги. У Иоганна на пустой желудок даже закружилась голова. Они с Маргаритой нередко виделись здесь тайком. Если спрятаться в громадной кадке, снаружи никто и не заметит. Сейчас виноград давили, как правило, винтовыми прессами в соседнем строении, и высокое прохладное здание представляло собой хорошее укрытие.
Иоганн вскарабкался по лестнице, прислоненной к левой кадке. И действительно, внутри сидела Маргарита. Юноша спрыгнул вниз и едва не поскользнулся на остатках винограда. Маргарита хихикнула.
– Смотри не упади. Иначе любой учует, где ты прятался.
– Хочешь сказать, где мы прятались.
Иоганн улыбнулся. Ему так недоставало этого смеха в последнее время… Этого смеха и пухлых красных губ, которые он однажды едва не поцеловал…
Маргарита вновь стала серьезной.
– Я сожалею о том, что произошло вчера, – сказала она. – Могла бы догадаться, что Людвиг проследит за мной. Ну, по крайней мере, теперь я уверена, что он за мной не явится. Отец еще до завтрака отправил его чистить бадьи на большой давильне. В наказание за то, что вчера без разрешения бросил работу и шатался по городу.
Иоганн хмуро кивнул.
– Твой отец – человек справедливый. Не то что мой. Он Карлу и Лотару все спускает с рук, а на меня ложится вся грязная работа. А до Мартина ему вообще никакого дела нет, – по лицу его промчалась тень. – Особенно после того, как мама умерла. Теперь он мне и в гимназии учиться запретил.
– Ох, Иоганн, мне так жаль!..
Маргарита обняла его. Приятно было чувствовать ее в такой близости. Иоганн так и не рассказал ей, что произошло в тот день у эшафота. Ему до сих пор не представлялось случая. А кроме того, было просто стыдно говорить об этом. В объятиях же Маргариты он чувствовал себя защищенным, почти как с матерью. Но тут вспомнил, что скоро и она уйдет от него навсегда…
– Ты не должна выходить за него, – прошептал он.
Маргарита напряглась и отодвинулась от него.
– Я… я не хочу говорить об этом, – ответила она. – Только не сегодня. Давай просто забудем, что ждет нас в следующем году… – Она закрыла глаза. – Я часто вспоминаю, как мы лежали тогда в поле под крестом. Твой поцелуй…
– Я не собирался целовать тебя! – запротестовал Иоганн.
– Да? А казалось, наоборот… Знаешь ли, наши губы оказались так близко, – она снова привлекла его к себе. – Так близко…
Иоганн провел рукой по ее волосам. От них пахло виноградом и молодым вином, так сладко и соблазнительно…
Маргарита вдруг снова выпрямилась.
– Что это? – спросила она неуверенно. – Слышишь?
Иоганн затаил дыхание – и тоже услышал.
До них доносился тихий плач. Скорбный и пронизывающий, как ветер, что задувает сквозь щель в стене. Но звук этот, несомненно, имел человеческую природу. Юноше даже послышались обрывки фраз, по крайне мере ему так показалось. Но стоило ему прислушаться, и звук неожиданно затих.
– Ничего такого, – Иоганн пожал плечами. – Ребенок, наверное, плачет, только и всего.
– Не знаю, – Маргарита поежилась. – А если там что-то другое?
– О чем это ты? – удивился Иоганн.
– А ты еще не слышал? – Маргарита понизила голос. – В Шиллинговом лесу пропали еще трое детей! Сначала мальчик четырех лет – видно, заблудился. А когда братья отправились его искать, то и они как сквозь землю провалились. Уже поговаривают, будто их утащили в подземелья злобные карлики…
В последнее время Иоганн действительно был так поглощен собственными заботами, что даже не слышал об этих происшествиях. Он вдруг задумался, как часто сам бродил в тех местах, после того как умерла мама, – и у него мороз пробежал по спине. Лесной массив начинался от южной оконечности Книтлингена и простирался на многие мили в сторону Пфорцхайма. Человеку непривычному заблудиться там не составило бы труда.
– И ты тоже считаешь, что это дело рук карликов? – спросил чуть насмешливо Иоганн. Он и сам был напуган, но ему не хотелось этого показывать.
– Еще чего! – Маргарита возмущенно тряхнула головой. – Это могли быть и разбойники, и дикие звери – волки, скажем, или медведь. А может, они просто заблудились. Помнишь? Два года назад маленькая Лиза Мюллер целую неделю пропадала, а потом охотник разыскал ее, едва живую от голода…
Иоганн кивнул, припомнив давний случай. Причитания матери и крики радости, которые разносились по всему городу, когда маленькая Лиза наконец нашлась. С того дня девочка замкнулась в себе и почти не разговаривала.
Потом Иоганну вспомнились и другие пропавшие дети.
Это произошло восемь лет назад, когда Тонио дель Моравиа впервые появился в Книтлингене. Лицо астролога Иоганн четко видел перед собой, словно все произошло только вчера. А вот про детей он совсем забыл. И теперь в памяти шевельнулись далекие воспоминания.
Повозка колдуна за церковью. Парусиновый навес колышется от порывов холодного ветра. А изнутри слышен тихий плач, как будто пищит котенок или птенец.
Будто плачет ребенок…
Но образ рассеялся так же быстро, как и появился. Сейчас Иоганн не мог с уверенностью сказать, что было реальностью, а что – плодом его детской фантазии.
– Что с тобой? – спросила Маргарита с тревогой. – Это из-за мамы?
Юноша встряхнул головой.
– Нет, ничего. – Он попытался улыбнуться. – Ничего такого, что касается нас с тобой.
– В любом случае отец запретил мне выходить из города, пока не выяснится, куда пропадают дети, – продолжила Маргарита и закатила глаза. – Как будто я маленькая девочка и не могу сама о себе позаботиться… Прямо курам на смех. Мне же шестнадцать! Ему лишь нужен повод, чтобы мы не смогли видеться в поле.
– И вот мы встречаемся здесь, – заключил Иоганн.
– И с чего бы мне видеться с тобой, м-м-м? – Маргарита подмигнула ему. – В прошлый раз ты был весьма неучтив. Повалить на землю невинную девушку и…
Она запнулась. Снова послышался плач, и в этот раз куда громче. Он все нарастал, переходя в громкие завывания и крики. В конце концов кто-то завопил, как будто перепугался насмерть. Крики доносились со двора. Стали распахиваться двери и ставни, снаружи послышались торопливые шаги.
– Там что-то произошло! – сказал Иоганн и с неохотой выпустил Маргариту. – Может, пожар?
– Давай посмотрим. – Девушка уже перелезала через край кадки.
Иоганн последовал за ней, при этом в спешке перепачкал штаны в красной жиже. Они спрыгнули на землю и поспешили во двор. Несколько работников и служанок бежали к Большой давильне, откуда и доносились крики. И вопли – как будто кричала в предсмертных муках крупная птица.
– Это мама! – воскликнула Маргарита. – Господи, случилось что-то худое!
Вместе с челядью они пробежали внутрь. Там находились четыре пресса. Бадьи под них были намного крупнее, чем кадки в старой давильне, и массивные балки обеспечивали тяжесть, требуемую для отжима. Вокруг второго пресса столпились люди. Все стояли, скованные ужасом.