Ришар мог без труда проверить, действительно ли у нее была деловая встреча; они оба работали адвокатами в их общем агентстве, которое открыли сразу после свадьбы. Но его уже очень давно не заботил рабочий график жены, впрочем, как и ее настроение. Однако он по-своему любил ее.
Максим, свекр Камиллы, услышал скрип шин по гравию, когда машина въехала на широкую аллею, ведущую к дому с каменной лестницей. Он вышел на широкое крыльцо и издалека сделал знак своей невестке ехать на крытую парковку, туда, где ровными рядами, как на стоянке супермаркета, уже выстроились другие машины.
Но Камилла никогда и не стремилась парковаться прямо перед домом. Мариз тут же распорядилась бы отогнать автомобиль на подобающее ему место и послала бы Юбера с граблями удалить следы шин на щедро посыпанной гравием аллее.
Только привилегированные гости, приглашенные на званые обеды, имели право парковаться прямо у подножия каменной лестницы.
Максим был производителем зерна и владельцем нескольких сотен гектаров земли на равнине Бос в департаментах Эр-э-Луар и Луар-э-Шер. Он унаследовал эти земли от матери и управлял ими вместе с одним из сыновей.
Уже достигнув пенсионного возраста, он по-прежнему руководил сельскохозяйственными рабочими, контролировал процесс жатвы и заготовку тысяч тонн пшеницы и овса.
Эмерик, его старший сын, выступал в роли «зернового трейдера». Он изучал мировые рынки зерна, продавал свое зерно и даже покупал чужое при подходящей конъюнктуре, если это сулило прибыль. Сидя за компьютером, он простым щелчком мыши перебрасывал сотни тонн зерна с азиатского рынка на американский, и суммы на банковских счетах семейного предприятия увеличивались на десятки тысяч евро.
Его офис находился недалеко от башни Монпарнас, в здании с обшарпанным фасадом. Все остальные помещения на этаже занимали склады обуви, одежды и сумок «Прада».
Клементина, его жена, занималась сбытом товаров этой марки в парижском регионе. Она делила свое время между магазином на улице Монтень и регулярными поездками в другие бутики, не упуская из виду Клелию – их двадцатилетнюю дочь, которая только что успешно перешла на четвертый курс медицинского факультета.
Эван, младший из сыновей, был на десять лет моложе Ришара. Он совершенно не был похож на своих братьев – ни внешностью, ни интересами. С мая по октябрь он работал официантом в ресторанах на лангедокских пляжах.
В остальное время года он путешествовал со своей подругой и их пятилетними близнецами. К концу октября, когда последние пенсионеры покидали террасы кафе и залы ресторанов, они переезжали со своего старого трейлера на яхту, которая стояла в Порт-Камарге.
Подруга, молодая женщина скандинавского происхождения со славянским именем Калинья, жила с Эваном уже семь лет, оставив в Стокгольме родителей и занятия архитектурой.
Они познакомились летом 2006 года. Калинья с семьей проводила трехнедельные каникулы в Гро-дю-Руа – приморском курорте в окрестностях Монпелье.
Однажды вечером Эван заметил восхитительно красивую молодую девушку, одиноко сидевшую за столиком на террасе соседнего бара. Она потягивала гранатовую газировку, полулежа на стуле и наслаждаясь щедрыми лучами средиземноморского солнца. Он недолго колебался – ровно столько, чтобы успеть поставить поднос на стойку, – сразу же подошел к ней и завязал разговор.
Эван не знал, в чем причина – в ее ярко-голубых глазах, длинных белокурых волосах или крошечном кислотно-розовом бикини, но он почувствовал, что его неумолимо тянет к ней.
Спустя десять дней родители молодой женщины вернулись в Швецию. Предполагалось, что она присоединится к ним через две недели, но любовники уже все для себя решили: она не вернется в Стокгольм. По крайней мере, до будущего года, когда будет знакомить своего друга со страной и родными.
Эван, обаятельный молодой человек, подкупал своей искренностью и простотой и никогда не повышал голос. Двое его братьев послушно выполняли требование родителей строить карьеру, да и сам он до восемнадцати лет никогда не восставал против их сурового и вполне традиционного воспитания. Он даже получил степень бакалавра естественных наук с отметкой в дипломе «очень хорошо», но годы, проведенные в лицее, были для него невыносимым мучением. Через несколько дней после объявления результатов он спокойно объявил родителям, как о чем-то совершенно естественном, что учиться дальше он не желает.
Мариз едва не задохнулась от неожиданности и гнева! Как это один из ее сыновей посмел отвергнуть то, что она предусмотрела для его же блага? Всю ее программу! Это было как раз то, чего Эван не любил: жизнь как хорошо разработанный маршрут.
Мариз восприняла это как мимолетную причуду, которую легко устранить вразумляющим разговором. Но будущее показало ей, как жестоко она заблуждалась.
Камилле нравились и Эван, и его подруга; они редко виделись, но всегда поддерживали связь. Калинья, уезжая к родителям, летала в Стокгольм через Париж. И пользовалась этим, чтобы провести несколько дней в долине Шеврёз. Благодаря Камилле она открыла для себя самые красивые места французской столицы. Их поездки, в том числе и ночные, раздражали Ришара, но молодые женщины не обращали на это никакого внимания. С годами они сблизились еще больше и доверяли друг другу самое сокровенное.
Когда Камилле было необходимо излить душу, Калинья оказывала ей неоценимую помощь. У нее был редкий дар – слушать, не давая оценок. Ее советы, всегда разумные, разрешали самые запутанные ситуации. Она была свободна от предрассудков, а несовершенное владение французским языком позволяло ей высказывать свои мысли, не выбирая слов. Это часто заставало Камиллу врасплох, и она не раз говорила подруге:
– Если бы со мной так разговаривал кто-нибудь другой, он схлопотал бы оплеуху!
– За что? – недоумевала Калинья, и ее большие голубые глаза округлялись от удивления.
– Ни за что… хотя нет, вот за что: ты умеешь несколькими грубыми, но точными словами ткнуть меня носом в мои собственные противоречия.
– А!.. Может быть… Я просто говорю то, что думаю.
– Что мне в тебе нравится – ты говоришь правду, просто правду, и хотя ее не всегда приятно слушать… это здорово!
Юбер первым подошел к крытой стоянке:
– Привет, как дела?
Искренняя, радостная улыбка осветила лицо Камиллы.
– Все хорошо… а у тебя? – спросила она, целуя его.
– Да так, помаленьку, – ответил он, по привычке пожав плечами. – Ну, давай, открывай багажник, я возьму твои чемоданы.
– Юбер!
Люк бросился ему на шею, и старому садовнику пришлось отступить на шаг, чтобы устоять и не рухнуть на машину Эмерика.
– Покажи, покажи мне скорее твою сокровищницу, – нетерпеливо повторял Люк.
«Сокровищница» была не что иное, как мастерская, в которой Юбер хранил весь свои садовый инвентарь.
Неторопливым шагом к ним подходил Максим; его лицо не выражало никаких эмоций.
Опустив мальчика на землю, Юбер легонько шлепнул его, словно желая подбодрить.
– Давай, поцелуй дедушку.
Улыбка Люка стала напряженной, он подошел к Максиму и осторожно поцеловал его. Землевладелец держался так же скованно, как и его внук.
Люк, исполнив свой долг, направился вместе с Юбером к «сокровищнице».
– Я покажу тебе свои новые инструменты.
Юбер не скрывал радости. Прежде чем уйти, он сказал Камилле:
– Не беспокойся, мы ненадолго.
– Ради бога, развлекайтесь!
Максим подошел к невестке, которая не сделала ни шага ему навстречу. Положив руку ей на плечо, он слегка коснулся губами ее щеки.
– Привет, Камилла, доехали хорошо?
– Да, спасибо.
– Забрать твои чемоданы? Я вижу, Юбер забыл про них.
– Спасибо, я справлюсь сама.
На этом разговор закончился. Максим не настаивал и присоединился к жене, которая в это время накрывала к обеду стол вместе с Матильдой и Клементиной.
Камилла поспешила скрыться в своей комнате, чтобы переодеться; объятия – искренние или не очень – можно оставить на потом.
Ванесса, надев наушники, увлеченно барабанила большими пальцами по клавиатуре своего смартфона и даже не услышала голоса матери. Лежа на кровати, она с азартом «чатилась» в своей новостной ленте в «Фейсбуке».
Камилла вошла в комнату и громко сказала:
– Привет, дорогая!
Ванесса выдернула наушники и, недовольная тем, что ее прервали посреди разговора с сотней виртуальных друзей, буркнула в ответ:
– Ага… привет.
Она встала, чмокнула мать и снова бросилась на кровать, схватив своего электронного друга.
– Ванесса, ты бы лучше пользовалась хорошей погодой, а не кисла в комнате!
– Мама, но там холодрыга! И потом, я сейчас с друзьями обсуждаю важные вещи.
Камилла вздохнула.
– Не знала, что «обсуждать» можно молча.
Дочь ее уже не слышала. Ее палец порхал по клавиатуре, ставя лайки.
Очередной чрезвычайно важный пост погрузил ее в глубокие раздумья: «Как оттаять лобовое стекло, когда у вас нет скребка и вы опаздываете». Пост сопровождался селфи приятеля ее лучшей подруги, который гордо позировал за рулем автомобиля с бутылкой горячей воды в руке.
– Ты не видела отца?
Никакого ответа; громкие звуки песни «Я убегаю» Мэтра Гимса заглушали голос матери.
Камилла не стала повторять вопрос, решив, что лучше примет душ и переоденется; приближался час обеда.
Ришар вошел в комнату, когда его жена, еще в нижнем белье, приглаживала щеткой влажные волосы.
– Я видел твою машину, ты давно приехала? – спросил он, ища взглядом дочь.
Вместо ответа она подошла и обняла его.
– А где Люк? Его ждет бабушка.
Камилла не произнесла ни слова. Подойдя к комоду, где были сложены ее вещи, она вынула из ящика красный джемпер с треугольным вырезом и светло-бежевые льняные брюки.
– Тебе нравится?
– Ты о чем? – спросил Ришар с растерянным видом.
– Одежда, которую я выбрала, тебе нравится? – уточнила она.
– Э-э… да, очень хорошо, прекрасно. Ты в курсе, что моя мать терпеть не может женщин в брюках? Ты не привезла юбку?
Камилла раздраженно посмотрела ему прямо в глаза и иронически заметила:
– Пусть считает, что ей повезло! Я могла бы заявиться в том, в чем приехала: ведь ей больше понравилась бы зеленые разводы на моих джинсах, правда?
– Что?
– Ладно, оставим это, но юбку – ни за что! – возразила она, бросив косметичку на кровать.
Ришар не стал настаивать, вспомнив другое требование матери:
– Мы обедаем в час, но тебе надо прийти немного раньше, ты и так вчера отсутствовала… А где Люк?
Камилла, продолжая одеваться, ответила, почти не скрывая равнодушия:
– Я знаю порядки этого дома уже двадцать один год и за двадцать один год запомнила, что твои родители обедают в час дня – я приду вовремя, не беспокойся.
– Разумеется, но где же Люк?
– Он с Юбером, они скоро вернутся.
– Хорошо… Я сейчас иду к Эмерику в гостиную, жду тебя там.
Камилла уже высушила волосы; осталось подкрасить глаза, чтобы сделать взгляд более выразительным, и она готова к выходу.
Перед тем как отправиться в столовую, Камилла присела на край кровати и порылась в сумочке. Достав айфон, она разблокировала его, проведя пальцем по экрану. Сообщений не было. Поколебавшись, она решила оставить телефон в комнате.
Камилла и Ванесса прошли по коридору, который выходил к роскошной лестнице. Опираясь на дубовые перила и невольно замедляя шаги, они спустились по широким ступеням, покрытым бархатным пурпурным ковром, из-за которого каждый раз, проходя по лестнице, они чувствовали себя очень торжественно.
Каждый раз, спускаясь, Камилла, словно для собственного успокоения, вела обратный счет ступеням; она понимала, что это глупо, но ничего не могла с собой поделать.
Из столовой, дверь в которую находилась справа от лестницы, доносился приглушенный гул голосов.
Камилла пропустила Ванессу вперед. Дочь, не отрывая глаз от смартфона, села в одно из кресел, расставленных вдоль панорамного окна, в которое лились лучи зимнего солнца.
Камилла, как примерная невестка, поздоровалась сначала со свекровью, потом с Эмериком и Клелией. Клементины не было.
– Твоя мать не приехала? – удивилась она.
– Конечно, приехала! – возразила Клелия своим привычно-надменным тоном.
Камилла, слегка смутившись, продолжала:
– Я ее нигде не видела и просто хотела поздороваться.
– Разумеется, она на кухне, помогает экономке!
Эмерик попытался смягчить высокомерие дочери:
– Успокойся, пожалуйста.
– Я совершенно спокойна, папа. Просто говорю то, что есть!
Эмерик дотронулся до руки своей невестки и извинился за бестактность Клелии:
– Знаешь, из-за этих занятий по медицине у нее такой стресс, ее можно понять.
– Конечно, – сдержанно ответила Камилла.
Ей ужасно хотелось сказать другое: «Твоя дочь учится только последние четыре года, а засранкой была всегда», но предпочла смолчать и уйти.
Обед начинался как нельзя лучше. Камилла думала уже только об одном: об отъезде в воскресенье вечером.
Она направилась к Калинье и Эвану, которые без особого успеха пытались унять своих отпрысков, перетаскивающих бесчисленные безделушки с одного столика на другой.
Двум мальчуганам, больше привыкшим к полной свободе передвижения, чем к строгостям в доме бабушки и дедушки, столовая представлялась прекрасным местом для игр.
Камилла подошла и подхватила на руки одного из них:
– Скажи мне, ты Антон или Тео? Никак не могу вас различить.
Последовал взрыв громкого смеха и удивительно ясный для пятилетнего ребенка ответ:
– Я – Антон, а Тео меньше меня, и… волосы у него посветлее. Разве не видно, тетя?
– Действительно, – согласилась Камилла весело, делая вид, что теперь все разъяснилось.
Она опустила Антона на пол, расцеловала близнецов и, подойдя к Калинье, порывисто обняла ее.
– Вы супер, девочки! А вам известно, что здесь все эти излияния чувств не очень-то жалуют? – заметил с иронией Эван.
– А наплевать! Иди сюда, я тебя тоже обниму, давно я вас не видела и очень соскучилась!
С высоты своих ста девяноста сантиметров Эван, глядя поверх головы Камиллы, видел, как мать испепеляет его взглядом, очень недовольная увиденной сценой.
Мариз и Максим обеспечили своим троим сыновьям с самого раннего детства лучших нянь, лучшие школы, самые известные колледжи, лицеи и самые престижные университеты Парижа, но проявлять любовь и нежность в семье Мабреков было не принято.
Похвалы редко выражались в виде поцелуев, объятий и даже простого чмоканья в щеку. Каждый раз это были деньги или чеки, разумеется, на солидные суммы, заменяющие сентиментальные проявления чувств.
Эмерик и Ришар глубоко страдали в суровой атмосфере родительских запретов, не признаваясь в этом даже друг другу, замкнувшись в себе. Эван был единственным, кто вырвался из этой клетки; будучи гораздо младше братьев, он воспользовался их «опытом» и осмелился сбежать, не видя никакого иного решения.
К его великому удивлению, родители смирились с его выбором, хотя и не без труда. Эван опасался, что они порвут с ним всякие отношения, но этого не случилось. Может быть, так проявилось их бессознательное желание получить от детей прощение…
Эмерик, как и ожидалось, взял управление семейным бизнесом в свои руки, но, не имея способности к руководству людьми, быстро переключился на финансовый менеджмент. Отец каждый январь напоминал ему, что он должен следить за рентабельностью предприятия, несмотря на то что Эмерику шел уже сорок шестой год. На его лице всегда было выражение грусти. Он двадцать пять лет был женат на Клементине – женщине, каких мало, но в самом худшем смысле. Высокомерная и сварливая, она умудрялась старомодно одеваться, несмотря на руководящую должность в модном доме Прада.