– В этом доме Кристине предстояло прожить целую жизнь. Вот почему она смотрит на него с немым обожанием и тоской. Воспоминания вызывают у нее упоение.
Мы стоим рядом и молча любуемся загадочной Кристиной. По какой-то причине эта непринужденная беседа и симпатия, возникшая между нами, по контрасту заставляют меня вспомнить о маме – о том, как недоставало нам обеим взаимопонимания, пока мы жили вместе, и какими неестественными и высокопарными были наши разговоры. Между нами всегда была стена. Холодность и сдержанность. Мамино разочарование. Слова, которые она должна была сказать, но так и не сказала. Иногда мне трудно поверить, что вот уже четыре года ее нет со мной, а в другие дни кажется, что она по-прежнему находится где-то рядом, оставаясь при этом такой же загадкой, как и женщины на этих картинах.
– Кристина буквально приворожила меня, – говорит старушка. – А вас?
Она на добрых пять дюймов ниже меня; ее привлекательность и ум наталкивают на мысль, что эта женщина могла быть вокалисткой какой-нибудь девчоночьей рок-группы 60-х годов. Тем не менее, несмотря на тонкую и отзывчивую душу, в ее повадках чувствуется твердость характера и выдержка. Сочетание, которое не может не вызывать симпатии.
– Да, – отвечаю я. – Откровенно говоря, для меня Кристина реальнее остальных персонажей, с которыми я сталкивалась. Иногда мне даже хочется расспросить ее о жизни. Хочется узнать, откуда у нее такая ностальгия, ведь Кристина ее испытывает, это несомненно. Я чувствую это.
Для совершенно незнакомых людей наша беседа носит на удивление личный и даже интимный характер. Большинство посетителей галереи задают предсказуемые вопросы или отпускают поверхностные замечания; между нами никогда не возникает особой связи, так что эта старушка вносит в мою жизнь приятное разнообразие.
– Не помню, кто сказал, что все люди, с которыми вы сталкиваетесь, любят что-то, стремятся к чему-то и что-то потеряли. Быть может, именно поэтому с Кристиной так легко установить отношения. Потому что в ней мы видим себя.
И вдруг осознание того, что Джастина больше нет рядом, обрушивается на меня, словно удар молнии. Ощущение очень похоже на то, которое возникает, когда вы получаете дурные вести – потеря почвы под ногами и головокружительное падение, прежде чем вы успеваете опомниться и усомниться. Боже милостивый! От ступней и выше по моему телу разбегается паника, захватывая каждую клеточку. Я не хочу видеть себя в Кристине – одинокую и заброшенную, лелеющую воспоминания о былом счастье, к которому нет возврата.
Женщина глядит на меня так, как будто обладает даром читать мысли.
– Вы уже осмотрели остальные работы? Хоппера например? Или «Хельгу» Уайета? – спрашиваю я, быстро отводя глаза и оглядывая зал, чтобы незнакомка не увидела ужаса, отчаяния или черт знает чего еще, что написано у меня на лице.
– Нет, – отвечает женщина. – Меня интересует только Кристина.
Она переводит взгляд на картину. Каким-то чудесным образом ее спокойные манеры и тихая сосредоточенность заставляют меня взять себя в руки. Ужас рассеивается. Я снова смотрю на девушку в бледно-розовом платье.
– Знаете, один из критиков, писавших об этой работе Уайета, как-то заметил, что сначала вы видите кремень. Нужно подойти ближе, чтобы ощутить жар огня.
Женщина молчит. Но я знаю, что она ощущает этот жар, хоть мы с ней и не знакомы.
– Я часто спрашиваю себя, а не была ли Кристина влюблена в Уайета. – Я вдруг ловлю себя на том, что начинаю грезить наяву. – Они вместе проводили время… По-моему, очень легко влюбиться в того, кто очарован тобой настолько, что готов обессмертить тебя на полотне.
– Или, быть может, подобно многим из нас, Кристина любила то время. Время, когда любили ее.
Эти ее слова – и не исключено, что и взгляд, устремленный на меня с бесконечной нежностью и грустью – вызывают у меня изумление.
А как насчет времени, когда любили меня саму?
– Что ж, думаю, мне пора оставить вас с Кристиной наедине, а самой вернуться к работе, – говорю я и сама удивляюсь тому, с каким невероятным трудом даются мне эти слова.
– Мне было очень приятно с вами побеседовать, – отвечает старушка. – Надеюсь, у нас будет возможность продолжить знакомство. Я намерена прийти сюда еще раз.
И, прежде чем я успеваю пробормотать «Мне тоже», ее взгляд возвращается к Кристине. Я еще несколько мгновений смотрю на незнакомку, на ее ангельский профиль, но она больше не обращает на меня внимания.
Уходя, я случайно замечаю, что эта женщина носит обувь на убийственно острых шпильках, от которых я сама отказалась еще несколько лет назад.
И я не могу сдержать улыбку.
Глава четвертая
В моей квартире царит какая-то потусторонняя тишина. Не думаю, что раньше я замечала, что тишина может со мной разговаривать. Переступая порог, я чувствую себя так, будто оказалась по ту сторону реальности. Обычно уже одно ожидание скорого возвращения Джастина давало мне ощущение полноты жизни. Не успев войти на кухню, я замираю на месте, и на миг от острого осознания его отсутствия у меня вновь перехватывает дыхание.
Я даже не могу сказать себе, что Джастин уехал в командировку в Лондон и вернется в пятницу, ведь это неправда. Цифры на микроволновой печи подмигивают мне. Внезапно с легким гудением пробуждается к жизни холодильник. Но все равно, и вокруг, и внутри меня властвует все та же бездонная, жуткая тишина.
Я машинально снимаю жакет и сбрасываю с ног туфли на маленький коврик у двери. Войдя в спальню, расстегиваю юбку и позволяю ей упасть на пол – чего никогда бы не сделала, будь рядом Джастин. Краешек его рубашки с короткими рукавами, как и утром, выглядывает из корзины для грязного белья. Кажется, она занимает куда больше места, чем полагается. Будь Джастин дома, он исправил бы эту оплошность: он терпеть не может неаккуратности. Джастин поставил бы мои туфли в шкаф, а из щетки в ванной вытащил бы волосы, которые в ней застряли.
– Как ты можешь жить с неряхой? – в шутку спросила я его однажды.
Он ответил:
– Мне нравится каждый день учиться чему-то новому.
За дверью спальни все еще висят в прозрачных мешках его вещи, побывавшие в химчистке: два лучших деловых костюма, которые рано или поздно понадобятся Джастину. Разве они ему больше не нужны? Если он остановился в отеле – который я могла случайно проглядеть, – то неужели отдает свои вещи в прачечную? А нижнее белье стирает в раковине? Нет, Джастину это не понравилось бы. У него во всем должен быть порядок. Он обязательно заберет свои вещи. Если он сподобился заехать сюда из аэропорта за своей машиной, то почему не взял заодно и одежду? И не означает ли это, что он не собирается расставаться со мной по-настоящему?
Звонит мой мобильный телефон. Я вдруг понимаю, что зациклилась на вещах Джастина, ведь это единственное, что может вернуть его обратно. Для меня не остается незамеченным и тот факт, что собственные тряпки могут значить для него больше, чем я.
Салли. Увидев на экране ее имя, я застываю. Ее слова все еще причиняют мне боль. Скучный и начисто лишенный амбиций Джон, который до сих пор работает клерком в городском административном центре, куда попал сразу же после окончания школы… Джон, которого интересуют лишь цены на недвижимость и который всегда скрывает свое мнение, вдруг решил высказать его в отношении Джастина. Мысль о том, что сейчас мне придется разговаривать с Салли, вызывает у меня страх и тоску. Раньше такого не было. И это очень странное чувство.
Я слушаю голосовое сообщение, которое она для меня оставляет; комнату наполняет ее мягкий, мелодичный акцент уроженки Северо-восточной Англии.
– Привет, Элис. Послушай, я тут еще раз прокрутила в голове все, что сказала тебе сегодня за ленчем, и поняла, что многое должна была сформулировать по-другому. Наверное, я была настолько потрясена, что говорила не думая. Разумеется, я не имела на это никакого права. Надеюсь, ты на меня не злишься. Мне очень жаль, что я ляпнула, будто Джон никогда не доверял Джастину. Это было, мягко говоря, бестактно.
Я цепляюсь за ее слова. «Джон никогда не доверял…» Чуть раньше она выразилась несколько иначе.
– Как бы там ни было, позвони мне, когда захочешь поговорить. То есть если тебе еще не противно со мной разговаривать. Я готова помочь тебе, чем смогу. Ты сама это знаешь. Как всегда. Договорились? И дай мне знать, как только получишь какие-либо известия от Джастина.
Когда Салли нажимает отбой, на меня вновь обрушивается пустота. Я возвращаюсь на кухню, чтобы занять себя чем-нибудь и отогнать панику, которая вновь ко мне подкрадывается. Я заглядываю в холодильник, но полки по-прежнему пусты – возвращаясь домой с работы, я забыла купить продукты. У меня нет даже молока, ни капли! На буфете лежит стопка меню из ресторанов, торгующих едой на вынос, но мысль о том, что сначала мне придется их перебирать, а потом решать, что заказать – индийские или китайские блюда или просто пиццу, – наводит на меня тоску. Я возвращаюсь в гостиную, на ходу набирая эсэмэс-сообщение для Салли: Я не сержусь. Потому что я и вправду не сержусь – точнее, сержусь совсем чуть-чуть. Эсэмэска мгновенно улетает в эфир.
Я присаживаюсь на подлокотник дивана, и тут мне на глаза попадается наш автоответчик. На нем мигает маленький красный огонек. Очень немногие знакомые по-прежнему звонят на наш домашний номер. Я поднимаюсь на ноги и нажимаю кнопку воспроизведения. Тишину заполняет голос матери Джастина.
– Привет! – слышу я ее неуверенный возглас.
Затем на линии раздается треск, и связь обрывается. Обычно, если Бри хочет поговорить с Джастином, она звонит ему на мобильный.
Мы с ней никогда не были близки. Но вовсе не потому, что я не пыталась наладить контакт. Я и в отношениях со своей мамой не чувствовала особенной близости, и потому мысль о том, чтобы наладить отношения с матерью Джастина, пришлась мне по душе. Впрочем, Бри никогда не проявляла ко мне особого интереса. Салли как-то заметила, что есть матери, которые с раскрытыми объятиями приветствуют выбор своего сына (как случилось с самой Салли), но встречаются и свекрови другого типа, для которых жена их обожаемого мальчика всегда будет недостаточно хороша для него. Да и, если быть откровенной, отношения самого Джастина с матерью всегда представлялись мне чуточку загадочными. Еженедельные ужины по средам. Бри неизменно звонила сыну по любому «мужскому» поводу, даже в два часа ночи. Когда мы собирались втроем и Бри начинала рассказывать какую-нибудь историю, смотрела она при этом только на Джастина. Впрочем, мне ее жаль. Когда умер отец Джастина, ей было столько же, сколько сейчас мне. Джастин говорил, что ему всегда хотелось уберечь и защитить мать, даже в детстве, когда он был еще маленьким. И он решил заполнить собой пустоту, образовавшуюся после смерти отца. Помню, как он сказал, что готов был смириться с собственным несчастьем, но не с тем, что несчастлива его мать. Для будущей невестки все это звучало не слишком обнадеживающе. Бри подавляла меня одним своим присутствием. Так что, увы, я скорее разобью себе молотком коленные чашечки, чем позвоню ей во время личного кризиса. Но если кому-то и известно, что происходит с Джастином, так это Бри.
Второе сообщение тоже было от нее.
– Извини, – говорит она. – Кажется, мой второй телефон сломался. Я звоню, чтобы узнать, как прошел ваш медовый месяц. У тебя все должно быть в порядке, и ты уже наверняка вернулся в реальный мир. Надеюсь, обратный полет был не слишком утомительным. Сегодня ты уже вышел на работу. Словом, думаю, что у вас обоих все хорошо. Позвони мне, когда войдешь в обычный ритм.
Она ничего не знает.
В животе у меня урчит, и я уверена, что это не от голода. Я иду в спальню и ложусь на кровать, пытаясь справиться с надвигающимся нервным срывом… Должно быть, я задремала, и писк сообщения, присланного по электронной почте, едва не заставляет меня подпрыгнуть от неожиданности. Когда я открываю глаза, вокруг уже темно, лишь огни на реке Тайн отражаются в наших больших незашторенных окнах. Сонно щурясь, смотрю на будильник. Три часа ночи.
У Джастина всегда были проблемы со сном, так что я легко могу представить, как посреди ночи, терзаемый угрызениями совести, он садится за стол и отправляет письмо по электронной почте. Послушай, прости меня! Не знаю, что на меня нашло. Я могу приехать домой? Давай сделаем вид, будто ничего этого не было, а?
Но это не Джастин. Это – моя старая знакомая по университету, которая сейчас работает в Афинах. Поддерживать связь в ее представлении – это пересылать мне несмешные шутки, сетевые приглашения для обмена рецептами и ссылки на видео в Ютубе, в которых спаниели вылизывают стеклянные двери или опорожняют корзины с мусором.
Впрочем, я все равно уже проснулась. Не успев передумать, я нахожу последнюю эсэмэску, которую прислал мне Джастин, и начинаю набирать текст.
Поговори со мной. Это нечестно. Что бы ты ни сказал, это не сможет причинить мне боль сильнее той, которую я уже испытываю.
Вот только я не уверена, что это правда.
Я смотрю в окно, сознавая, что до рассвета еще далеко, и слушаю свое неровное дыхание. Проходит несколько секунд, и Джастин присылает ответ.
Глава пятая
Газеты наперебой кричали о трагедии. Погибли шесть человек. Семьдесят пять получили ранения. Марк сидел на другом конце обеденного стола из полированного грецкого ореха, и только его здоровенные кисти выглядывали из-под развернутой «Санди таймс».
– Чертова ИРА позвонила самаритянам за тридцать семь минут до взрыва! Террористы предупредили их о том, что собираются сделать! И теперь никто не может понять, почему полиция опоздала. Убийцы! Они посмели взорвать бомбу в «Хэрродсе» в субботу, накануне Рождества! И когда только закончится эта эпоха террора?
Сегодня утром он почти не обращал на нее внимания. Не заметил произошедших с ней перемен. Не удостоил даже взгляда, который позволил бы ему понять, какая внутренняя борьба идет в ее душе, какие бесконечно противоречивые страсти в ней бушуют. Марк никогда ничего не замечал. Поэтому от него так легко было скрыть что угодно.
«Прости, но я не знаю, как тебе об этом сказать. Я передумала…»
Расчет? Сердце? Разум?
– Я думал, что сегодня мы где-нибудь поужинаем. – Марк смотрел на нее поверх газеты, словно искушая вернуться из неведомой дали.
Она до сих пор так и не притронулась к своему завтраку. Его голос доносился до нее словно издалека. Она смотрела на себя как будто со стороны. Кто бы ни сидел сейчас в кресле в стиле эпохи королевы Анны, это была лишь пустая оболочка, а она, содержимое этой самой оболочки, находилась в другом конце комнаты, вне кадра – посторонний наблюдатель, изучающий себя глазами незнакомца: привлекательная, сдержанная супруга, завтракающая в комнате с высоким потолком, в которой витают ароматы свежего кофе и копченой рыбы.
– Что скажешь? – спросил Марк.
Но Эвелин не слушала его. Ее вообще здесь не было. Она вернулась домой, на приливный остров, исхлестанный северо-восточными ветрами. И вновь стала молоденькой девушкой, готовой целыми днями в одиночестве бродить по поросшим травой дюнам, защищавшим берег от серо-стального моря, напевать популярные мотивчики и мечтать о симпатичном незнакомце, который вдруг возьмет да и поселится в замке Линдисфарн, а потом выглянет в окно и увидит, как она, раскинув руки в стороны, бежит по пастбищу и рукава ее тоненького платья трепещут на ветру, словно птичьи крылья. О незнакомце, который подумает: «Вот и нашлась следующая королева замка».
– Эвелин? Ты меня слушаешь? – в голосе Марка слышится ласковый упрек.
Но она летела на крыльях мечты. Парила в вариантах будущего, скользя по воздуху подобно буревестникам, черным дроздам и крачкам, свившим гнезда на северном берегу острова, где она любила бродить и грезить наяву. И сейчас Эвелин вновь размечталась, представляя, как все могло бы быть. Но ее ожидала жесткая посадка. Сильные руки тянули Эвелин вниз, к земле, с неукротимостью и упорством реальности.