2 октября
Они сказали, что у меня опухоль головного мозга
………………………………………………………………………………................................................................................
3 октября
Смогла собраться с мыслями только на следующее утро. Столько всего случилось за последние двадцать четыре часа, что вспоминать страшно, не то чтобы рассказывать.
Вчера я почти совершила самую ужасную ошибку в своей жизни. Я чуть не покончила с собой. Но обо всём по порядку.
Проснувшись около восьми утра, я приготовила кашу и, основательно позавтракав, отправилась в больницу. Путь был не близкий. Дорога заняла у меня без малого три с половиной часа, но это вина образовавшихся в городе пробок. В стены клиники я вошла в час дня. Прямо с порога меня взяли под руки и повели в кабинет невролога.
Светловолосая женщина лет пятидесяти в белом халате встречала меня с нескрываемым волнением на лице. Усадив меня в кресло, она стала проверять рефлексы моих конечностей, а после, записав что-то в медицинскую карту, попросила встать и выполнить типичные упражнения, вроде удержания равновесия на одной ноге или попытки коснуться пальцем носа с закрытыми глазами. Я послушно выполняла все её команды, стараясь не концентрироваться на взволнованном выражении её лица. Мало ли? Может быть, что-нибудь личное.
Закончив осмотр, она стала расспрашивать меня о моём состоянии. Случались ли внезапные обмороки прежде, спазмы или болевые ощущения в какой-нибудь области, возможно, потеря координации или рвота. Я честно рассказала ей о том, что уже больше двух месяцев я регулярно просыпаюсь с невыносимым чувством тошноты, и чаще всего оно заканчивается рвотой в ванной. Рассказала о постоянных головных болях, внезапно появившейся светобоязни, острой реакции на резкие или громкие звуки. Сетовала на стресс и апатичность, быструю утомляемость, снижение работоспособности. Зачем-то рассказала ей о том случае на переговорах, когда внезапно «забыла» язык. Ничего не говоря в ответ, она что-то записала в карту и, отдав её мне, приказала пройти к офтальмологу.
Им оказался молодой мужчина, лет на пять-семь старше меня. Низкорослый, худощавый брюнет с бакенбардами взял мою карту и сразу же пригласил меня в «темнушку». Жестом приказав мне садиться на стул, находящийся напротив какого-то аппарата, он, листая карту под светом головного фонарика, задумчиво спросил: «Так это у Вас подозрение на опухоль мозга? Как давно появилась светобоязнь?» После слов «опухоль мозга» мой разум отказался воспринимать какую-либо информацию. Она эхом звенела в ушах, не давая мне ни единой возможности сфокусироваться на остальных словах. Лишь после того, как врач щёлкнул пальцами перед моим лицом и повторил вопрос в третий раз, я смогла вернуться к реальности. Промямлив что-то о двух месяцах, я поставила подбородок на держатель и стала выполнять команды доктора.
Закончив осмотр, он проводил меня обратно в свой кабинет и, усадив на стул, начал опрашивать. Выслушав подробный рассказ о взаимосвязи головной боли и светобоязни, он ознакомился с записями своей коллеги, после чего быстро чиркнул что-то в карточке и протянул её мне. Сказал, что мне нужно сделать томографию ещё раз. Я отправилась к нужному кабинету.
МРТ делали с контрастом. Казалось, длилось оно целую вечность.
Эта страшная машина, больше похожая на гроб изнутри, заставила все мои внутренности сжаться в единый комок. Я, кажется, даже дышать перестала. Она гудела и дребезжала, а я задыхалась от волнами накатывающей на меня паники. Никогда не замечала за собой клаустрофобии, но в этот раз что-то пошло не так. Не знаю, как мне удалось совладать с собой и не начать истерически плакать и сжимать данную мне грушу, чтобы дать сигнал диагностам о плохом самочувствии. Но я выдержала.
Когда исследование было окончено, я взяла свои вещи и вышла в коридор. Там ко мне подошла какая-то женщина и сказала, что в кабинете номер триста двадцать два меня ждет Рейджен. Кто такой этот самый «Рейджен», она не уточнила. Да я и не спрашивала. В голове всё настолько смешалось, что складывалось впечатление, будто там вместо мозга находится винегрет. Различные мысли сменяли друг друга, словно кадры немой старой хроники, вопросы множились со скоростью света. Опухоль? Неужели у меня действительно опухоль мозга?
Добравшись до кабинета, я постучала в дверь, но мне никто не ответил. Дёрнула ручку. Комната оказалась запертой. Поставив сумку, я опустилась на лавку и, облокотившись на стену, достала телефон из кармана. Мне необходимо было узнать, о чём они все говорят. Опухоль… Если она есть, то какая? Излечима ли она? Как быстро прогрессирует? Есть ли у меня шансы? Чтобы найти ответы на эти вопросы, я принялась листать свою медицинскую карту. Наконец-то найдя предполагаемый диагноз, я вбила его в поисковик и принялась читать всплывающие ссылки.
Общие симптомы:
Головная боль
Быстрая утомляемость
Тошнота и рвота
Судороги
Нарушения органов чувств
Обмороки
Слабость
Нарушение координации движений
Двоение в глазах, ухудшение зрения
Светобоязнь
Нарушения речи
Потеря веса
Головокружение
У меня вдруг в глазах потемнело. Перед взором, словно вспышки, проносились сцены из моей повседневной жизни. Интенсивные головные боли, от которых иногда не спасало даже болеутоляющее, рвота по утрам, слабость, внезапно появившаяся, абсолютно не присущая мне неуклюжесть. Неужели всё это происходило со мной из-за роста опухоли?..
Чем больше я узнавала о предполагаемом заболевании, тем больше становился ком в горле. Осознав всю безнадежность своего положения, я бросила телефон в сумку и обняла её, прислонившись спиной к стене. Голова вдруг закружилась. Я будто попала в быстро крутящуюся центрифугу, которая лишь набирала обороты с каждой секундой.
Стараясь сфокусировать взгляд на одном из немногочисленных посетителей клиники, стоявших в просторном полупустом коридоре, я всё глубже дышала и плотно сжимала губы в тонкую нитку. Очередная волна тошноты подкатила к горлу, слюноотделение усилилось. О, нет… Только не это. Сглотнув, я поставила сумку на сидение рядом с собой, после чего закрыла лицо руками и наклонилась вперёд, почти ложась на колени.
– Мисс Ноэль? – Послышался голос неожиданно появившегося рядом доктора. – Вы в порядке?
Я убрала ладони от лица и подняла голову, посмотрев на обратившегося снизу вверх. Предо мной стоял седовласый низкорослый мужчина с озабоченным видом. В морщинистых руках находилось несколько скрепленных между собой листов.
– Да. В полном, – хрипловато ответила я, после чего выпрямилась и посмотрела на бумаги. Головокружение наконец-то отступило. – Ну? Что там?
Мужчина посмотрел на печатный текст и замешкался. Похоже, не знал, как рассказать мне результаты пройденного обследования. Не мог подобрать слова.
– Кхм… В общем… У Вас действительно опухоль мозга, – произнёс он. – И она неоперабельная. Мне жаль.
Я изумлённо округлила глаза от услышанного.
– Как? Шансов нет? Совсем?
Он покачал головой.
– Нет. Опухоль расположена в таком месте, что до неё попросту не добраться. Мы ничего не можем сделать.
Я молча вперила взгляд в пол и попыталась осознать услышанное. Опухоль. Неоперабельная опухоль мозга. У меня. У двадцати трёхлетней девушки, год назад окончившей университет. Разве так бывает?
– Элизабет, – мягко сказал врач, положив ладонь мне на плечо. – Не отчаивайся. Лечение может продлить твою жизнь на приличный промежуток времени. На год, два. Это очень большой срок для онкологического больного. Не всё потеряно. Ты ещё можешь пожить.
Слёзы вдруг подступили к глазам.
– Да? – Я вскочила на ноги. – И что это будет за жизнь?
– Вполне нормальная жизнь. Медицина не стоит на месте.
– Какая жизнь? Вполне нормальная?! – Я метнула в него молнию взглядом, придя в бешенство от услышанного. – Что в Вашем понимании есть «нормальная жизнь»??!
Он молча смотрел на меня, плотно сомкнув губы.
– Таблетки и инъекции каждые несколько часов, обмороки, проблемы с координацией, облучение, – я загибала длинные тонкие пальцы один за одним, вспоминая прочитанную в интернете информацию. – Адские головные боли, облысение из-за терапии, потеря ориентации во времени и пространстве, частичная амнезия, тошнота и бесконечные головокружения. И это в лучшем случае! Это, по-вашему, «вполне нормальная жизнь»?!
Мужчина продолжал молчать. Думаю, осознавал, что такую жизнь вряд ли можно было назвать нормальной.
– Я не хочу так жить! – Воскликнула я, не в состоянии себя контролировать. Слезы ручьём хлынули по щекам. – Не хочу умирать! Не хочу!..
Под конец фразы голос сорвался. Я натянула рукава водолазки на ладони и закрыла лицо руками. Громко всхлипывая, хватала ртом воздух и тряслась, задавая себе один единственный вопрос: «Почему?» Ну, почему? Почему это случилось именно со мной? Почему это случилось сейчас, а не через пару десятилетий? Я не готова! Я слишком молода, чтобы умирать!
Приобняв одной рукой за плечи, врач завёл меня в свой кабинет и прикрыл дверь. Положив бумаги на стол, он налил в пластиковый стаканчик прохладной воды и протянул мне.
– Возьми, – сказал он. – Выпей. Тебе нужно успокоиться.
Я послушно взяла воду и сделала пару глотков, после чего громко всхлипнула. Грудь всё ещё сковывали спазмы. Дышать было очень тяжело. Но в целом истерика медленно, но верно утихала.
– Ой, – вдруг озабоченно выдохнула я. – Сумка… В коридоре…
– Сейчас принесу.
Мужчина вышел и спустя полминуты вернулся обратно с мешковатой кожаной сумкой в руках. Положив её на стул для пациента, он взял со стола пачку салфеток и дал мне.
Взяв бумажный платочек, я вытерла лицо и тяжело вздохнула. До сих пор немного трясло, но биться в истерике больше не было сил.
Мне стало стыдно за своё поведение. Зачем я накинулась на врача с обвинениями? Нагрубила? Это ведь не его вина, что я больна. Он всего лишь диагностировал заболевание и рассказал об этом. Доктор Рейджен пытался всеми силами подбодрить меня, а я…
– Мистер Рейджен, – я виновато посмотрела на доктора. – Простите меня за моё поведение. Я не должна была грубить Вам.
– Всё в порядке, – тот мягко улыбнулся. – Ты не первая, кто так бурно реагирует. Я привык.
– Всё равно. Извините, – я вздохнула. – Мне очень стыдно.
Он решил сменить тему.
– Я думаю, нам стоит обсудить перспективы твоего лечения и наметить план действий, – достав из нагрудного кармана мятого халата очки, он надел их и взял со стола скрепленные бумаги. – Вот результаты твоего обследования. Если решишь лечиться у меня, я составлю план терапии в ближайшие дни.
План лечения… Это, конечно, хорошо. Но сначала мне хотелось бы узнать, что, вероятнее всего, ждёт меня впереди. Я прочла много информации в интернете о том, что чаще всего испытывают больные с опухолью мозга… Но ведь каждый случай индивидуален. Мне необходимо было понять, стоит ли игра свеч. Имеет ли смысл вообще проходить лечение, если конец всё равно предрешён.
Я кашлянула, стараясь избавиться от образовавшегося в горле кома, и опустила глаза. Трудно было найти подходящие слова, чтобы задать волнующий вопрос.
Наконец, собравшись с мыслями, я спросила:
– Что со мной будет?
– В смысле? – Врач приподнял бровь.
– Что со мной будет дальше, – повторила я. – Хочу знать, как развивается болезнь, и что ждёт меня впереди.
– Трудно сказать, – задумчиво ответил Рейджен. – Болезнь непредсказуема. Твоё состояние будет зависеть от получаемого лечения и интенсивности развития опухоли.
– Но ведь есть какие-то общие симптомы. Вещи, через которые проходит подавляющее большинство больных.
– Конечно, – подтвердил он. – Ты назвала почти все. По мере развития болезни симптоматика расширяется. Если хочешь, расскажу подробнее.
Я молча кивнула.
Мужчина почесал висок.
– Симптомы проявляют себя один за одним по мере течения заболевания. Дело в том, что клетки опухоли поражают здоровые клетки мозга. Чем глубже поражённая область, тем больше… – Он замолк на несколько секунд, пытаясь подобрать слова. – Тем больше трудностей испытывает пациент.
Я внимательно слушала врача и нервно сжимала платочек в руке. Страх перед неминуемой смертью цепями сковал и разум, и тело, а от перспективы испытывать бесконечные мучения по пути в могилу и вовсе начинало подташнивать.
– Всё начинается с внезапно появляющейся головной боли, как правило, длительной и очень интенсивной. Со временем к ней присоединяются тошнота и частые головокружения, беспричинные обмороки. Снижается координация движений, появляется эмоциональная нестабильность.
– То, что происходит со мной сейчас, – на выдохе резюмировала я.
Он утвердительно покачал головой.
– Да.
– Что дальше?
– Снижается концентрация внимания, ухудшается память, что нередко приводит к частичной амнезии. Появляются трудности с ориентацией во времени и пространстве, в том числе невозможность ориентироваться в незнакомой местности и использовать часы или карты, – продолжал рассказывать Рейджен. – Если опухоль начнёт давить на зрительный центр, упадет зрение. Может наступить дальтонизм.
Я читала о каждом из названных симптомов. Но это ведь далеко не полный список… Дальтонизм и частичная амнезия казались мне ничем по сравнению с потерей способности узнавать людей. Почему он умалчивает об этом?
– Я читала, что со временем люди перестают распознавать предметы и узнавать окружающих. Это правда?
– Да. Но это, как правило, случается с пациентами на поздних сроках болезни, – он поправил очки. – Кроме того, пациент может оказаться дезориентированным во времени, месте своего нахождения и даже в собственной личности. При поражении глубинных отделов мозга происходит полная дезорганизация психической деятельности человека.
– Чем поможет лечение?
– На какое-то время снизит скорость развития опухоли и продлит жизнь.
– Позволит ли оно избежать проявления каких-либо симптомов болезни?
Он замялся с ответом. Я вопросительно выгнула бровь, требовательно смотря на мужчину. Я видела, что ему было трудно говорить правду, но это было необходимостью. Я не хотела тешить себя ложными надеждами.
– Вряд ли, – наконец-то выдавил из себя Рейджен.
– Почему? – Мои брови взмыли вверх от удивления. – Вы же сказали, что терапия может дать мне пару лет жизни!
– Да, – он утвердительно кивнул. – Но я не говорил, что лечение предотвратит проявление тех или иных симптомов болезни. Возможно, оттянет время их наступления или ослабит интенсивность. Но полностью избежать этих трудностей не удастся в любом случае.
Найдя взглядом мусорную корзину, я подошла к ней и выкинула смятую салфетку. Внутри царил хаос, плавно превращавшийся в опустошение. Я догадывалась, что толка от лечения мало, но всё же надеялась на возможность избежать тяжелых нарушений психической деятельности. Последний уголёк надежды на нормальную жизнь был затушен суровой реальностью.
– Терапия увеличивает продолжительность жизнь пациента, – тем временем продолжал говорить доктор, начав шелестеть бумагами. – В среднем она составляет от года до трех лет, что является приличным сроком для больного с подобной опухолью.
– Какой смысл в увеличении продолжительности этой самой жизни, если, как минимум, половину этого срока человек проведёт в состоянии овоща? – Безэмоционально спросила я, смотря в никуда.
Мужчина вздохнул и ничего не ответил. В кабинете воцарилось напряжённое молчание.
– Я хочу знать, что будет, если я откажусь от терапии, – неожиданно для самой себя произнесла я. Голос звучал неестественно холодно и решительно.
– Я бы не рекомендовал принимать поспешных решений, – медик протянул мне результаты обследования. – Твоя ситуация не так безнадежна, как может показаться на первый взгляд. С помощью качественного лечения мы можем…
– Я задала прямой вопрос, – я бесцеремонно перебила его и окинула ледяным взглядом. – И хочу получить на него ответ.