Он протянул руки к Томасу:
– Разрешите, приор?
Томас передал ему «Компендиум» и проследил, как он разворачивает книгу. В мерцающем свете фонаря показалась странная обложка. Фоновый узор представлял собой перекрестные штрихи. Приор ненадолго закрыл глаза, а когда снова открыл их, на месте штрихов были асимметричные завитки.
– Это последний раз, когда кто-нибудь видит адскую книгу, – сказал Рамиро и протянул Томасу два шнура. – Я думаю, честь перевязать сверток принадлежит вам.
Томас протянул один шнур вертикально, а другой – горизонтально, сделав крест, и вручил книгу Рамиро.
– Вы не желаете предать ее земле?
Томас покачал головой. Его ноги устали, а спина болела.
– Сделайте это, брат Рамиро.
– Как пожела… – Он вскинул подбородок. – Кажется, я увидел падающую звезду.
– Где? – Томас обшарил взглядом безоблачные небеса.
– Исчезла. Это была вспышка с ярким следом. Всего один миг. Думаете, это не случайно – увидеть падающую звезду именно сейчас? Может быть, Господь благословляет наше дело?
– Одни говорят, что это проклятые души, которых сбрасывают в ад, другие – что это знак удачи. А третьи утверждают, что падающие звезды – просто звезды, которые соскользнули с купола небес и падают на землю.
Рамиро закивал:
– Может, не стоит придавать этому слишком много значения. – Он поднял перевязанный сверток. – Я бы сам отнес его на дно, но, боюсь, не пролезу.
Он поднял одну из ламп, подошел к яме и высоко поднял над ней книгу. Томас увидел, как «Компендиум» падает в глубину. Потом Рамиро начал забрасывать его землей. Высыпав с полдесятка лопат, он развязал релапсо и приказал им закончить работу.
Когда они сделали это и разровняли землю над ямой, Рамиро снова связал их, но на сей раз заткнул им рты, прежде чем отвести в камеры.
Томас остался сидеть, глядя на голую землю. Он будет пристально следить за патио, пока работы не закончатся. Как только дворик замостят, «Компендиум» скроется от людских глаз… навсегда.
Релапсо в огненных столбах наконец перестали вопить. Рамиро бросился прочь с городской площади и поспешил в монастырь. Он всегда держался подальше от площади во время аутодафе, но сегодня почувствовал, что ему достанет смелости выйти в предрассветный холод и наблюдать за казнью. Эти двое несколько раз выступили против церковной практики продажи индульгенций. В глубине души Рамиро был согласен с ними, но ему хватало ума не заявлять об этом вслух.
Он предвидел, что это будет ужасно – смотреть на человека, сгорающего заживо, но реальность оказалась хуже всех представлений. Однако теперь с этими релапсо было покончено. Больше они не будут проповедовать ересь, но, что еще важнее, знание о месте, где они прошлой ночью выкопали яму, скончалось вместе с ними.
Он шел, и прохожие отводили взгляды – как обычно.
Рамиро ненавидел инквизицию и то, что она сделала с Испанией. Он находил логичным, что Церковь желает охранять учение, лежащее в ее основе, – но какой ценой это делалось? Тысячи тысяч подверглись пыткам, сотни сотен умерли в агонии, десятки тысяч были изгнаны из страны. Весь общественный порядок был перевернут с ног на голову.
Но сохранение веры было только одной из целей. Война за корону Кастилии, в которой погибла его семья, как и война в Гренаде, – более того, вся Реконкиста – привели монархию к банкротству. Изгнание евреев и мавров не просто сделало Испанию христианским королевством. Брошенная ими собственность попала в руки Церкви и Королевского казначейства – ее поделили пополам. То же и с еретиками: Церковь и казначейство поровну делили их собственность и деньги.
Богатство и власть – два святых Грааля Церкви и государства.
Подойдя к монастырю, он обошел королевский клуатр, чтобы посмотреть, как продвигается работа в патио. Каменщики трудились изо всех сил, плотно подгоняя друг к другу каменные плиты и обтесывая для этого края. К вечеру или, самое позднее, завтра к обеду патио будет полностью замощено.
Довольный увиденным, Рамиро пошел дальше и вошел в тот клуатр, откуда вела дверь в его жилище. Другие монахи этим весенним утром обрабатывали монастырские поля перед посевной. Скоро он присоединится к ним, но сначала…
Он спустился в подвал, где держали еретиков и то, что Торквемада любил называть «орудиями правды», – дыбу, колесо, тиски для пальцев, испанские сапоги. Аделяра заключили в одну из подземных камер без окон. Охранников не требовалось: двери были толстыми, а замки – прочными.
Он подошел к единственной запертой камере и посмотрел внутрь через забранное прутьями окошко.
– Брат Аделяр? – прошептал он.
В окне показалось лицо Аделяра.
– Рамиро? У вас есть новости? Они решили?
– Прошу прощения. Я ничего не слышал. Чувствую себя ужасно, потому что предал вас.
– Понимаю. Но у вас не было выбора. Возможно, я поступил бы так же. Я не знаю… Не знаю, что на меня нашло. Как будто книга навела на меня чары. Вопреки всякому здравому смыслу, мне надо было ее взять, надо было ее спасти.
Рамиро кивнул. Он хорошо знал это чувство.
Он просунул руку через отверстие в рясе и нащупал мешок, привязанный к его объемному животу. Оттуда он достал небольшой бурдюк.
– Вот, – сказал он, проталкивая бурдюк между прутьями. – Для силы. Для мужества.
Аделяр вытащил пробку и жадно выпил.
– Меня не кормят и дают очень мало воды.
«Каково это? – подумал Рамиро. – Со сколькими людьми вы обошлись точно так же, чтобы они ослабели и скорее признались под пытками?»
Допив вино, Аделяр протолкнул пустой бурдюк через прутья:
– Спасибо. Здесь я не надеялся ни на чью доброту.
– Я оставлю вам хлеба от полуденной трапезы и принесу его.
Аделяр всхлипнул:
– Благослови вас Господь, Рамиро!
– Я должен идти. У меня здесь нет никаких дел, и я не хочу, чтобы меня поймали.
– Да. Идите. Я буду с нетерпением ждать вашего возвращения.
– До свидания, брат.
Поднимаясь на первый этаж, Рамиро уже знал, что у него не будет повода вернуться. Яд в вине убьет Аделяра в течение часа.
Дойдя до библиотеки на третьем этаже, он с облегчением вздохнул. Как обычно, в это время дня она была в его полном распоряжении.
Монах приподнял одну из больших плит в задней части комнаты и посмотрел на «Компендиум Срема», который лежал в специально сделанном углублении. Рамиро провел пальцами по обложке.
«Сколько преступлений я совершил ради тебя…»
Семья Рамиро хранила «Компендиум» с незапамятных времен. Его передавали от отца к старшему сыну в течение бессчетного множества поколений. Но никто ни в одном из этих поколений не создавал книгу. Она просто была.
Рамиро не был старшим в роду, но после битвы при Торо остался единственным сыном. Тогда он утаил «Компендиум» от инквизиции и от всех, кто веками искал его. Но по мере того как инквизиция укреплялась, усиливая свою власть над населением, все глубже и глубже проникая в жизнь тех, до кого могла дотянуться, он начал понимать, что владение этой магической книгой грозит ему смертью. Беспокойство дошло до того, что он осознал: надо изменить все и либо бежать в другую страну, либо спрятаться в пасти зверя.
Он выбрал второе и вступил в орден доминиканцев. «Компендиум» он взял с собой, посчитав, что последнее место, где будут искать еретическую книгу, – монастырь того самого ордена, которому доверена инквизиция. В его семье никогда не исповедовали никакую религию, все просто притворялись христианами, чтобы не выделяться. После пострижения Рамиро обнаружил, что притворяться легко, и спокойно наслаждался безмятежной монашеской жизнью.
Но беспокойство росло. Монах держал книгу под двойным дном своего маленького комода, но, если бы ее нашли, он оказался бы на дыбе. Тогда Рамиро решил, что больше не хочет охранять «Компендиум». Это была семейная традиция, но он не мог и дальше выполнять обет. Требовалось избавиться от книги, спрятать ее для будущих поколений. Но Рамиро не должен был знать, где она спрятана, потому что он не смог бы сопротивляться соблазну выкопать ее и еще раз перелистать. А потом еще раз. И еще раз…
И тогда он завернул книгу, обвязал ее веревкой и отдал плотнику Педро. Он верил, что этот простой человек не нарушит указаний: не разворачивать том и закопать его где угодно, а потом держать это место в полной тайне и не рассказывать о нем никому, даже Рамиро. Педро согласился и торопливо удалился в ночь.
Спустя много дней Рамиро чуть не упал в обморок от изумления, когда Аделяр пригласил его в свою келью, чтобы показать чудесную новую книгу, купленную на рынке.
Педро предал его.
В ту же минуту Рамиро понял, что хочет получить книгу назад. «Компендиум» должен принадлежать ему.
Он притворился, что ничего не знает о книге, и вместе с Аделяром пошел по следу, который привел его к Педро. Войдя один в хибару плотника, он вынул нож из рукава сутаны и ударил хозяина в сердце. Он не чувствовал угрызений совести – ни тогда, ни теперь. Он доверил Педро эту задачу, но плотник предал его самым бесчестным образом – и предательство могло стоить Рамиро жизни.
Рамиро знал из семейных преданий, передававшихся из поколения в поколение, что «Компендиум» не боится воды, огня и металла. Поэтому он так ожесточенно рубил его топором палача: он был уверен, что книга неуязвима.
А потом Аделяр сделал жалкую попытку одурачить их, убедив, что нашел растворитель, способный уничтожить «Компендиум». Торквемада видел плохо, но Рамиро прекрасно знал книгу и сразу распознал фальшивку. После этого оставалось лишь выяснить, где Аделяр спрятал оригинал. Проще всего было вернуть книгу себе. Сделав так, чтобы Торквемада сам обвязал «Компендиум», Рамиро притворился, будто видит падающую звезду. Пока старик рассматривал небо, Рамиро через прорезь в сутане нащупал мешок, где утром прятал вино для Аделяра. Он вынул жестяную подделку и завернул ее так же, как был завернут оригинал. Настоящий «Компендиум» занял место в его мешке, а подделка отправилась в землю.
Рамиро покачал головой. Он лгал ради «Компендиума», предал и убил друга ради него, а потом украл его у самого Великого инквизитора.
«Возможно, ты и вправду из ада, – подумал он, касаясь выпуклых букв. – Смотри, что я сделал из-за тебя».
Но нет, «Компендиум» явился не из ада. Аделяр был прав: его сотворили давным-давно, в допотопные времена. Это действительно было восьмое чудо Древнего мира. Однако от современного мира его следовало скрывать. Не потому, что оно угрожало вере, как сказал Торквемада, – Рамиро не было дела ни до какой веры, – но потому, что мир в нем пока не нуждался.
Он положил книгу на место и направился в поля.
Педро, Аделяр и два релапсо были мертвы. Один взгляд на Торквемаду – и любой скажет, что Великий инквизитор скоро присоединится к ним. Почти безграмотный мориск с рынка не имел понятия, какое сокровище побывало у него в руках. Оставался только Ашер бен Самуэль, но он – конверсо, за которым пристально следит трибунал, и не станет об этом говорить.
Судя по всему, «Компендиум» был в безопасности… по крайней мере, пока.
Семейное предание Рамиро утверждало, что «Компендиум» – орудие судьбы, которому в будущем уготована важная роль. Рамиро снова дал обет сохранить его для будущего. Под полом библиотеки книга была спрятана надежнее, чем в комоде или под каким-нибудь полем. Однажды она найдет предназначенное ей место – и судьба свершится.
Однажды он покинет орден и найдет жену. У него родится сын, который положит начало новой традиции, охраняя «Компендиум».
А пока книга будет принадлежать ему, и только ему. Никто не сможет прикоснуться к ней или прочесть о чудесах, описанных и изображенных внутри ее. Только он. И Рамиро это нравилось.
Линдси Фэй
ЕВАНГЕЛИЕ ОТ ЦАРИЦЫ САВСКОЙ
Сопрано, владеющая поп-вокальной техникой белтинга, Линдси Фэй закончила Университет Нотр-Дам-де-Намюр по двум специальностям – «английский язык» и «театральное мастерство» – и несколько лет работала профессиональной актрисой в области залива Сан-Франциско.
Первый роман Фэй «Прах и тень: рассказ доктора Джона Ватсона об убийствах Потрошителя» – дань уважения холодному гению и его добросердечному другу, подвиги которых она любит с детства. Ее второй и третий романы, «Боги Готэма» и его продолжение, «Тайна семи», рассказывают историю Тимоти Уайлда, бывшего бармена, а ныне полицейского, захваченного событиями, происходящими в неспокойном и опасном Нью-Йорке XIX века.
Линдси Фэй с мужем живут к северу от Гарлема, у них две кошки: Грендель и Пруфрок. В те немногие часы, когда Линдси не пишет и не редактирует, она чаще всего готовит или варит пиво. Линдси Фэй гордится своим членством в Актерской ассоциации за справедливость, в обществах «Авантюристки Шерлока Холмса», «Малышки Бейкер-стрит», «Ополчение Бейкер-стрит», «Американские детективы» и «Пишущие девушки».
Здравствуй, мой дорогой и единственный!
Ты и представить себе не можешь, с какой безответственностью я сегодня столкнулась.
Ты прекрасно знаешь, что я никогда не требую отдельной грим-уборной, если мы выступаем в театре, ибо сама мысль об этом предполагает бездушное пренебрежение к нуждам других артистов. Однако не могу принять как должное, когда мне бронируют место в вагоне второго класса (!) в поезде из Реймса в Страсбург. Носильщик заверял меня, что у мелкой железнодорожной компании, услугами которой пришлось воспользоваться нашей труппе, отдельных купе попросту нет, – и все же, мне кажется, я не напрасно подозреваю, что импресарио снова одурачили свою «восходящую звезду». Один запах супа из соседнего вагона-ресторана поверг бы меня в уныние, даже если бы я не сидела, сцепив лодыжки.
Как же я ненавижу krautsuppe![3] Право слово, дорогой мой, преисподняя пропитана ароматом разваривающейся капусты.
Пока я пишу тебе, маленькие городки – скошенные крыши и шпиль единственной церквушки – проносятся мимо меня один за другим, словно почтовые открытки. Ужасно утомительно. Помимо того что я лишена возможности уединиться для вокальных упражнений, отдых, которому я обычно предаюсь в дороге, нарушен храпом машинистки, едущей к новому месту службы, и рыданиями младенца, беспрестанно досаждающими нам. Благодарение счастливой судьбе, что наша Грейс уже выросла и не навлекает на себя подобного неудовольствия окружающих, – впрочем, как ты нередко напоминаешь мне, я недостаточно часто бываю дома, чтобы утверждать это с научной достоверностью. Твоя правота ранит меня сильнее, чем я в силах выразить. Пожалуйста, обними покрепче нашу дочурку и знай, что никогда еще я не проявляла столь вопиющей неблагодарности за возможность отправиться в оперное турне.
Как отнеслись коллеги к твоей просьбе назначить жалованье более приличествующее помощнику библиотекаря? И главное, что сказал библиотекарь? Не могу представить себе более достойного кандидата на повышение, чем ты, и поэтому живу с надеждой на то, что ты бурно праздновал и попросту забыл сообщить своей супруге о радостном известии.
Бесконечно любящая тебя
Колетт Ломакс
Дорогой папа!
Сегодня утром, когда я ловила на заднем дворе бабочек сачком, подаренным тобой, мисс Черч спросила, не хочу ли я пойти в дом и зарисовать форму их крыльев, как я запомнила, я хотела, но еще подумала если есть бабочки, разве нет фей? Ты всегда говоришь, что они сущиствуют только в нашем вображении, но я знаю мы должны использовать научный подход и выяснить наверняка и может быть они все таки есть! Я пыталась найти докозательство что они не сущиствуют и мне не удалось.
С любовью,
Грейс
В последнее время пытаюсь постичь непостижимое.
Скажем, как может быть, что при лечении смертельно опасных вирусов, наподобие сибирской язвы и бешенства, противоядия получают из ядов и доктор уровня Пастера может создать вакцину из самой болезни? Как получается, что моя жена Летти, казалось бы «бесконечно» меня любящая, подписывает оперные ангажементы, которые на ближайшее будущее лишат меня ее присутствия? Как получается, что помощник библиотекаря, которого то и дело заверяют в ценности его знаний, не может себе позволить даже собственного экипажа, не говоря уже об автомобиле, и вынужден по большей части пользоваться подземкой? Я всегда ценил парадоксы, но, надо признать, среди них есть и неприятные.