Наши химические сердца - Сазерленд Кристал 4 стр.

– Э-э-э… ладно, – я приготовился услышать вопрос о своей сексуальной ориентации или о том, почему я ношу папину черную куртку даже в жару. Обычно незнакомых людей именно это интересовало больше всего.

– Какой твой любимый цвет?

Этого я не ожидал.

– Хм…

Вообще-то у меня никогда не было любимого цвета. А может, наоборот, их было слишком много. Как по мне, так все цвета равны и лучшего среди них быть не может.

– Я не ставлю один превыше других. А у тебя?

– Голубой, как платье Алисы из «Алисы в стране чудес».

– Небесно-голубой?

– Нет-нет. Небесно-голубой, младенческий голубой, незабудковый – все это отстойные цвета. А вот цвет платья Алисы идеален.

– А это официально так цвет называется? На палитре красок так и написано?

– Ну, его еще можно назвать цветом голубых ретроавтомобилей 1950-х. Но мой вариант проще. Васильковый мне тоже нравится, но уже с натяжкой.

– Кажется, ты много думала над этим вопросом?

– Мне нравится иметь ответы наготове. Ведь если я не знаю, кто я, как об этом узнают другие?

Я пораскинул мозгами, пытаясь выудить хоть что-нибудь из чернушной пустоты, в которую превращалась моя голова, когда Грейс Таун находилась в радиусе трех метров.

– Зеленый. Мой любимый цвет – зеленый.

– Ну и скукотища.

– Ладно, светло-кислотно-зеленый. Такого цвета глаза у моей сестры, когда она смотрит на солнце. И у моего племянника такие же. Вот мой любимый цвет.

– Уже лучше.

Пауза.

– Еще что-нибудь спросишь?

– Нет, не думаю.

– Никогда не играл в такие странные двадцать вопросов.

– Это не игра в двадцать вопросов. Я хотела задать только один.

У дома Грейс повторилось то же, что и вчера. Я ждал на лужайке, а она зашла в дом и взяла ключи. Я сел за руль и довез себя до дома, попрощался, а она ушла в противоположном направлении, по дороге, ведущей в никуда. Я зашел домой и тут же пожалел, что не пригласил ее в гости. Но стоило спуститься в подвал, как я вспомнил, почему это не стоило делать.

– Вот сегодня я точно видел, как ты слюни пускал, – заявил Мюррей, хлопнув меня по спине у подножия лестницы. – Закопай меня в грязной канаве, если я неправ.

– Она просто подвезла меня домой, – возразил я.

– Боженьки мои, Пейдж, – проговорила Лола, – у вас явно что-то наклевывается.

Я кинул в угол рюкзак и плюхнулся на диван. Мюррей запрыгнул ко мне на колени, придавив меня своей неприлично тяжелой мышечной массой, обвил мою шею руками и прислонился лбом ко лбу.

– Ты уверен, что между вами ничего нет? Потому что мы шпионили за вами сквозь грязное окно и видели, как вы друг на друга таращились.

– Да остыньте вы оба. – Я попытался спихнуть Мюррея с колен, но мне это не удалось. – Она странная какая-то. По-моему, ей одиноко и у нее нет друзей, а ко мне прицепилась, потому что я отнесся к ней по-доброму.

– По-доброму? – нахмурилась Ла. – Ты гнался за ней по футбольному полю и ругался неприличными словами.

– Ты преувеличиваешь.

– Это ее и пленило – его пылкость, – пояснил Маз и ударил меня кулаком в сердце, тряхнув роскошной шевелюрой. – Его неистовая жажда жизни.

– Ничто ее не пленило. Да я ей даже не нравлюсь. Она так сердито на меня смотрит. И я не знаю, почему.

– А ты пригласи ее с нами потусить в понедельник после школы, – предложила Лола, потирая подбородок. – Затащи в наше логово. Мы уж разберемся.

– Но только если Мюррей не будет дурить. (Маз начал тереться волосами о мое лицо, руки и грудь.) Ты можешь… Мюррей, бу-э-э! Слезь с меня!

– Я помечаю территорию! – заявил он. – Я не могу тебя потерять!

Я взглянул на Лолу:

– Вот почему у меня нет девушки.

Ла покачала головой:

– Не поэтому, поверь.

Я обмяк и разрешил Мазу и дальше мусолить себя своей сальной гривой, уверенный, что если бы Грейс увидела эту хрень, то сбежала бы, не оглянувшись.

И поэтому решил никогда ее сюда не приглашать.

Вечером, когда толпа свалила, я открыл профиль Грейс на «Фейсбуке» и десять минут держал курсор над кнопкой «Добавить в друзья». Потом все-таки зажмурился и нажал. Сердце бешено заколотилось при виде надписи «Запрос на добавление в друзья отправлен», но ждать пришлось всего несколько секунд. Ответ пришел незамедлительно: «Грейс Таун приняла вашу заявку на добавление в друзья. Напишите что-нибудь на ее стене».

Естественно, я бросился рыскать по ее странице, но она вычистила все, кроме тех фото профиля. Никаких обновлений статуса, отметок о передвижениях, событий, комментариев к снимкам. Не считая того, что в друзьях у Грейс Таун числилось 2879 человек (как можно знать столько людей?!), она была интернет-призраком.

Утром после ухода Грейс я написал нескольким PR-агентствам нашего города и спросил, не разрешат ли они кому-нибудь из младших редакторов «Вестланд Пост» (так называлась наша газета еще с 1980-х) взять интервью у одной из отстойных групп, которые они представляли. Одно агентство согласилось, и я решил, что это хороший повод для разговора с Грейс.

На этом разговор закончился. Грейс просидела онлайн еще примерно час, но я не знал, что сказать, и больше ничего не писал.

Конечно, если кто-то очень хотел выяснить что-то об ученике соседней школы, для этого существовали разные методы. К примеру, Мэдисон Карлсон заведовала межшкольной сетью товарного и информационного обмена столь масштабной и запутанной, что Silk Road[9] по сравнению с ней нервно курили в коридорчике. Бойфренд Мэдисон учился в Ист-Ривер, и это обеспечивало ей полный доступ к подноготной местной элиты (кстати, надо попросить ее вести колонку в газете по типу «Сплетницы»). Беда была в том, что Мэдисон Карлсон не только делилась сплетнями, но и разносила их. И если бы я хоть заикнулся о своем интересе к прошлому Грейс Таун, уже через день вся школа узнала бы, что она мне, возможно, нравится.

Так что пусть лучше пока остается загадкой.

7

С ПОСЛЕДНИМ ЗВОНКОМ в понедельник Грейс уже ждала меня у шкафчика. Я так и не узнал, как ей удавалось столь часто сбегать с последней пары раньше, но с того дня она всегда ждала меня там после уроков.

– Хочешь доехать на машине? – спросила она, всем своим видом и голосом показывая, что совсем не рада меня видеть, словно надеялась, что сегодня меня около моего шкафчика не окажется (ее поведение по-прежнему оставалось для меня загадкой).

– Да, – настороженно ответил я.

И дальше повторялось то же, что в предыдущие дни. Мы шли к ее дому, и по дороге Грейс грозила тростью всем машинам, которые нам сигналили. Потом шла в дом за ключами, а я ждал ее на заросшей лужайке. Она выходила, кидала мне ключи, и я сам вез себя домой. В машине она или смотрела прямо перед собой с каменным лицом и не говорила ни слова, или задавала вопросы. Например:

– Какая у тебя любимая песня?

А я говорил:

– Почему на такие простые вопросы так сложно отвечать?

– Потому что сейчас ты пытаешься вспомнить песню, которая одновременно была бы классной и про которую было бы нестыдно сказать, что она твоя любимая. Ей должно быть не меньше двадцати лет, потому что все написанное после этого – отстойная попса.

– Ну все, теперь я знаю, что ты меня оцениваешь, и не смогу ничего выбрать.

– Так в этом вся суть. Когда люди знакомятся ближе, они друг друга оценивают.

– Так, значит, ты меня сейчас оцениваешь?

– Не сейчас, а всегда. А теперь ответь: какая песня вызывает у тебя самые сильные эмоции?

– Ладно. Strokes, «Someday», – ответил я, вспомнив ту ночь, когда заснул под аккомпанемент ее любимой группы.

– Рискованный выбор. Написана меньше двадцати лет назад, но не попсовая ни разу, так что, пожалуй, прокатит.

– А твоя любимая песня? «Stairway to Heaven»? «Smells Like Teen Spirit»? Что-то улетное из классики, да?

– Maroon 5, «She Will Be Loved».

– Э-э-э… такого я не ожидал.

– Что я могу сказать? Слышу эту песню и вспоминаю, что значит быть счастливой.

Ого. Если в ее представлении «She Will Be Loved» – счастливая песня, что же она слушает, когда ей грустно? Похоронный марш?

– А где ты ее слышала? Ее разве крутят на радио? Сейчас кто-то вообще слушает радио?

– Ха-ха.

– Значит, не Strokes?

– Ты о чем?

– The Strokes. Ты вроде тоже их фанатка? (Грейс непонимающе нахмурилась.) У тебя наклейка на машине. И брелок. И заставка на телефоне.

– А, это. Да один приятель фанател от Strokes. Все время их слушал.

– Твой приятель так фанател от Strokes, что ты поместила наклейки на свою машину?

– Это его машина. Была.

– А телефон?

– Телефон тоже его.

– Ясно.

Мы вышли из машины, и я вдруг выпалил:

– Зайти не хочешь?

– Зачем? – нахмурилась Грейс.

– Хм. Ну, мы могли бы пообщаться и… все такое. Не знаю. Если хочешь, конечно, – ответил я.

– Я после школы хожу кое-куда.

– А, ну ладно. Я заметил. Тогда до завтра.

Грейс вздохнула.

– Давай здесь встретимся после захода солнца?

– Зачем?

– Ты разве не хочешь пообщаться?

– Э-э-э… ну да, хочу.

– Так давай пообщаемся. Вечером. Я подойду, когда стемнеет. Ты не против?

– Мы будем… э-э-э… делать что-то противозаконное или?.. Просто эти твои «после захода солнца», «когда стемнеет» навевают мысли о сатанинских ритуалах.

Грейс устало улыбнулась:

– До вечера, Генри Пейдж.

А потом повернулась, заковыляла по улице и скрылась за углом.

Я почему-то решил не сообщать обитателям своего подвала, что вечером встречаюсь с Грейс. Что бы ни происходило между нами, пока это было очень хрупким, ранимым, тем, о чем не рассказывают группе людей с целью обсуждения. Хотя на самом деле я просто был уверен, что это ни к чему не приведет, и хотел избежать позора, который стопудово ждал бы меня, расскажи я друзьям, что мне почти нравилась девушка, а оказалось, что я ей совсем не нравлюсь. И я притворился больным. Друзья неохотно ушли к себе домой, к своим семьям, есть свой ужин, вместо того чтобы объедаться у нас на халяву.

Теперь осталось предупредить родителей.

Я в курсе, что большинство тинейджеров обычно ненавидят своих предков или, по крайней мере, считают их отстойными лохами, но я всегда слишком восхищался своими отцом и матерью и не испытывал подобных чувств. У моих родителей была настоящая олдскульная любовь с первого взгляда, как в старых диснеевских мультиках, которые снимали до «Холодного сердца». Они познакомились в KFC (окей, такого в диснеевских мультиках не было, но все же) сразу после школы, когда им обоим было чуть больше двадцати. Отец всегда был ушлым парнем и сделал маме предложение прямо на кассе, а вместо кольца дал ей кусок жареного цыпленка (ну вот, опять не по Диснею).

Вы наверняка читали об этом в книжках – как раньше люди делали друг другу предложение на первом свидании и все такое. И это не басни. У моих предков правда так было. И сработало же. Правда, поженились они только через одиннадцать лет, но с того дня в KFC встречались только друг с другом. Еще не окончив колледж, они смотались на Рождество в Индию, взяв только купальник и плавки и разрисовавшись хной с головы до ног. У меня есть поляроидный снимок, как они кормят слонов манго. Это была реальная любовь. Ведь говорят же, что в KFC что-то подмешивают в курицу.

Но больше всего меня прикалывала не история любви моих предков, романтичная и идеальная до тошноты, а то, что они до сих пор были друг от друга без ума. Мои родители все еще смотрели друг на друга так, как не глядят иные очумевшие от гормонов подростки. И хотя, по идее, это должно было заставить меня блевать, мне нравилось, что они так влюблены.

Когда Садс была маленькой, они хипповали и жили на заброшенном складе – художница и плотник. Для меня они всегда были самыми крутыми предками в мире, с которыми можно говорить о чем угодно. (Возможно, они стали такими потому, что Сэйди в свое время поддала им жару, тем самым выбив из них остатки родительской принципиальности.)

Поэтому когда я сказал вернувшейся из галереи маме (ее зовут Дафна), что сегодня пойду гулять и не знаю, когда вернусь и чем буду заниматься – не исключено, что чем-то противозаконным, хоть и не уверен на сто процентов, – она ответила:

– Ага, приключения? Круто. А я уже начала волноваться. В твоем возрасте Сэйди уже трижды арестовывали, и ты только посмотри на нее сейчас.

– Спасибо, мам. Так и знал, что ты меня поддержишь.

– Во всем, кроме убийства и ввода наркотических веществ через вену.

– О, спасибо, что предупредила, а то я как раз хотел попросить денег на передвижную нарколабораторию. Уже несколько месяцев работаю над этим проектом.

– Без проблем, крошка. Составь бизнес-план, и я взгляну на цифры. А тебе сегодня не понадобится экстренная транспортировка с места преступления?

– Пока не знаю. Попозже скажу, ладно? Вернусь не поздно. Но вы ложитесь, не ждите.

– Если не буду подходить к телефону, просто позвони в полицию – они тебя подбросят. А мы с папой соврем, что весь месяц будем держать тебя под домашним арестом.

– Спасибо, мам.

Она чмокнула меня в лоб.

– Короче, все-таки постарайся ни во что не ввязываться, окей? И, если надо, звони, ладно?

– Будет сделано.

После этого день шел как-то слишком медленно, а потом, за пару минут до заката, резко ускорился. Вдруг стало темно, и вот я уже иду к выходу, кричу предкам «пока» и думаю, что сказать, о чем спросить Грейс, чтобы не молчать. В ее присутствии я почему-то всегда язык проглатываю, а мозг превращается в пустую черную яму, где нормальных мыслей не сыщешь даже с фонариком.

Машина Грейс испарилась, как и в предыдущие два дня, когда я сам себя подвозил. Я встал у почтового ящика и стал ждать, поеживаясь от внезапно похолодавшего вечернего ветра. А минут через пять краем глаза уловил какое-то движение. В конце нашей улицы возникла темная фигура и поманила меня в темноту. С моего места я не видел лица зовущего, только его странно широкие плечи. С таким широкоплечим товарищем не очень хотелось идти в темную подворотню. Я не пошевелился, и тогда он активнее замахал рукой и тростью, и я понял, что это Грейс. Я побежал к ней, застегивая куртку на ходу. Подойдя ближе, увидел, что она опять в мужской одежде, но на этот раз сверху у нее накинута еще футбольная куртка, которая была велика ей на несколько размеров. Она могла бы носить ее как платье. Неужели она съездила домой за курткой и пришла сюда пешком?