С секундомером в руке Дженни Линн пристально наблюдала за сложным сооружением из множества высоких стеклянных колпаков, соединенных между собой путаницей шлангов. Под одним колпаком жирные гусеницы объедали мясистые листья какого-то растения, а за стеклом других зеленели такие же листья, но без гусениц. Небольшой насос постоянно гнал воздух по шлангам, связывающим первый сосуд с остальными.
– Общая ситуация давно понятна, – сказала студентка. – Всего в мире известно триста тысяч видов растений и девятьсот тысяч видов насекомых, многие из которых питаются растениями. Так почему же растения до сих пор не исчезли с лица земли, почему их не сожрали до основания? Да потому, что растения давно выработали способы защиты против насекомых, которые на них нападают. Животные при встрече с хищником могут просто убежать, но растениям это не под силу. Так что они предпочитают держать оборону химическими средствами. Растения научились вырабатывать смертоносные для насекомых пестициды, либотоксины, делающие их листья неприятными на вкус, либо же летучие вещества, привлекающие тех, кто питается насекомыми. А иногда они испускают летучие субстанции, чтобы дать знак другим растениям: ребята, добавьте в свои листья токсинов, добавьте пестицидов, иначе вас съедят! Насколько оперативно происходит коммуникация между растениями – вот что тут замеряется.
Линн рассказала, что гусеницы, пожирающие листья под первым колпаком, вызывали усиленную выработку у растения некого вещества, растительного гормона, которое током воздуха переносилось по шлангам в другие сосуды. Растения в них должны были отреагировать усиленной выработкой никотиновой кислоты.
– Хочу замерить степень этого отклика, – пояснила девушка. – Поэтому у меня тут три колпака без гусениц. Чтобы определить содержание никотиновой кислоты, нужно в нескольких местах отрезать по листочку, но как только я это делаю…
– …то растение решает, что тоже подверглось нападению, и тоже начинает испускать эти сигнальные вещества? – догадались ее слушатели.
– Вот именно. Так что пришлось рассадить их по отдельности. Уже известно, что реагируют они довольно быстро, вопрос нескольких минут.
Дженни ткнула пальцем в какой-то ящик сбоку.
– Тут у меня сверхскоростной газовый хроматограф для замера содержания летучих субстанций в воздухе, ну а с листьями анализ малость попроще.
Студентка взглянула на секундомер.
– А теперь ты уж прости, но мне…
Сняв первый колпак, она принялась аккуратно срезать листья – сначала у корня, потом выше, – в строгом порядке раскладывая их на столе.
– Эй, народ, что тут вообще происходит?
Размахивая руками, в лабораторию ворвался Дэнни Мино, толстенький и краснолицый. Уютный твидовый пиджак с кожаными заплатами на локтях, красный галстук, мешковатые брюки – натуральный английский профессор, да и только. Что, впрочем, было весьма недалеко от истины. Мино замахнулся на докторскую, причем в какой именно области знаний, он и сам бы затруднился определить – это была некая смесь психологии и социологии, изрядно сдобренная французским постмодернизмом. У него уже имелись ученые степени по биохимии и сравнительному литературоведению, но последнее было все же его главным коньком: он без устали цитировал философов Бруно Латура, Жака Деррида, Мишеля Фуко – словом, всех, кто считал, что объективной истины не существует и что истиной является лишь то, что порождается властью. К лаборатории Дэнни примкнул якобы для того, чтобы закончить диссертацию под хитроумным названием «Научные лингвистические коды и трансформация парадигм». На деле же это означало, что любое его появление здесь становилось настоящим бедствием: он мог без стеснения влезть в любой разговор, постоянно отвлекал людей от дела и даже записывал фразы, которыми они обменивались в ходе работы.
Обитатели лаборатории открыто его презирали. Постоянно поднимался вопрос, с какой это стати Рей Хау вообще его сюда пустил. Наконец кто-то все-таки решился задать этот вопрос самому Рею и получил ответ:
– Это двоюродный брат моей жены. И никто его больше не брал.
– Ну вы даете, ребята! – продолжал Дэнни. – В жизни не видел, чтобы в этой лавке кто-то засиживался допоздна, а тут как сговорились!
Снова последовали взмахи руками.
– Размахался, – презрительно фыркнула Дженни. – Махатель.
– Где-то я такое уже слышал, – внезапно заинтересовался Мино. – Каково точное значение этого слова?
Линн повернулась к нему спиной.
– Так какое же? И нечего отворачиваться! – настаивал Дэнни.
К нему подошел Питер.
– Махатель, – отчетливо проговорил он, – это тот, кто не имеет никакого отношения к созданию каких-либо идей и, соответственно, не способен их защитить. Так что когда на научной защите у оппонентов возникают какие-то вопросы насчет этих идей, этот человек начинает махать руками и тараторить что-то неразборчивое. Просто размахивает руками и твердит: «И так далее и тому подобное». С научной точки зрения, размахивание руками свидетельствует о том, что сказать-то вам на самом деле нечего.
– Это нисколько не мой случай! – возмутился Мино, опять отмахиваясь. – Семиотика истолкована в корне неверно.
– Ну да, ну да.
– Еще Деррида писал, что язык жестов и символов крайне труден для перевода. Подобным жестикуляционным методом я просто пытался сделать акцент на всеохватности своего обращения. Так что все-таки происходит?
– Не говорите ему, – подал голос Рик. – Не то ему тоже захочется поехать.
– Конечно же, я хочу поехать! – воскликнул Дэнни. – Я ведь летописец этой лаборатории, я просто обязан! А куда едем?
Питер коротко посвятил его в недавние события.
– О да, естественно, я еду! – тут же загорелся этой идеей Мино. – Стык науки и коммерции? Испытание молодежи золотым тельцом? Какие могут быть сомнения – я должен быть с вами!
Питер как раз доставал стаканчик кофе из машины в углу лаборатории, когда к нему подошла Эрика.
– Что вечером думаешь делать? – спросила она.
– Пока не знаю, а что?
– Вот подумала, не стоит ли к тебе в гости заскочить.
Девушка смотрела на него, не отводя взгляда. Подобная прямолинейность всегда заставала его врасплох.
– Ну, не знаю, Эрика, – промямлил Дженсен. – Я тут, наверное, допоздна.
Про себя он подумал: «Мы с тобой уже три недели так не встречались, с того раза».
– Лично я уже почти все, – сказала Молл. – И сейчас всего лишь девять.
– Ну, не знаю. Посмотрим.
– Ты что, не рад моему предложению? – Студентка по-прежнему неотрывно смотрела на Питера, внимательно изучая его лицо.
– А я думал, ты с Амаром встречаешься.
– Мне нравится Амар, очень. Он очень умный. Ты тоже нравишься. И всегда нравился.
– Может, поговорим позже? – предложил молодой человек. Налив в кофе молока, он поскорее двинулся прочь – да так поспешно, что даже немного расплескал.
– Надеюсь, – произнесла Эрика ему вслед.
– Не обжегся? – спросил Рик Хаттер, поднимая взгляд на Питера и ухмыляясь. В сильном свете галогеновой лампы он держал перед собой перевернутую на спину крысу, измеряя толщину ее опухшей задней лапы небольшим кронциркулем.
– Не, – отозвался Дженсен. – Я просто… гм, удивился, что он такой горячий.
– Ну-ну. Я бы сказал, такой удивительно горячий.
– Каррагинановый препарат? – спросил Питер, чтобы поскорей сменить тему. Это был стандартный и хорошо отработанный способ вызвать искусственный отек на лапе лабораторного животного, применяющийся при моделировании и изучении воспалительных процессов в лабораториях по всему миру.
– Совершенно верно, – подтвердил Рик. – Чтобы лапа отекла, я ввел каррагинан. Потом обмотал ее снизу повязкой с экстрактом коры химатантус сукууба – это такое небольшое дерево, растет в тропиках. И теперь – по крайней мере, я на это надеюсь – мы сможем убедиться в ее противовоспалительных свойствах. С млечным соком этого дерева результат уже положительный. Химатантус вообще много чего может: заживлять раны, исцелять язвы… Шаманы на Коста-Рике уверяют, что у него очень много полезных свойств – это тебе и антибиотик, и анальгетик, и противопаразитарное средство, и чуть ли не рак оно лечит. Но этого я еще не проверял. Однако опухоль у этой крысы экстракт коры действительно снял довольно быстро.
– Ты уже определил, что именно в этой коре обеспечивает ее противовоспалительный эффект?
– Бразильские исследователи склонны считать, что это содержащиеся в ней альфа-амирин и прочие соединения коричной кислоты, но подтверждений этому я пока не нашел.
Покончив с измерениями, Хаттер убрал крысу обратно в клетку, а результаты вкупе с текущим временем и датой забил в лэптоп.
– И вот что еще тебе скажу: экстракты этого дерева, судя по всему, совершенно нетоксичны. Когда-нибудь их можно будет прописывать даже беременным. Во, только глянь! – указал он пальцем на крысу, которая бодро бегала по клетке. – Теперь уже совсем не хромает.
Питер хлопнул его по спине.
– Ты уж будь поосторожней, – сказал он. – Как бы не побили тебя за такие эксперименты. Фармацевтические компании такой конкуренции своим дорогим пилюлям вряд ли обрадуются!
– Насчет этого я спокоен, – хохотнул Рик. – Если бы эти ребята и в самом деле занимались разработкой новых лекарств, то давно бы уже все соки из этого дерева выжали. Но зачем им утруждаться? Пусть американские налогоплательщики оплатят исследовательскую работу, пусть какой-нибудь бедный студент месяцами корпит, получая результат. И вот тогда-то они заявятся сюда и просто купят все готовеньким прямо у университета. А потом нам же все это и будут продавать, но уже совсем по другой цене. Так вот у этих барыг все и делается. – Хаттер был явно в настроении произнести очередную обличительную речь. – Говорю тебе, все эти фармацевтические гиган…
– Рик, – быстро перебил его Дженсен. – Мне надо идти.
– Ну ладно, иди. Никто не хочет этого слушать, знаю.
– Мне надо еще яд на центрифуге прокрутить.
– Нет проблем.
Рик примолк и взглянул через плечо на Эрику.
– Послушай, это, конечно, не мое дело, но…
– Совершенно верно, не твое.
– Но просто не могу смотреть, как парень вроде тебя попадает в лапы… э-э… Короче, помнишь Хорхе? Приятеля моего из Техноложки, который спец по информатике? Если вдруг захочешь узнать, что эта Эрика за штучка, звякни вот по этому номеру. – Хаттер сунул Питеру визитку. – Хорхе пробьет по компьютеру ее телефон – кто когда кому звонил, эсэмски, даже в голосовую почту залезет, – и ты откроешь всю правду насчет ее, гм, некоторой неразборчивости в половом вопросе.
– А это законно?
– Нет. Но чертовски действенно.
– Ладно, по-любому спасибо, – сказал Дженсен. – Только вот…
– Нет-нет, держи, – не отставал его собеседник.
– Все равно же не позвоню.
– Не зарекайся, – наставительно произнес Рик. – Учетные записи не лгут.
– Ладно.
Проще было взять визитку, чем объяснять, почему она не нужна. Питер сунул ее в карман.
– Кстати, – сказал Хаттер, – насчет твоего брата…
– Что насчет него?
– Как думаешь – у них там все законно?
– В смысле, у компании?
– Ну да, у «Наниджен».
– Думаю, что да, – сказал Питер. – Только вот, честно говоря, я почти ничего про них не знаю.
– А он тебе не рассказывал?
– Вообще-то на эту тему он особо не распространяется.
– А там действительно есть что-то по-настоящему инновационное?
Да уж, и еще какое инновационное, подумал Питер, вглядываясь в изображение на сканирующем микроскопе. Он опять смотрел на тот белый камешек, или микробот, или что это там еще было. Брат уверял, что никакая это не кабина, а слот для внешнего питания или управляющего чипа. Какой там слот! Вот сиденье, вот тщательно проработанная приборная панель…
Дженсен еще ломал над этим голову, пока не осознал, что в лаборатории вдруг воцарилась полная тишина. Обернувшись, он увидел, что изображение микроскопа дублируется еще и на огромном плоском экране, подвешенном к стене. И что все на этот экран вытаращились.
– Это еще что за хрень?! – вопросил Рик.
– Не знаю, – отозвался Питер, вырубая монитор. – И мы этого не узнаем, пока не окажемся на Гавайях.
Глава 3
Мейпл-авеню, Кембридж.
27 октября, 6:00
Кто раньше, кто позже, но в конце концов все без исключения выпускники приняли решение принять предложение Вина Дрейка. Подробно расписали, чем занимаются и на чем специализируются, и отправили все свои данные Элисон Бендер в «Наниджен». Всех, в свою очередь, поставили в известность, что перелет оплачивает «Наниджен» и что для простоты дела им стоит лететь группой. Октябрь заканчивался, и оставшиеся дни посвятили подготовке к отъезду. У всех семерых дел было по горло: надо было закончить наиболее важные эксперименты, чтобы работу можно было на какое-то время безболезненно отложить, привести в порядок отчеты и, конечно же, собраться в дорогу. Планировалось вылететь из бостонского аэропорта Логана рано утром в воскресенье, потом сделать пересадку в Далласе и в тот же день прибыть в Гонолулу. По общему соглашению, им предстояло провести на Гавайях четыре дня, чтобы вернуться обратно до конца недели.
Ранним субботним утром, серым и промозглым, Питер Дженсен уже стучал у себя в квартире по клавиатуре компьютера. Эрика Молл тоже была здесь – жарила омлет с беконом, напевая песню «АВВА» «Ты рискни со мной». И тут Питер вдруг вспомнил, что утром забыл включить мобильник – он вырубил его прошлым вечером, когда к нему без приглашения заявилась Эрика. Включив телефон, он положил его на стол. Буквально через минуту мобильник завибрировал. Эсэмэска от брата.
не приезжай
Питер уставился на короткую строчку. Что за шуточки? Или случилось чего? Он быстро настучал ответ:
почему?
Некоторое время Дженсен смотрел на экран, но ответа так и не последовало. Через несколько минут он набрал гавайский номер Эрика, но попал на голосовую почту.
– Эрик, это Питер. Что стряслось? Перезвони, – громко сказал молодой человек.
– С кем это ты там? – крикнула Молл с кухни.
– Ни с кем. Пытаюсь связаться с братом.
Питер прокрутил список сообщений. Эсэмэска от брата пришла в 21:49. Да это же вчера вечером! На Гавайях была еще середина дня.
Он опять позвонил брату, но снова наткнулся на автоответчик. Сбросил звонок.
– Завтрак почти готов! – позвала Эрика.
Взяв мобильник с собой, студент положил рядом с тарелкой. Его гостья скривилась – она не любила телефонов за едой. Накладывая ему омлет, девушка начала было говорить:
– Это по бабушкиному рецепту, с молоком и му…
И тут телефон неожиданно зазвонил.
Дженсен быстро схватил его.
– Алло?
– Питер? – услышал он женский голос. – Питер Дженсен?
– Да, говорите.
– Это Элисон Бендер. Из «Наниджен».
Молодой человек сразу представил себе блондинку, обнимающую Эрика за плечи.
– Послушайте, – сказала она. – Как скоро вы можете прилететь сюда, на Гавайи?
– По расписанию у нас вылет завтра, – ответил Дженсен.
– А сегодня получится?
– Не знаю, я…
– Это очень важно.
– Ну, я могу глянуть расписание…
– Вообще-то я уже взяла на себя смелость оформить вам билет на рейс, который вылетает через два часа. Успеете?
– Пожалуй, что да… А что вообще такое?
– Боюсь, у меня для вас неприятные известия, Питер. – Бендер сделала паузу. – Это насчет вашего брата.
– А что с ним?
– Он пропал.
– Пропал?! – Как обухом по голове. – В каком это смысле – пропал?
– Со вчерашнего дня, – сказала Элисон. – Происшествие на воде. Не знаю, рассказывал ли он, что купил катер, «Бостон Уэйлер»? В общем, он его купил и вчера поехал покататься, на севере острова, и у него там что-то сломалось… Был очень сильный прибой у скал. Моторы отказали, лодку снесло…
В голове у Питера вдруг стало пусто. Он отодвинул тарелку с омлетом. Побледнев, Эрика наклонилась к нему поближе.
– Откуда вы все это знаете? – спросил он.
– На скалах были люди, они все видели.
– А с Эриком-то что случилось?