– Как сегодня ваша голова, миссис Пэшен, не болит? – осведомился он.
Она уставила на него свои коровьи глаза.
– Вы слышали новость, мистер Джонс?
– Новость? – Он сразу подумал о викарии и его вконец издерганных нервах. – Мистер Хэллем? – спросил он.
Миссис Пэшен покачала головой. Черные перья и блестки на ее шляпке тоже качнулись.
– Не викарий, сэр. Мистер Карсуэлл Миддлтон.
– Надеюсь, он…
– Мертв, сэр. Да, мистер Джонс. – Последовала пауза, – писатель успел судорожно вздохнуть, – и она добавила: – Вчера ночью, примерно часов в одиннадцать.
Глава IX
«Murdratus est[3] – возглашает более возвышенный язык готических веков».
В половине седьмого экономка мистера Карсуэлла Миддлтона вызвала полицию, а в девять часов у Джонса появился доктор Мортмэйн.
– Из Стаухолла только что приехал инспектор полиции, – сообщил он. – Миддлтона убили. Скорее всего, кочергой. Экономка, женщина из Лондона, нашла его тело в шесть утра и позвонила в полицию. Смерть наступила между половиной одиннадцатого и четвертью двенадцатого. Это время назвали экономка и ее сын, и оно совпадает с данными полиции. Сам я труп не видел, но Теббаттсы – они до последнего времени работали у родителей покойной миссис Миддлтон – утверждают, что Миддлтон поднялся в свою спальню в половине одиннадцатого. Было еще рано, поэтому они обратили на это внимание и запомнили время. Без четверти одиннадцать экономка и ее муж тоже отправились спать, но их сын, парень лет шестнадцати, остался в комнате для прислуги, чтобы дочитать книгу. Примерно в четверть двенадцатого он закончил чтение и пошел к себе. Парень был уверен, что хозяин мирно спит в своей кровати, и решил тайком пробраться в гостиную – стянуть пару пирожных из буфета. Однако, еще не войдя в комнату, он, к удивлению, обнаружил, что Миддлтон вовсе не наверху. По его словам, хозяин дома лежал на кожаном диванчике лицом вверх, свесив одну руку и подогнув колени, как бывало раньше, когда он отдыхал или читал. Кстати, еще они увидели на полу дохлого кота – в очень скверном виде.
– И парень вернулся к себе, не сказав ни слова Миддлтону? – предположил Джонс.
– Именно так. Но есть одна странность. Лужица крови, образовавшая на полу в том месте, где Миддлтон упал на каминную решетку и раскроил себе голову после мощного удара, находилась в десяти футах от диванчика, где его обнаружили. Конечно, на диванчике тоже осталась кровь, но ясно, где именно он упал после того, как его ударили. Удар пришелся по левой части черепной кости и…
– Боюсь, мне это ни о чем не говорит, – вежливо прервал его Джонс.
– Суть в том, что убийца должен был поднять его и переместить на диван, уложив в такой позе, которая не вызывала бы подозрений у любого, кто заглянул в комнату. Это свидетельствует по меньшей мере о двух фактах.
– Первый: преступник знал привычки жертвы, – произнес Джонс.
– Верно. А второй – он обладал большой физической силой. Полагаю, Миддлтон весил дюжину стоунов [4], не меньше.
– Так много? Значит, убила его не женщина, – заметил Джонс.
– А почему вы подумали о женщине?
Джонс рассказал ему все, что знал о миссис Пэшен.
– Звучит правдоподобно, – промолвил доктор.
Писатель покачал головой.
– Почему нет? – удивился Мортмэйн. – Главное в деле мотив, а у нее он точно был.
– Странно, но если время убийства соответствует тому, что вы назвали, я могу предоставить ей железное алиби, – заявил Джонс. – Сколько, по-вашему, занимает путь от особняка Миддлтонов до этого дома?
– Примерно четверть часа.
Джонс покачал головой.
– Двадцать минут, и то, если идти быстро, – возразил он. – Там расстояние более мили, если вы не знали.
– Наверное. А если бежать?
– Миссис Пэшен не бежала.
– Допустим. Однако…
– Вчера вечером она явилась ко мне без десяти одиннадцать, свежая как огурчик, в шляпе, плаще и сапогах, и мне пришлось выставить ее за дверь. Сначала я подумал, что она спятила, но потом решил, что это просто алкоголь.
– Без десяти одиннадцать? Вы уверены?
– Да.
– Но…
– Это не вписывается в график. Она бы не успела. Миддлтон поднялся наверх в половине одиннадцатого. Значит, ей нужно было спуститься вместе с ним в гостиную, убить его, перетащить тело на диван, избавиться от окровавленной одежды, вымыть руки и явиться ко мне – и все это за двадцать минут.
– А как она была одета, когда пришла к вам в дом?
– В плащ, сапоги и шляпу.
– Миссис Пэшен? Господи, помилуй!
– Ну да. О чем я и говорю.
– Ее нужно отправить к психиатру.
– По-моему, она была просто пьяна.
– Надо здорово напиться, чтобы вломиться к кому-нибудь в дом в одиннадцать часов вечера.
– Впрочем, если убийство – ее рук дело, своим визитом она могла попытаться получить алиби.
– А зачем вообще подчеркивать факт, что она не спала и была на ногах в одиннадцать часов вечера, как раз тогда, когда произошло убийство?
– Вы правы. – Джонс поскреб подбородок. – Ладно, сдаюсь. Если не возражаете, я бы попросил вас проведать Хэллема. Он на грани срыва.
– Неужели?
– Да. Кто-то устроил в его летнем домике фокус в стиле худу, вуду или как там это называется. Взгляните.
Он сходил в спальню и принес бечевку со скомканными перьями.
– Гадость, – поморщился доктор и покачал головой. – Деревенские священники должны быть женаты. От целибата в Англии один лишь вред.
– Вы англичанин?
Доктор улыбнулся:
– Моя мать ирландка.
– А у меня отец – уэльсец.
Оба рассмеялись, и Джонс вернулся к главной теме беседы:
– Насчет Миддлтона, как я понимаю, я вряд ли сумею чем-либо помочь?
– Как раз сможете. Муж его экономки сообщил, что сегодня должен приехать младший Миддлтон, племянник убитого. Их отпустили из школы из-за карантина. Его опекун тут же сплавил своего подопечного старшему Миддлтону, как только тот объявился, так что сейчас, похоже, за ним вообще никто не присматривает. В школе его больше не оставят. Говорят, у него нечто вроде детского паралича. В общем, если вы можете встретить его на вокзале и приютить на денек-другой, пока мы не свяжемся с прежними опекунами…
– Разумеется, – кивнул Джонс.
– Кстати, говорят, викарий вчера был вечером в Неот-Хаусе. Значит, не возражаете?
– Нисколько. Меня это даже взбодрит. Сколько ему лет?
– Девять или десять.
– Когда прибывает поезд?
– Знаете, лучше я встречу его сам и привезу к вам на машине. Покормите его?
– Да, если миссис Пэшен к тому времени не арестуют.
– Спасибо. Значит, я его привезу. Сколько сейчас? Половина десятого? Как раз успею сходить к викарию. До свидания. Я сообщу экономке, что заберу мальчика. Кому не повезло, так это ей и ее мужу. Полиция считает их чуть ли не главными подозреваемыми.
– Неужели?
– Да, хотя ясно, что из-за смерти Миддлтона они ничего не приобрели, а, наоборот, все потеряли.
– Если возникнут сложности, наверно, пришлют кого-нибудь из Скотленд-Ярда?
– Неизвестно.
– Позднее, когда вы будете не так заняты, я хотел бы серьезно поговорить с вами насчет смерти прежнего Миддлтона.
– Сейчас меня гораздо больше интересует смерть нового Миддлтона. И Теббаттсов, уверен, тоже. Бедняга-муж уже слег в постель, он в шоке. Жена ходит бледная как смерть, почти ничего не говорит, а сын, похоже, онемел от страха. Естественно, полиция обыскала весь дом, но полицейский доктор из Стаухолла согласился с моим мнением, что Теббаттсов пока лучше не допрашивать.
– Странно, правда?
– Да, немного подозрительно. По-моему, они ведут себя довольно глупо. Но это не мое дело.
– А что вы скажете об этом? – И Джонс рассказал ему то, что сообщил доктор Кревистер.
– Я слышал эту историю от миссис Корбетт, в «Долговязом парне», – произнес Мортмэйн.
– Вы верите, будто Миддлтон умер от перитонита?
– Похоже на то, судя по тому, что мне рассказала миссис Корбетт.
– А судя по тому, что она рассказала мне, его отравили мышьяком, – возразил писатель. – Сопоставьте это с тем, что случилось с новым мистером Миддлтоном…
– Отравить человека мышьяком и проломить ему голову кочергой – разные вещи, – заметил доктор.
– Формально говоря, да, – согласился Джонс.
– И чисто психологически – тоже, – улыбнулся Мортмэйн. – Между этими убийствами примерно такая же разница, как между женщиной и мужчиной.
– Сходство между двумя полами более фундаментально, чем различия!
Доктор со смехом хлопнул его по плечу:
– Сразу видно романиста!
Джонс усмехнулся. Ему нравился доктор, и он с симпатией проводил его взглядом, пока тот шел от крыльца к своей машине. Позднее, при новой встрече, писатель с простодушным видом поинтересовался, что такого человека, как Мортмэйн, могло привести в Саксон-Уолл.
Они пили пиво в маленькой гостиной Джонса, и доктор, задумчиво посмотрев на свой бокал, ответил:
– Нелегальная операция. Беременность у сифилитички. Меня освободили за недостатком улик.
– Вот, кстати, любопытная тема! – воскликнул Джонс. – Что вы думаете о евгенике и подобных вещах? Меня всегда интересовал данный вопрос. Я затронул его в одном из своих романов, но, кажется, не слишком удачно. Моим читателям нужно что-то более сентиментальное.
Доктор поднял бокал и, прищурив левый глаз, стал разглядывать на свет светлый янтарный напиток с шапкой пены. Потом покачал головой и мрачно процитировал:
Глава X
«– Неужели оно совсем не слушается руля? – раздраженно спросил я.
– Нет, сэр, оно медленно, но идет.
– Держать на юг.
– Есть, сэр.
Я зашагал по юту. Кроме звука моих шагов, не было слышно ничего, пока рулевой не заговорил снова:
– На румбе, сэр».
Миссис Пэшен занималась уборкой у Джонса только по средам и субботам, поэтому утром, подав ему завтрак, оставила его беседовать с доктором и удалилась. Пробыв там час или два и, очевидно, выполнив какие-то свои домашние дела, к половине двенадцатого она обычно возвращалась к Джонсу и принималась готовить ему обед.
В день, когда убили мистера Миддлтона, между ее утренним и дневным визитом к Джонсу заглянули не менее четырех человек, чтобы сообщить новость. Первыми оказались мисс Харпер и ее сестра, едва разминувшиеся с появившейся позднее миссис Корбетт. За ними последовала Лили Саудолл. Последняя кроме новостей, которые, как она благоразумно предположила, он уже слышал, принесла ему сообщение от доктора.
– Ему не нравится, как выглядит пастор, и он хочет показать его специалисту. Доктор написал вам, что с ним происходит. Вот, смотрите. «Он страдает»… – а дальше непонятное слово. Я пыталась разобрать его, но не получилось. Врачи всегда пишут так неразборчиво, правда?
Это была совсем не та заплаканная девушка, которую Джонс видел у викария после ее ссоры с Корбетт. Он улыбнулся:
– Это чтобы непосвященные не поняли, что они хотят сказать.
Но Лили не оценила его остроту.
– Что там за слово, сэр? Мама обязательно спросит, когда я вернусь. «Он страдает…»
– …«галлюцинациями», – сухо закончил Джонс.
Девушка недоуменно посмотрела на него, но он, криво усмехнувшись, молча дал ей шесть пенсов за услугу и вернулся в дом.
У садовых ворот Лили столкнулась с возвращавшейся миссис Пэшен. Проходя мимо, Лили смачно плюнула на дорожку. В ответ на это оскорбление миссис Пэшен отвесила иронический поклон и распахнула для нее ворота.
– Кажется, вы не пользуетесь популярностью у Лили Саудолл, – позднее заметил Джонс.
Миссис Пэшен подняла на него свои черные глаза и произнесла без малейшей иронии в голосе:
– Лили очень хорошо воспитана. Весьма респектабельная девушка.
– Есть новости о смерти мистера Миддлтона? – спросил Джонс.
Миссис Пэшен покачала головой:
– Я была там час назад. В доме полно полиции из Стаухолла. Теббаттсам и их сыну приходится несладко.
– Откуда вы знаете?
Она пожала плечами:
– Слухами земля полнится, кажется, так говорят, сэр?
– Миссис Пэшен, закройте дверь и присядьте на минутку, я хочу с вами поговорить, – распорядился Джонс, повинуясь внезапному импульсу, о котором тут же пожалел.
Она села на краешек стула и сложила руки под передником.
– Вы помните прошлую ночь, миссис Пэшен?
– Не так, чтобы очень, сэр.
– Господи, конечно, помните! – воскликнул Джонс. – Вы… вы находились в моем доме.
– А, вы об этом! И что с того? Все закончилось к взаимному удовлетворению, не так ли?
Растерявшись, писатель неуверенно кивнул. Миссис Пэшен спокойно смотрела прямо на него. Помолчав, она добавила:
– Я сразу поняла, что вы джентльмен. В общем, что было, то было.
– Да, черт возьми, но это требует объяснений, – возразил Джонс. Она ждала продолжения, но писатель только хмуро пробормотал, стараясь выглядеть возмущенным: – Нет, конечно, я все могу понять, если вы напились. Потому что, согласитесь… так не следовало поступать.
– Я не напилась, – мрачно проговорила миссис Пэшен.
Джонс оставил ее слова без комментариев. Через минуту она встала и вышла из комнаты, но в дверях остановилась и спросила, что он хочет на обед.
– На ваше усмотрение, – ответил Джонс. – Кстати, у меня в гостях будет мальчик. Можете приготовить на двоих?
– Хоть на десятерых, если вам угодно, мистер Джонс. Это маленький племянник?
– Маленький племянник, – эхом отозвался писатель и поднял голову, пытаясь сообразить, как она об этом догадалась.
Но ее лицо осталось неподвижным. Джонс взял шляпу, сунул в карман записку доктора и отправился на почту, чтобы отправить телеграмму. Почтальонша с большим интересом взяла бланк с текстом и прочитала его вслух своей дочери Мириам:
«Брэдли Стоун Хаус Уэндл Парва Бэкингемшир вы здесь очень нужны Саксон Уолл Гэмпшир любовью Ганнибал Джонс»
Вторая телеграмма содержала то же самое послание, но адресованное на лондонский адрес миссис Брэдли.
– Каждая будет стоит больше шиллинга, – буркнула разочарованная почтальонша.
Джонс усмехнулся и кивнул.
– Насколько больше? – поинтересовался он.
Почтальонша дважды пересчитала слова в обоих сообщениях, пососала кончик карандаша, набросала какие-то вычисления на промокательной бумаге и взяла с него два шиллинга и семь пенсов. Отсылая телеграммы, она все еще ломала голову над смыслом текста, но тот продолжал оставаться раздражающе темным и непроницаемым как ночь.
Джонс вернулся домой, а через полчаса прибыли доктор с мальчиком. Сходство ребенка с миссис Пэшен было поразительным. Джонс внимательно рассматривал его за обедом. Бледный, с застывшим лицом и темными густыми волосами, крепкий и кряжистый, как молодой бычок, юный гость ел с жадностью, но аккуратно, и его манеры были выше всяких похвал. Он вел себя легко и естественно, обращаясь с Джонсом с той подкупающей непосредственностью, какую мальчишки обычно проявляют к людям, так же, как они, не склонным к лишним сантиментам.
Днем Джонс повел его на прогулку, но миссис Пайк настояла, чтобы сначала они зашли к ней и попробовали ее домашнего пива. Генри Пайк принес им бокалы. Джонс молча переводил взгляд с одного мальчика на другого и вдруг, повинуясь смутному порыву, предложил:
– Генри, бери шляпу, и пойдем с нами.