Так и не сказав ни слова, Сара положила гранат, взяла маленькую серебряную ложку, которую Патрик протянул ей, и зачерпнула кусочек десерта. Патрик прислонился к соседнему столу и сжал ладонями его край, когда ложка проскользнула в ее рот. Патрик коснулся языком задней стороны зубов и двигал им, пока она жевала. Проглотив, Сара наклонила голову, оценивая ароматы, и выражение ее лица стало мягче, будто десерт ей понравился. Патрик же продолжал ворочать языком, прижимая пальцы к нижней стороне мраморного прилавка, пока волна возбуждения не прошла. Он снова мог дышать.
– Мне понравилось, – сказала она… нехотя, и Патрик почувствовал отчаяние. Почему она говорит с ним все неохотнее? Она же никогда не сопротивлялась ему – всегда делала то, что он говорил, и, о боже, какие фантазии возникали у него из-за этого! Но теперь она отгораживалась. Все больше, и больше, и больше.
Она не провожала его взглядом, когда в столовой он ставил йогурт ей на поднос, а ее лицо не меняло выражения от его поддразниваний. Он шутил с официантами или другими поварами, которые громко смеялись над его остротами, но не видел, чтобы ее взгляд искрился и сиял, потому что она старалась не отвлекаться от своей работы. Сразу после той чертовой драки с Люком все стало очень плохо – Сара настолько перестала замечать Патрика, что он даже начал сомневаться в собственном существовании. Будто стал призраком, пытающимся привлечь внимание живых.
Возможно, он погубил себя в ее глазах, когда ввязался в драку с ее супергероем Люком, который получил массу удовольствия. Да и Патрик тоже, черт возьми, наслаждался битвой, но теперь начинал спрашивать себя, не сделал ли он очень большую ошибку.
Вчера вечером Сара даже не прикоснулась к купленному им пиву, черт побери. У Патрика появилось неприятное ощущение в животе, ставшее еще одним поводом выпить после того, как она уехала (а их у него и без того было слишком много). Да еще когда он проводил Сару и вернулся в бар, то его ждало не выпитое ею холодное пиво, и его пришлось выпить, иначе оно бы согрелось…
– Но не так, как оргазм? – решил пошутить Патрик.
Люк поднял голову и, прищурившись, угрожающе посмотрел на него.
«Да мне просто нравится заставлять ее произносить слово «оргазм» – понятно? Мне нравится, когда она так говорит, особое чувство расползается по всей моей коже и на оставшуюся часть дня лишает меня чертова рассудка. Иди на хрен, Люк. Не похоже, что ты и сам в здравом уме.
И на самом деле я не домогаюсь ее. Если бы она попросила меня остановиться, то я бы сразу… я бы стал действовать иначе».
– Десерт… вкусный и осязаемый, в противоположность оргазму, – медленно и совершенно серьезно проговорила она, будто твердой рукой спокойно отвела от себя его фривольность и пресекла ее в один момент. Конечно, если бы он стал действовать иначе, – накормил бы ее, взял за руку и повел, – то она уступила бы и сделала все, что ему угодно.
И все же она каким-то образом никогда не позволяла ему выходить сухим из воды. Ему это было чрезвычайно неприятно – ведь власть была у него, и он всегда рассчитывал, что ему все сойдет с рук. «Патрик, ты гребаный ублюдок. Putain d’enculé, va»[31].
– Мне понравилось, – повторила Сара.
– Хм. – Патрик смотрел на маленький завтрак, не зная, что и думать. Наверное, нет нужды в том, чтобы в каждом ее завтраке был спрятан оргазм. Как, скажем, нет необходимости каждое утро пить шампанское. Но все же…
– Вы с Люком с чем-то экспериментируете?
Патрик лишь пожал плечами. Он не собирался признаваться, что сделал этот завтрак специально для нее.
Не хотел, чтобы она неправильно расценила его поведение.
Например, что он подкатывает к практикантке, мечта которой зависит от работы здесь.
Она уже говорила, что, как только он обучит ее основам, необходимым для исполнения ее мечты, она уедет обратно в Калифорнию. Даже если не успеет научиться работать должным образом.
– Если да, то я сделала бы сыр более мягким и легким, – сказала она и мгновенно вспыхнула так, как не краснела даже при упоминании оргазма, и опустила глаза.
Потому что была всего лишь скромной практиканткой. А он был вторым по рангу в одной из самых известных кондитерских кухонь на планете. Ей полагалось доставать зернышки из граната, как можно старательнее учиться и не сметь даже предполагать, что ее идеи могут быть лучше, чем его.
– Доешь, Сара, – сказал Патрик и протянул руку, чтобы разгладить большим пальцем морщинку между ее бровей.
Ее взгляд взлетел вверх.
– Pardon. – Он показал ей красную каплю на своем пальце. – Это чуть не попало тебе в глаз.
– Патрик! – произнес Люк, не сходя со своего места, и Патрик стиснул зубы, когда встретился взглядом с черными глазами Люка. Тот смотрел уверенно и холодно, будто в открытую предупреждая, что ожидает от Патрика, что тот будет вести себя лучше, чем сейчас.
«Это ведь чуть не попало ей в глаз. Я просто хотел помочь, черт побери».
Люк не отводил взгляд.
«Le salaud»[32].
Вот ведь ирония жизни. Первые пятнадцать лет люди намеренно разрушали все устремления Патрика, лишь только он их выказывал. Потом он попал в приемную семью и привязался к такому же, как он сам, приемышу Люку Леруа. У того были высокие требования и к себе, и к другим. Люк не просто думал, что Патрик должен стремиться к совершенству, но считал это само собой разумеющимся. Патрику пришлось усердно работать, чтобы научиться быть самостоятельным и не походить на голодного младенца, схватившегося за ближайший к нему палец взрослого.
Патрик взял ложку, наполнил ее, протолкнул между губ Сары, одновременно взял ее руку, согнул ее пальцы вокруг ручки ложки и отвернулся, чтобы начать следующую работу.
– Съешь это, Сара, – спокойно скомандовал он через плечо, а команды она, естественно, выполняла всегда. – А затем подойди сюда.
Глава 7
От аромата карамели Сара чувствовала в себе такую легкость, что могла бы взлететь над всем миром, будто наполненный гелием шар, но одновременно испытывала такое большое радостное давление, что побаивалась, как бы не лопнуть.
Когда Сара училась в Culinaire, то полюбила работать с сахаром и даже стала звездой в своем классе, но в Leucé она была низведена до изготовления ажурных завитков и дуг, которые требовались тысячами. Такая работа – это вам не кот начихал. В ней требовались точность движений и достижение совершенства. Именно это и нравилось Саре, и из-под ее рук выходили необыкновенно изящные украшения. В то же время она украдкой поглядывала, как Патрик создает еще одну невероятную шоколадную скульптуру или делает из карамели что-то очень сложное, и его лицо временами превращается в сгусток сосредоточенности – рот аристократа сурово сжат, подбородок с продольной ямочкой напряжен, ни одной морщинки в уголках глаз.
Если же он случайно поднимал голову и замечал, что Сара за ним наблюдает, то обычно подмигивал ей и тут же делал что-нибудь глупое и убийственно жестокое, например, протягивал ей на ладони одно из только что изготовленных им прозрачных, сверкающих, как бы хрустальных сердечек.
Но сегодня она получила новое задание – пусть оно не было столь же сложным, как уникальные скульптуры Патрика, предназначенные для больших событий, но все же было непростым. Сара втянула нижнюю губу между зубами, пытаясь контролировать давление гелия, возникшее от возбуждения. Патрик мельком взглянул ей в лицо, и у него появилось самодовольное выражение.
– Ну, начнем. – Он подмигнул ей. – Вот именно в этой части работы мы не обращаем внимания на боль. – Его пальцы в перчатках начали летать по краям чаши со сверкающим прозрачным расплавом смеси сахара с изомальтом. Очень, очень быстро он подтягивал по полсантиметра по всей окружности чаши, и на стенке расплав становился достаточно прохладным, чтобы можно было начать формовать его. И хотя карамель не становилась настолько прохладной, чтобы можно было безболезненно прикасаться к ней, Патрик все равно формовал ее.
Его пальцы мелькали над обжигающей массой быстро, словно крылья колибри, сворачивая внутрь те края, которые успевали хоть немного остыть. Работа с сахаром – одна из тех редких работ в кухне, при которой используют перчатки, и то только для того, чтобы защитить карамель. От жира и влаги рук она кристаллизуется, и отпечатки пальцев разрушают изумительный блеск карамели. Но перчатки не защищают руки от высокой температуры.
Конечно, в Culinaire студентов учили работать в перчатках всегда, а не только с сахаром. В целях гигиены. Но в настоящих трехзвездочных кухнях, как Сара обнаружила в свой самый первый день, повара презирают перчатки – они мешают делать мелкие детали. Исключение допускали только при работе с горячей карамелью.
Кроме того, ощущения и текстуры были частью той радости прикосновения, которую испытывали повара и которая делала их настолько великими, что они не могли позволить ничему притупить эту страсть. Когда Сара поняла это, то подумала о другом – наверное, эти же самые парни надевают презервативы как ни в чем не бывало и даже не задумываются, что тем самым могут уменьшить наслаждение. Тогда она от смеха едва не фыркнула на всю кухню, но вовремя прикусила губу. Что тут скажешь, для поваров, видно, ощущения в пальцах важнее.
А сейчас, когда она это вспомнила, у нее в голове появилось видение того, как Патрик надевает презерватив. И почти сразу возникло второе – женщина, с которой он это делает, великолепная блондинка, очень похожая на Саммер Кори. Первое видение разлетелось вдребезги, и Сара сосредоточилась на сворачивании карамели, ощущая жар тела Патрика даже через две белые куртки из толстой ткани, которые должны защищать поваров от всего горячего.
От каждого прикосновения боль пронзала пальцы. Карамель жгла сквозь перчатки. У нее будут пузыри на кончиках пальцев и ладонях. Ей захотелось отступить, но нельзя. Она должна заставить себя перенести это.
И карамель вознаградила ее. Она подчинялась ее рукам, и красивая мечта становилась явью. Когда Сара сформовала шар, который обжигал ладони, потребовалась сила всех мышц кистей и рук. Патрик ловко расправлялся со своим сопротивляющимся шаром. Сильные руки растягивали, складывали и сворачивали карамель так, будто вязкая, упорствующая масса была бесплотной. Сара же, к своему удивлению, осознала, насколько легче ей было сейчас, чем несколько месяцев назад. Она может делать из карамели все, что захочет!
– А теперь мы его раздуем, – сказал Патрик. – Подогрей немного трубку.
Процесс был ей уже известен. Она знала, как надевать карамельный шар на трубку насоса, как нагнетать воздух в шар, особенно тугой. Умела охлаждать ту сторону, которая начинала выпирать слишком быстро, и нагревать ту, которая раздувалась слишком медленно. Патрик растягивал свой шар одной рукой, накачивая в него воздух другой. Его руки двигались взад и вперед с изяществом автоматизма. Карамельный пузырь в его руке удлинился и изогнулся.
Ее карамель вела себя так же. Сара начала улыбаться. Ее тревожное сердце больше не было гелиевым шаром, а само превратилось в карамель, и Сара ощущала в себе достаточно силы и настойчивости, чтобы растянуть его, наполнить и заставить сверкать.
– Теперь хитрая вещь. – Патрик нагрел карамель, чтобы сделать надрез и удалить трубку вместе с прилипшей массой, не успевшей затвердеть. – Мы должны срезать верхушку чисто и гладко, точно по нужному контуру. Масса должна быть достаточно горячей, чтобы мы могли сделать это аккуратно, ведь мы же не хотим испортить форму. Действуем очень осторожно. – Но, хоть он и сказал «осторожно», его руки делали все так же легко, как ласкали бы щенка: погладили здесь, прикоснулись там. – Voilà[33]. – Он протянул ладонь, на которой стояла туфелька из прозрачной карамели.
О, как все просто, если смотреть со стороны! Сара глубоко вздохнула и сконцентрировалась. Ей очень нравились хрустальные туфельки из прозрачной карамели: тонкие, изящные, элегантные и сверкающие, как алмазы. Когда их подадут на стол, то наполнят шампанским, чтобы романтически настроенные кавалеры могли произвести незабываемое впечатление на своих дам. Саре всегда хотелось подкрасться к двери ресторана и тайком взглянуть в щелочку, и увидеть лица женщин в тот момент, когда подадут туфельки.
У Сары все расцвело внутри от мысли, что одну она уже сделала сама. Она ее сделала! И отрезала правильно! Или нет? Она бросила осторожный взгляд на Патрика, но он только одобрительно кивнул, продолжая работать с расплавленной массой. Он сделал высокий тонкий каблук и прикрепил его к туфельке.
– Et voilà![34] – смеясь, Патрик поставил на свою большую ладонь в перчатке законченную туфельку, волшебную, ясную и сверкающую, как хрусталь. И притворился, что сравнивает ее с неуклюжими черными кухонными туфлями Сары. – Как ты думаешь, тебе будет впору?
Нет. Нет, ей впору уродливая, гадкая кухонная обувь. И в ней гораздо удобнее работать по шестнадцать часов, заполненных падающими ножами, пролитой карамелью и авариями с жидким азотом.
Сара осторожно поставила свою карамельную туфельку на мраморную столешницу и снова скопировала движения Патрика, вытягивая следующую порцию расплава и делая невозможно изящный каблучок. Потом подогрела его и прикрепила к туфельке. Ну, кажется, получилось идеально? Точно так, как надо?
Ее сердце забилось очень сильно, когда она поставила туфельку себе на ладонь. Ту, что сделала сама. Все получилось правильно? Сара посмотрела на Патрика, и ее сердце сжалось.
– Parfait[35], – сказал он, улыбаясь. – Теперь, Сара, сделай еще сотню таких же, чтобы мы были готовы к сегодняшнему вечеру. Но только скажи мне, когда твои руки начнут болеть слишком сильно, и мы кого-нибудь поставим вместо тебя.
Неужели это правда, и она будет делать хрустальные туфельки? Здесь, в углу с инфракрасной лампой и феном, в стороне от остальных поваров? Наконец-то!
Патрик быстрыми точными движениями вычистил оборудование и начал убирать его в шкаф, готовясь перейти на другое рабочее место.
Сара вдохнула аромат карамели, выдохнула и подумала, что, может быть – может быть! – месяцы ее стажировки того стоили.
В этот момент открылась дверь и вошла Саммер Кори. Патрик отлетел от шкафа с такой скоростью, будто его ударило током, хитро взглянул на Люка и залихватски свистнул, как это принято у мужчин при виде красивой девушки.
На прекрасном лице Саммер появилось радостное удивление, она взглянула на Патрика, и взгляд ее потеплел.
Карамельная хрустальная туфелька на ладони Сары уже была холодной и совсем твердой.
– О, Солнышко! – Голос Патрика прозвучал эротично, а сам он направился через кухню к великолепной блондинке и согнул в поклоне свою золотую голову. – Мне так нужно, чтобы кто-нибудь поцеловал вот сюда, а то мне очень больно. – Он прикоснулся пальцем к почти уже исчезнувшему синяку на щеке и с надеждой поднял брови, глядя Саммер в глаза.
Хрустальная туфелька разлетелась вдребезги. Сара посмотрела на карамельное крошево, не понимая, когда успела сжать руку.
И услышала холодный голос Люка:
– Сара, думаю, тебе надо пойти поработать с грейпфрутом.
Хуже этой работенки в кухне только мытье полов. Но неужели кого-то беспокоит, как ужасно кислота будет разъедать ожоги на руках? Да и не должно беспокоить. Настоящий шеф не допустит, чтобы небольшая боль в руках остановила его.
Сара сняла перчатки, ощущая комок в горле. Так. Кончик одного пальца перчатки прожжен, а она даже не заметила. Значит, оставила дурацкий отпечаток пальца на дурацкой туфельке, из-за чего Люк все равно отстранил бы ее от работы. Комок в горле стал больше, но она не будет плакать из-за всяких пустяков.
– Патрик, – сказал Люк. – Можешь показать ей, что надо делать?
Патрик будет учить ее резать грейпфрут? После почти пяти месяцев практики? Челюсть Сары напряглась, но в глазах Патрика танцевало восхищение. Он пытался удержать губы от улыбки, но предательские ямочки выдавали его.