Можно, конечно, исправлять эту нашу неблаговидную черту. Исправлять, но не исправить! Так поучали наставники! Упаси Боже тебя посчитать, что нечто исправляется! Тут же в ловушку «хорошего человека» и попадёшь. Тонка эта ловушка! Безвидна! И коварна! Стоит тебе остановиться, ты тут же начнёшь требовать почитания к себе. И суды судить по праву хорошего. Так уж устроено! Весь мир в этом погряз. «Хорошие» хотят принудить «плохих» быть «хорошими». Умри или будь хорошим! Что тут можно сказать? Тут лишь фильм «Остров» Павла Лунгина напомнить можно. Помните отца Анатолия? Единожды смалодушничав, он потом всю жизнь себе прощения не давал. Об этом поучали наставники в Спасе.
Для чего это всё сказано? Чтобы лишний раз оглянуться на себя. И увидеть «хорошего человека». «Общество, может быть, и простит нам наши слабости. Мы сами себе не должны их прощать», – говорил нам Лесник.
Но кое-кто спросит: а какой толк эту риску красную созерцать? Надо же менять себя по образу и подобию Божьему! Тогда им встречный вопрос: каков он, образ Божий? Вокруг него тысяча миллионов торжищ. Ведь если Бог есть Вечность, то у него нет образа! И он есть Ничто! Попробуйте найти образ к Ничто! А созерцать риску – это и есть внутренняя брань! Смотришь ты на себя – и видишь кривизну свою. И тут же смотришься в первообраз, начертанный в душе своей. Сравниваешь и скорбишь! Мы об этом говорили уже. И много раз. Но так уж устроен человек, что он ничего не видит, ничего не слышит, всё и так знает и задаёт одни и те же вопросы. Это мы себя измеряем. Мол, а как, а что, а почему, а зачем смотреть, к примеру, красную риску? Смотреть же риску красную – и есть кара для души нашей. Наша Голгофа! Ибо невыносимо зреть несовершенное! Нам красоту подавай! Вот мы и замазываем красную жизнь, которая вовсе не красивая, красивой замазанной жизнью. И рядимся в кафтан благоразия. Не будешь риску свою созерцать – вынесет тебя вовне, в брань внешнюю. Вот тогда и ныть – жертва – выползет, и жора проснётся. Тогда ты себя оправдаешь всяко.
Но как же тогда очищение? Ведь в народе говорили о нём? Говорили! И оно нужно! До поры нужно! Но однажды ты дозреешь и до внутренней брани! Жизнь – век! Или некий путь! На нём вехи. До вехи подвига очищение тебе – порука и понука! А дальше клажей оно становится. Или игом. И начинается внутренняя брань. Почему так? Потому что очищение только тешит нас! И побуждает мир судами разделять. На чистый – грязный! Фу, какой мерзкий!!!
Мир наш – чернотроп! Очистил! Чисто! Благодать! Мир кувыркнулся. И опять грязно! Сизифов труд! И вот, осознав это, ты от перестаёшь очищаться, но приковываешь себя к красной риске. И начинается твоя непрестанная внутренняя брань! Не очищение! Но собирание опыта! Боли! Столько раз это говорили, что мозоль на языке набили. Вот эта боль и брань преобразит нас однажды. К чему? Вот тут и есть суть сутей!
Век наш, или путь, куда привести нас должен? Если мы скажем – к Богу, то так мы о Боге ничего и не поняли! Ибо Бог не там и не здесь. Везде? А покажите прямо сейчас себе самому, где это – везде? Ткните в него пальцем! Вот-вот! Не получается. Даже если очертить им окружность. Но Бог больше нашего «везде». Потому что для нас «везде» есть некая сумма. Но целое больше суммы. В общем, путь к Богу – это нелепость! Алала! Да, у него есть начало. Но исход его – Ничто. То есть ты должен сгинуть на нём! Сгинуть куда? Но ещё раз скажем: «куда» – корректно только для мира величин. Но не для мира бесконечности, или Божьего не-мира-мира-не-пойми-чего. Век ведёт нас в Никуда! Да и очищение должно туда же привести. Не к чистому миру, но к Ничто. Очищение даже не до чистого листа, но и от самого листа.
Итак, дорога в Никуда, брань не до победы. Некассово всё это. Потому и бегут от Спаса! Потому он никогда и не был массовым, хоть и секретом никогда не являлся!
Вот и всё, что хотели мы сказать о нашей сучности, о мытях, в которых прячется предатель. Если мы обратим свой взор в них, перестанем кормить быдло своей же невежественностью по отношению к себе, то это поможет нам одолеть предателя. Может быть, в слове «мыть» и в слове «мытарство» есть нечто общее? Мытарство – это мучение, страдание, тяжёлые, неприятные хлопоты. А наши «хочу есть, хочу спать» – разве не неприятные хлопоты? Остаётся только поставить точку в этом разговоре. Точка же состоит в том, что подвиг свойствен только человеку. Не скотине, не жителю. А без подвига не может быть Спаса. Так что сказка ложь, да в ней намёк! Хотите мытариться – мытарьтесь!
Понятие о мытях не является сугубо чьим-то. Есть оно и у китайцев, где его называли си-ди. Переводится это как «смертельный недостаток». Под «смертельным недостатком» понимали те слабины нашего характера, о которых мы ничего не знаем или с которыми ничего не можем сделать. За си-ди цепляется смерть. Но к таким смертельным недостаткам относятся не только явные недостатки, но и явные достоинства. Например, мудрость. Да, да! Если ты живёшь «во имя мудрости», то мудростью убьёт тебя. Или, в лучшем случае, побьёт. Она, если я всё ради неё, уродует меня. Уродует меня и жажда счастья всему миру, жажда совершенства. Жажда силы тоже делает меня слабым. Всё это си-ди! В общем, то, «на чём я собаку съел», – моя слабина, моя мыть, моё си-ди.
* * *
А теперь ещё немного о том, что напрямую с мытями связано: о любе, растатурице и тарарахе.
Вот, к примеру, у китайцев есть представления об «усилении внутренней практики» посредством освоения окружающего пространства. Это хорошо всем известный фэншуй, дословно «ветер и вода». Цель фэншуй – поиск благоприятных потоков ци и их использование на благо человека. Задачей же фэншуй, в свою очередь, является правильное размещение предметов в жизненном пространстве человека, позволяющее управлять жизненной силой (ци) для усиления этой же жизненной силы. В двух словах о фэншуй, конечно же, не скажешь и полный образ так и не раскроешь. Но вот задаться вопросом, было ли хоть что-то подобное в казачьем Спасе, вполне можно.
Да, наставники действительно поучали, что есть нечто вовне, что усиливает ток жизни – живу – через нас. Некая совокупность мелочей в виде предметов и явлений. Но свести всё это в свод, подобно фэншуй, чтобы воспользоваться этим знанием как «скелетом» на благо себе, вряд ли получится. Почему так, объясним позже.
По мере роста нашей души мы начинаем всё отчетливее и отчётливее видеть вокруг себя лад – не лад и стремимся преодолеть последний, чувствуя, что «неладно» отнимает у нас что-то, не давая развернуться на полную. А это очень важно в том случае, когда ты идёшь в неведомое. Поход в неведомое – всегда подвиг! Не одолеть нам его, коли нус не по ладу! И сбежать от подвига невозможно! Он неизбежно однажды встанет перед зрелой душой!
Так уж есть, что ток живы может быть усилен через, казалось бы, ничего не значащие действия, через какие-то безделушки. И пример этому мы видим в том, с каким трепетом люди творят вокруг себя уют. В Спасе действие налаживания уюта, осознанное оно, или нет, и через это усиление тока жизни называлось любой. Ток жизни – жива, а ловитва живы, охота на неё через мироустроение и бытоустроение – люба.
Коли люба, так и жизнь стремится, говорил нам наказитель. Жизнь стремится – в жире она! Не в хабаре область достигается, но в жире! И в области, полноте, если говорить по-другому, мы обретаем осознание своей Задуми. И покой! Хотя и хабары без любы не будет! Может, в память об этом казачье «любо»?
Как понять слова Лесника? Попробуем их истолковать его же толкованием. Если наша жизнь «гладкая», ничего не торчит из неё, ничего не высовывается, а что это значит, мы скажем позже, то люба нам. Если люба, то в силе мы. Ток жизни прямо через нас течёт! Это и есть в жире. Хабара, или сытость, – хорошо. Но не всегда лишь сытостью доволен будешь. Вроде и брюхо набито, и закрома полны, а нет довольствия! Нет довольствия – нет полноты. Не облый ты. Нет полноты, жизнь витком пошла. Где уж тут о Задуми радеть? Киснешь в уксусе! А если мы в жире от любы, то полно нам! И течёт наша жизнь рекой могучей. Стремится. Не застаивается в тимение – болото, да в колтуны жива не сбивается. В общем, люба нам! И благо нам!
Но что же собой представляет люба? Попробуем раскрыть сей образ. Вот человек сотворил свой маленький мирок. Пусть это будет его хата, его земля, именуемая частным владением. В этом своём мире он расположил какие-то вещи. Может, безделушки в виде камешков, а может, что-то значительное. Расположил по одному ему ведомому внутреннему усмотрению. Не навалил кучей! И те стали вещать ему. И потёк ток жизни! Побежал в него. А тут кто-то пришёл и, не ведая вежи, кинул свои вещи как пришлось. Тут он прямо как слон в посудной лавке. Сломает установившийся ток жизни.
Или же подпортил ремонт хозяйский, сделав дыру в полу, метая туда нож. Всё! Не люба теперь у хозяина. Перестала жива течь по его селибе, усиливая его бытие. Растатурица пришла. Беспорядок. А за ней тарарах начался. Если люба подразумевает «добрый» к нам ток жизни, в роту, то тарарах, сопровождающий растатурицу, – это рваный ток жизни, с вирами (водоворотами). Это ещё не в клязю, но близко к ней. Как говорил наказитель: «Тарарах! И сила жизни колтунами болезненными взялась».
Мы тут же упрекаем того, кто о доме своём печётся, – мол, скупердяй. Невозможно же жить так, чтобы нигде не капнуть, нигде не наследить.
Но что на самом деле? Тот, кто криво смотрит на разнузданных гостей, лишь за жизнь борется. А гость, если он невежественный, что не возьмёт чужое, оно у него «в руках гореть будет» и ломаться. Потому тот, кто пустил тебя в свой дом, в праве потребовать от тебя закрывать шкафы, не бросать где угодно полотенца, не оставлять посреди комнаты сумки, не дырявить полы, играя в ножики, не оставлять на столе стаканы. Всё это его любу нарушает, потому как торчит в его поселенном пузыре.
Бытие наше округлое. И вот ты видишь, что нечто выпирает из него. Дыбится, дыбится, дыбится скопившимся нестиранным бельём. И – тр-р-р-р-р! Это поселенный пузырь треснул. Вруб образовался. Тут же колтун и появляется. А через него нас мучить будет. Мытарить. Врубы мироустроения – такие же мыти для нас, как и телесные слабины. Потому мы о них и говорим тут.
А если человек поел и оставил посуду на столе? Мол, тётя придёт и помоет. Тарарах тут? Тарарах! Не люба! А мусор неубранный – тарарах? Тарарах! Оборванные обои – тарарах. Забитая раковина – тарарах. Стул посреди комнаты – тарарах! Крошки хлеба на столе – тарарах! Может, поэтому наши предки весной хаты белили да селибу свою прибирали, чтобы люба была и чтобы тарараха не было.
В одном только не стоит заблуждаться. Не стоит любу казачью в пропись забирать. Чтобы она не стала тарарахом. Ток жизни без русла! И в этом его непостижимость. Но и могутность его в этом же! Стоит его в русло прописью свести, чтобы постигнуть, он слабеет. Я над ним поднимаюсь. И проку мне тогда от него? Куда он меня вынесет? Тут весь секрет овладения силой в равности! Меньший я – не оседлаю силу. Больший – она не вынесет меня. Бесполезна она в обоих случаях.
Есть люди, которые любу не только для себя видят, но и за других. Талант! Такие часто становятся дизайнерами. Ну что же, дело доброе! Только доделем бы не стать! Это тот, кто «на все руки от скуки» мастер.
Это так! А это этак! Ну я же сказал, насеру его матер, что надо так делать! Какого, вы, козлы, по другому всё мутите! Что, русского (английского, французского, норвежского, итальянского) не понимаете?
Додель – убийца живы и душитель любы! Кстати, кто любу видит, тот со Стихией дружен. Он на гребне! Не волны, но на гребне гряды горной! Это к харобре больше относится. «Такой не просто в Стихию ножки опустил, – говорил наказитель, – как все мы. Он по шейку в Стихии. Чуть – и нырнул в неё!»
А как научиться видеть живу и в ловитве на неё преуспеть, в любе? Просто отслеживай свои мыти, отлавливай своё быдло и ставь его в стойло! Да от доделя подальше держись. И тогда ты увидишь, что живу уязвляет. Хоть в вещах, хоть в делах. Что это может быть? Сор? Да! Неубранная кровать? Да! Грязные ботинки? Да! Поломанный солдатик? Да! Захламлённая комната? Да! А если вещи не помещаются по шкафам? Значит, не они уже для тебя, а ты для них стал! Они съедают тебя. Либо пусти их по миру, либо сделай подвиг и расширь свой мир, чтобы вещи эти уместились в нём. Вещи заставляют тебя на себя взглянуть да о подвиге, который назрел в твоей жизни, напоминают. Может быть, маленьком, но очень важном на сей час для тебя! Не обратишь на это внимание, не люба тебе будет, а тарарах.
Вот вкратце о казачьей любе. Нет в ней «системы». Но без неё не стать тебе волшебником! Не взобраться «на гребень». Не быть воином, не стать писателем. Впрочем, всё в кубле! Быдло, люба, тарарах, «на гребне». Всё едино!
Земля тряслась – как наши груди,
Смешались в кучу кони, люди,
И залпы тысячи орудий
Слились в протяжный вой…
А если вам до сих пор так и непонятно, как быдло с любой связано, то вобьём в образ окончательный гвоздь. Вся эта немытая посуда, отколотая чашка, блюдце с трещинкой, дырка в кармане и ещё чего там – от лени моей, или от недостатка во мне. Недостатки мои и есть черты портрета скотины. Я вот сижу и не вижу, как в эти недостатки сила жизни утекает. А она утекает. И вместо усиления жизни я получаю её скудость. И начинается моё мытарство. Слабины ведь, или недостатки, называли мытями. Это не только не есть, не пить, не слабиться, но и не валяться в луже! Мы про себя. Учимся бдеть врубы своего мироздания. Тем скотину и повиваем! Так что строгие пестуны, кричащие: «Не есть, не пить, не слабиться!», вроде бабки-повитухи для нас. Но мы же сами для себя можем стать повитухами? Можем!
Только не впадайте в другую крайность. Повивают скотину не запретами! Не есть, не пить, не слабиться – это не запреты! Глупо одолевать скотину свою скотскими штуками! Повивают её осознанием, то есть высветляют. И это всё то же казачье светло! Когда я говорю себе «не спать», я говорю своему быдлу: «Я вижу тебя!» И оно уходит. Остаётся желание спать, которое и является физиологическим. Ты спишь, а не нежишь свою милую скотинку! Так что никаких запретов тут не может быть! Насилие – мета всё той же скотины во мне! А суровая аскеза грешит… Просто грешит! Мимо сути она!
* * *
Будет ли лишним то, что мы скажем теперь? Как-то раз одна наша добрая знакомая озадачила нас следующим замечанием: «Носит нас по мирам, и это нормально! Но иногда рядом с нами, или мы сами тому способствуем, начинает открываться некое пространство, куда нас затягивает со страшной силой! И нам только кажется, что мы контролируем ситуацию! На самом деле это липкое и мерзкое проникает в сознание, и мы начинаем понемногу меняться! Я наблюдаю это особенно у стариков или у тех, кто подходит к этой вехе. Они начинают жаловаться на внезапно навалившуюся апатию, нежелание что-либо делать и даже думать. В медицине это называют энцефалопатией, но по рассказам это нечто более страшное!»
Могли ли мы не обратить внимания на эти её слова? Нет! Ибо в них есть глубина некая! В них есть косточка! Тем более что они имеют отношение к «хитрой науке» Спаса и в частности к слабинам нашим.
Куда нас уносит? И уносит ли вообще? Уносит!!! Сомневаетесь? Тогда попробуем объясниться. И пойдём тут кружным путём, далёким. По-другому не можем пока.
Вот вспомните свои слабины. К примеру, всё ли в ваших отношениях выстроено в соответствии с евангельской мудростью – не делай другим того, чего себе не хочешь? Отношения – это когда ты относишь! Не тебе приносят! Иначе бы тогда называлось не отношения, а приношения. Мы же чаще, согласитесь, живём в приношениях. А отношения остаются где-то в стороне. И волнуют нас больше наши права, чем обязанности. А кто-то считает, что он вообще никому ничего не должен!
Лесник не раз направлял наш взор в суть ОТНОШений. Ибо в них ярче всего и проявляются наши мыти – слабины. Это те места, где больше всего мы теряем себя. Потому как я – это некое равновесие: ко мне – от меня. Но так уж мы устроены, что больше получается к себе. И никак не найти нам равновесие.