Это убило стыд, уничтожило. Факт Голгофы всё опрокинул, сделал обратным; все представления изменили полярность, минус стал плюсом. Те, кто казнил Христа, мнили: гонят преступника, – но в реальности распинали они свою мудрость и добродетели, кои Бог, сойдя, ниспровергнул.
Стыден суд этики и её представления о «благом» и «достойном», «добром» и «нужном», «злом» и «негодном». То, что считают «злом» люди, – «благо» для Бога. Если распят Бог «стыдною» смертью, словно преступник, – значит, всё ложь. Стыд в обществе означает честь в Боге.
36
Скоп безучастен к сложным вопросам, их как огня бежит. Стоит в книге ли, в фильме, пусть очень редко (фильм есть коммерческий упрощённый продукт) и в музыке проявить себя сложным мыслям и чувствам, люди зевают либо досадуют.
Почему мы не думаем, как попали в ад? Жизнь течёт в полудрёме. Всё, что грозит трудом наших высших способностей, избегают, разводят и оскопляют; лишь микродозы дух наш усвоит. В моде пустейшие сериалы, пошлые песни, – наш отпечаток.
Так мы слабеем. Изо дня в день. Ментальный дар сводим в нети. Если прав Дарвин и эволюция всё ж была, возможна ре-эволюция. Вдруг пошёл процесс? Вдруг от высшего устремляемся вновь в ничто? Знать хочу: перед смертью кто-нибудь думал, что жил, как сор? Все проблемы на смертном одре вернутся и станут жуткими. Ненаученный отвечать на них промолчит.
Ответ меж тем нужен.
37
Пошлости. «Никогда ни о чём не жалейте…», – эту вот пошлость как бы поэта меряют пошлым «а…» в полный пошлый рот Áскова, сходного пошляка.
38
Субстрат любви есть истерика, проявление без границ. Толстой возражает: я полюблю вас, будете лишь «добрыми». А известно: чтобы стать «добрым», надо пройти фильтр этики. Что пройдёт его, станет «добрым», сбитым под норму. Ну, а какая норма сегодня? Внешность, квартира, должность и деньги. Вот «добро». На всё прочее «подобревшая» вот такая любовь вдруг слепнет.
По хорошу люб или по милу? То есть, иначе, Love, Liebe, Ài, Amor истерична или «добра»?
Взять Бога. Божья Любовь «добра» ли? Нет, истерична. Бог то казнит нас, то награждает. Даст одному вид, статность, власть и богатство плюс долголетие – а другому ночлежку, хвори, уродство. Бог изумляет нас до обиды. Но Он нас любит.
О, любовь истерична!
39
Рушенье тварности в человеческой сущности – это бой с грехопадным модусом мысли и с языком его, чётким ясным до рвоты. Тварь не дождётся, чтоб я уважил право на ясность. Слава неясному, честь невнятному. Вам безоблачное «добро»? Мне – тёмное беспросветное зло.
40
Подумать, так сериалы, полные пустословия, смысловой чепухи, лжи, скверны, торгашества, суть отстойники колобродных (либо же «блудных») атомов Эпикура – той самой дури, что, встав в руинах падшего рая, чудилась истинным и единственным бытием.
41
В евангельях есть неброские, скромные с виду мысли, блёкнущие меж пафосных, громогласных, рвущих на части мáксим «уйдите, чада ехидны» или «верблюда в игольном ýшке». Но эти скромные вроде мысли – крайне трагичные, полные устали произнесшего, сознававшего, что ничто из Его слов не примут. Вот из тех мыслей: «Марфа! заботишься, суетишься о многом, а ведь одно лишь нужно» (Лук. 10, 41).
42
«Страдание – вот что нас возвышало. Стояние душ в невзгодах, что холят крепость, их трепет при виде гибели, их терпение, претерпение, понимание тайн несчастья, всё, что давало им глубину, рост, образ, ум и величие, – всё подарено нам в страданиях, под учительством мук. В нас тварь с творцом воедино: в нас есть материя, лом, грязь, хаос; сходно в нас демиург, гром молота, божество, День Седьмый. Вы сознаёте, что сострадаете только „тварности“ в человеке, тому, что должно быть сформовано, переломано, сожжено и очищено, – да, тому, что страдает необходимо и что должно страдать всё равно?» Ф. Ницше.
43
«Кстати, танцовщице платят совсем не за то, что милая, а ей платят за то, как пляшет, – рек некий умник и взбеленился: – Слушать по буквам: да, не за прелести, а за то, как танцует».
Вот стиль брезгливого восприятия профи нас, бестолковых. Ибо мы требуем от искусств глубинности, кроме только лишь техники. Профи нам говорят: «Прочь сопли! знаем, как делать! мы ведь учились, н@х! а ты – кто такой?!»
Они знают, как делать. В них вшиты схемы, как надо делать. Схемы им мнятся подлинной жизнью, и даже истиной.
Ошибаются, брунсы нашей эпохи, шельмы-jobseeker’ы, ищущие, где прибыльней, и, что важно, не вникшие в потаённый смысл знания, кое в том, что оно ограниченно, а, не как мнят, потворствует жизнь осёдлывать и считать себя богом. Да, заблуждаются, думая, что постигли мир, между тем как они всего-навсего объясняют мир, кстати плохо. Также не ведают, что умелость их значит скудость их духа и что действительность в её драмах и ужасах – результат узколобых зашоренных кембридж-йель-мгу-шных действ по шаблонным рецептам. Но они тщатся, нагло и бойко, драть целость Жизни в тряпки умений.
«Вам нужно милых? или умелых?» – злобятся профи.
Милых нам!
Нам не надо, чтоб мир обтачивали в художествах, принимающих жизнь проектом, а не сакральностью. Профи только и делают, что считают нас сорностью, недоделками, не достигшими степень должного. Не одни тут балеты: нас учат профи от философии, медицины, политики, экономики и культуры. Учат упорно, категорично, властно и пафосно, с деловым выражением, прикрывающим гонор, спесь, вороватость, барство, корысть, форс, бездушие, властолюбие, ограниченность и презренье, стоит увидеть их заседающих в думе или в правительстве. Учат-учат – а миру хуже.
Профи, заткнитесь.
С этих пор – мы вас н@х! В зад вас всех с вашим «знанием», Жизнь терзающим ради ваших карьер. В зад «умную» ограниченность. В зад обточку нас в «правильных» по лекалам ничтожеств и скудоумий правильных линий.
Да, мы кривые. Нам дай не навык, а нам дай душу. Нам – фуэте, не лебедя.
Я «по буквам»: нам ЛЕБЕДЯ!
Нам дай жизнь, а не трек из заученных вашей профи-танцовщицей па-де-па, антрашá, баллонé и пассé, доплясавших к коллапсам.
44
Не оставляет мысль, что над жизнью владычат не органические потребности, а идеи. Первые импульсы – тоже идеи. Жизнь ведь структурна? – значит, план более есть, чем нет. Ну, а план, говорит словарь, это замыслы, претворение коих требует действий, движимых целью. Замысел сформовал жизнь. И есть догадка, что половой раздел стался умыслом.
Жизнь влечёт к удовольствию, вот тренд, – чтоб меньше боли и больше радостей. Кто б стал жить ради мук? Вывод: в радость ли регулы и беременность женщин? Боль неестественна для уклада органики. Если женщина хвалится «материнскою» функцией, вспоминается раб, гордый собственным рабством, и мощь внушений в честь материнства, женщин склонивших мнить ад отрадой, благом и счастьем.
План сделать женщину исходил от того, кто случился мужчиной. Если уж Бога спрятали в храмы (что разрушают даже в United States, коя «trust in God»), если Божье Всеволие сводят к рабству спинозы («Бог в рабстве правил личной природы», будто над Богом властвуют нормы), спросим: чтó стоило неким сильным мужам взять умыслом власть над слабым? Пращур наш был, конечно, бесполым. Создал раздел полов первородный грех как решение, отвернувшись от Бога, знать «зло-добро», – «добро» причём относя к маскулинности, «зло» к феминности. Женщин создали, претворивши в них «зло». Мир зиждится строем секса и общества, иерархией, где рабы и цари. В Германии не фиксируют иногда пол рождённых. В Швеции признан был третий пол, «человек».
45
У рэпа есть свой язык, непристойный, открытый. Ненормативный. Как бы ничто по смыслам. Жуть неэтичный. Но – вспомним Ницше. Он был безнравственней, он на 6000 футов превосходил рэп имморализмом.
Ницше был рэпер, то есть читающий текст под ритм. Цитата: «Действенней в языке не слово. Тон, модуляция темп и сила – вот что выводит очередь слов; да, музыка за словами, страстность за музыкой, „я“ за страстностью: в общем, то, что нельзя сказать». Он расшиб нормы прежнего, чтоб смести смыслы прежней культуры; он создал свой язык, что стоит на витальном: темпе и ритме. Это и рэп хотел. Рэп мечтал обратить мир, ставший над бездной, сделать мир новым. Рэп прибег к ритмам и к новым темам, к новой семантике. Только нового Ницше рэп не нашёл и сверзился к смыслам плоским, вроде джигана, басты да тимати.
Но порой в стиле рэпа, то есть за лексикой, где нет этики и морали, вдруг проступает дух ницшеанства как ломка ценностей, как приятие инстинктивного остовом смыслов истинных.
46
Всякий естественный импульс сердца мнят имморальным.
47
В детстве спрашиваешь, чтоб знать. Позже своё твердишь, юный, гордый. Зрелый – не спрашиваешь. Всё знаешь, как тебе мнится. Плюс тебе ясно: всем наплевать, чтó скажешь. Истин не скажешь и не услышишь. Мир без вопросов и без ответов есмь.
Свычай спрашивать – пережиток времён, когда мы могли слышать Бога. Мы были листьями древа Жизни, росшего в рае, но сорвались с него, дабы знать «зло» с «добром», и с тех пор отвечаем мы – лишь себе от себя, увы; наши речи как мёртвый запутанный неразборчивый шум, что платоны с шекспирами выставляют как истину.
48
У нас всех философии, мы спешим воплотить их, каждый как может. Рок человечества – воплощать своё. Но Немцову не вышло, и он пал жертвой собственной философии.
Дело в том, что его философия не была адекватной.
Эта последняя «конструирует бытие», по Когену, и господствует. Адекватная философия держит нос пó ветру. Она прежде научна – стало быть, почвенна, ведь наука заимствует в объективной материи, а не в фикциях. Поведи кто о ртути красных оттенков, вмиг адекватная явит ртуть цвета стали – и спор окончен, можно витийствовать о значении стали в жизни народов. О! сталь любимая сущностность адекватных теорий: сталь всем покажет кузькину матерь! Чтят адекваты и релятивность. Ведь адекватное соотносит себя, как мыслит, с «подлинным бытием», с «материей», «универсумом», «злобой дня»; а не так краснó: с установленным блоком ценностей, с волей власти, сходно с идейною конъюнктурой. Плюс адекватное позитивно. Как же иначе? Ведь если мир таков, каков есть, и не мог быть иным, – считает власть, не дающая, чтобы рог изобилия изливался, кроме неё, на прочих, – то адекватный взгляд на реальность должен быть в том ключе, что-де бред оппозиции как фантазмы о шамбалах голословен; всяк должен, так сказать, здравомыслить, чтоб понимать: нет шамбал и райской жизни, а есть реальный труд претворения долгой, – лет этак в двести, – властной программы, данной вождями, и философия не должна быть ничем, лишь дóгматом, это помнящим. Адекваты жируют и вечно в тренде, будь он советский или инакий, верят в реальность, а не в фантазии и армируют личные адекватные принципы министерской зарплатой, отдыхом, например, на Фиджи, тружеством на державных постах, лелеяньем своей «мыслящей физики» у врачебных светил; притом верны главному адекватных традиций, что заключается в передаче накопленных «знаний по философскому адеквату» отпрыскам, чтоб от Молотова до Ник-ова бытовать адекватно.
Не-адекватная философия не осыпана лайками властных вкусов и, не спеша славить данность, мнит её мóроком, за каким ничего нет, будь он хоть радужный. Она гадит на образы, оболгавшие данность. Ей запрещают. Ведь сии образы, дескать, «святости», «образцы», «достижения», «верность партии», «гуманизм», «идеалы», «вечные ценности», «государственность», «мессианство», «дух» и «законность», «труд» и «народ» (совокупно ещё культ денег, роскошь, оффшоры, власть и коррупция плюс властители дум вроде теле-звездящих пошлых болванов). Не-адекватную прячут в схимах монашества, в диогеновых бочках да ещё в зонах и эмитируют, только вырвав ей зубы и обротав её, как Христа укротили догмами церкви (что, а вы думали, что Никейский клир и член-корры РАН узколобей Христа? У Того лишь Евангелье; у член-корра же, в худшем случае, сто работ про смысл жизни).
В общем, Немцов был не-адекватен. Что ему стоило погрузить себя в адекватность в полный свой выдающийся рост, а? Рядом бы стали топ-адекваты правящих истин Чубайс, Шувалов и Пивоваров. Что не усвоил верные, адекватные мысли? Что не засел за труд «Конгруэнтность „едросов“ замыслам Бога и коннотациям Основного Пути»? Ершился. Не облизал зад власти. Гипостазировал, так сказать, отвлечённое и абстрактное, не могущее, как доказано, быть. Не следовал нужным ценностям. Клал на Императив. Артачился, проявлял нигилизм, монтировал симулякры, эпикурействовал всяко с женской субстанцией; был весьма «вещь в себе», а не как трафаретный стереотипный, с парой извилин, употребляемый адекватами «человек вообще», легковесный, мутный и пьяный. Пережил крахи: нравственный, политический, напоследок физический.
Погубили Немцова вовсе не пули. Не-адекватная философия человека живого, контрадикторная и далёкая от всесильной реальности «-измов», чад адеквата, стала палач его.
49
Видишь власть, вороватую и циничную, – и культ Сталина мнится раем.
50
Ницше, о, Ницше! Ты в «воли к власти» мыслил героев, рвущихся к истине, – а свелось к власти быдла.
51
Есть зёрна истины в бытии нашем? Вряд ли. Мир лишён сущего, и давно мир не Богов. Всё распадается, всё дробится. Наша наука как оперирующая анализом, вивисекцией целого, в бесконечной прогрессии делит мир на фрагменты, клочья, частицы. Всё это валит смрадною кучей, и эталон теперь то, чем ветхозаветный Ной пренебрёг бы. Частностей много, уйма явлений, все гнусных качеств. Взять интернеты – пажить фимозных, равных моллюсковым. Отыскать там суть тщетно; в зрении рябь одна, а в ушах шум бессмысленный, гвалт, трещание, звуковой идеал то бишь, ибо Шнитке мнил, что-де музыке нужно стать «шумом». Истина в мире вот-вот исчезнет, как из кадавра жизнь.