69
Выйдя из рая, Ева с Адамом вышли в историю.
70
Сумасшествие – мера истинности ума.
71
О хаосе и о космосе. В хаос кличет Христос, поэтому пусть в него обратится всё, космос в том числе. Ложен – космос. Хаос – естественен, не разрушителен: он таков только космосу. Хаос – рай. Чтó вокруг нас, есть извращение. Ад как раз – это космос, строй и порядок, разум, законы, то, что царит вокруг. И когда заявляют, что всё разумно в мире и в людях, правит-де разум в форме законов, – это обман. Закон введён ради блага насильников, властолюбцев и выжиг. Им – подиум, всем – подвалы. Истинно, чтоб строй космоса сгинул. Ибо когда Христос сверг закон из законов – смерть, – Он явил нам реальность. Мы есть – нет смерти, смерть есть – нет нас. По истине смерть фиктивна, всё-всё бессмертно. Смерть – блеф мышления, сотворённого первородным грехом, – мышления от «добра» и от «зла», вменившего смерть основой лживого строя. Это мышление первопредка Адама есть первородный грех. Надо, бросив мужское, двигаться в хаос прочь из порядка, ― стало быть, к Еве, стало быть, к Женскому. Хаос ― рай с атрибутикой Женского.
72
Явно, в Бога не верят, пусть врут что верят. Практика позитивного деланья, что достигла звёзд и рождает набитые чудом физики, химии, математики гаджеты, не даёт Богу шансов. Всё, мыслит род людской, зиждит он, САМ! Чем? Разумом. Некогда сам собой род людской поднял камень – нынче в руках его руль машины, джойстик компьютера, автомат. Но не Бог дал ему всё это. Дал это – разум. Бог? даже если принять Его, то с учётом пословицы, что на Бога надейся, сам не плошай.
Расхожей, чем «верю в Бога», сделалась фраза: «верю в мощь разума», – что всегда в устах практиков. Если б верили в Бога, а не в свой разум, то до сих пор бы жили как звери, ждали бы «манны», – вот их резоны. Позитивисты, к коим относится род людской (кроме двух-трёх процентов), верят, что люди сами всего достигнут, только верь в разум и в самого себя.
Впрямь: чтó нужно, Бог людям нé дал. Твердь не разверзлась, чтобы оттуда нам выпал «вольво», серьги Гризóгоно, медицинский пинцет, утюг. Нам не выпало уха, тем паче сердца, мозга и печени, каковые печатают 3D-принтеры. Человек всё устроил собственным рвением, силой разума и идеями, – убеждает нас логика.
Почему тогда люди, в разум влюблённые, мнят безумием, когда им говорят, что коль их славный разум создал всё из себя – то женщину, значит, создал мужчина как тип разумнейший? Создал – да и забыл о том, а теперь, смеясь, кличет помнящих казус психами.
Ум – начальствен. Умные жаждут, чтоб им служили. Некогда род людской обращал в рабство пленных, а ещё раньше – тех, кто был рядом, самых смиренных. «Умные» делались чтó теперь звать мужчина, «глупые» – женщиной. Всё тяжёлое, – значит, ergo, и важное, – возлагали на «глупых», то есть на женщин. Так что феминные формы суть проявления неразумной, стало быть, сущности, а вот формы мужчин – кров мощного доминантного разума. Да, вот так. Если разум творит всё сам, почему это женщину, сущность более ценную, чем, к примеру, утюг, сотворил некий Бог, в Какового не верят? Всё творит человек, и женщину. Отрицать сие – отрицать и себя, коль верим, что Бога не было и что всё вокруг строит разум. Жуть неразумно, коль мы допустим, что, дескать, нечто, создав нас, испепелилось. Это не может быть, ибо ставит вопрос: до того как «разумные», кто мужчины, создали «глупых» в качестве женщин, им предстояло себя создать. Как спроворились?
73
Президент: «Надо чувствовать, как живёт простой человек».
Образцовый пример чутья! Сходно мы сострадаем кошкам с помойки. Но! президенту лучше бы чувствовать, как живут кунаки Кремля, как пахуче живут, шанельно… Нет, он не чувствует. У него на них нет чутья. На нас – есть. Почему? Видно, мы дурно пахнем, – ну, непривычно. А у богатых запах привычный для президента.
74
Женщины поминутно откидывают с лиц волосы. Раз за разом, упорно – а волос вновь в лицо… Странно. Факт в пику разуму. В смысле, женщины по каким-то причинам лучше потратятся на волынку с причёской, чем будут мыслить лишнее время. В женщинах нечто борется с мозгом. Что получается: что эстетика неразумных волос – над разумом? Значит, разум наш лживый? Утилитарный? А может, хуже? Ибо разумней, чтоб волос не было, как иных вещей, что мешают мышлению. Уймы вздора, чуши и малостей, на взгляд разума, он сумел уничтожить в битвах с эдемом. Он просто стёр их с лица земли, дабы всё стало лысым, но зато мыслящим.
Получается, что эстетика разума созидает «красóты», что в первозданном значит уродство. То есть до разума был мир Божьих красот – а после мир стал разумен. То есть уродлив.
75
Мамардашвили отнесли фразу, что де, изрёк он, Христос до сих пор на кресте в мученьях… Мысль не нова отнюдь: мысль Шестова и, верно, старше. Больно, что фразу, важную и трагическую, не помнят и ей дивятся, точно находке.
76
«Хватит вам думать. Толку не будет». Н. Кэмпбелл в пр. «Глянец». Дух глубин в диве подиума? Сравните:
«И заповедал Бог: ты от всякого древа ешь, но от древа познания ты не ешь; как съешь с него, ты умрёшь» (Быт. 2, 16—18).
«Я погублю мудрь мудрых, разум разумных свергну» (1 Кор. 1, 18).
«Остановкой ума» открывается истина (И. Сирин).
«Сознавать есть болезнь» (Достоевский).
Ницше свидетельствовал, что цена абсолютного знания есть безумие.
Вот, писатель, философ, Бог на одном краю. На другом – девка склочная, нетерпимая, эгоистка, вешалка моды и идол масс, живущая лишь инстинктами, каковые, напомним, дал нам Господь и к которым звал Ницше. То есть столкнулись сверхразумение да сверхглупость – и соплелись в одно как ни странно… Впрочем, не странно. В истине целость, синтез, единство, всё совпадает, в том числе антиномии. Что из этого? А вот то, что мы молимся. Как бы мы христиане и чаем к Богу. Мы ходим в храмы, лбы разбиваем, – только б заметил нас! – под иконами. Но попасть к Богу просто: выполни, что велят Бог с Ницше, также Наоми.
77
Жадная лицемерная власть, хозяйствовать не умея, раскинула сеть чиновников и утроила силовые структуры, чтоб защищаться.
78
Нравственность – достославный, почётнейший институт человека, фундаментальный, краеугольный, конститутивный. Как родилась она? Зиждима на неправом и правом, то есть на том, что одно есть «добро», чтоб искать его, а второе есть «зло», чтоб давить его и заушивать, она детище первородной вины, познания «зла» с «добром».
Человек, совершив первородный грех и утратив связь с Богом, не ужаснулся, но начал взращивать грехопадный акт, так что «древо познания» расцвело цветом норм, табý, принципов. Род людской взял за честь познавать, в чём «добро» и в чём «зло», тщеславиться «нравственными устоями». Индуизм горд своими, а православие, синтоизм и ислам – своими. Плюс есть мормоны, панки, фашизм, адвентисты седьмого дня, хасидизм и т. д. и т. п. Они тоже горды собой. И у всех мораль лучшая. Что при этом случается с миром, созданным, чтоб его не кроили «злом» с «добром», – налицо. Мир чахнет.
Как всё наносное не от Бога, этика сгинет. Не унесёт ли она также нас с собой? То, что Бог не давал, мы ж взяли, нас обездолило. Человек человека по поводу грёз о «нравственном» жёг в кострах инквизиции, бил, расстреливал и сёк розгами, жарил заживо, отравлял, сажал нá кол, – точно ускорить ход первородной вины есть долг. Слышим: «нравственные святыни», «заповедь как сакральность», «наши священные благородные цели»… «Святость» вдруг стала брендом морали? Род людской освятил свой грех? Получается, что не Бог священ, а мораль, результат преступления? Бога сдали в утиль? Но зачем тогда храмы этому Богу? Есть ли толк в клире, любящем поучать мир денно и нощно, но, видим, лживо, ибо священство учит морали? Истина рядом. Если наставники (равви, патеры, муфтии) вдруг откажутся от познания «зла» с «добром» и основанных на «добре» и «зле» дискурсах – род людской мигом вырвется из-под гнёта.
Кто первородный грех мнит «сакральным» – тот против Бога. Этика – это то, где возможно быть, лишь предав сущность Жизни, коя в свободе и прихотливости. Удушив Жизнь с помощью внешних норм и внедрённых (сóвестных), мораль вводит в нас правила, а они подменяют Жизнь смертью. Что мораль требует? Вознестись над своей самобытностью ради общего, растоптать своё, чтоб всё было безликим. Мы замещаем рай первородным грехом, заверившим, что давным-давно человек пленён разумом, знающим, где «добро» и «зло», и владеющим миром.
Кто совершенней, Бог или разум? Вряд ли последний. Он ограничен. Он, чтоб закрыть путь к Богу, взнёс мораль как барьер, за который нельзя шагнуть. Оттого-то мораль – путь падших.
79
Русская философия суффикса. Русь не терпит фамилий на «-ов» и «—ев» за их мягкость. Правил Романов – и его свергли от недовольства. Но взялись люди с ФИО на «-ин», Русь смяли и обротали: Ленин и Сталин. Приободрилась Русь под стальными руками!
Сталин скончался. Сунулся Маленков, сорвался. Вышли Хрущёв да Брежнев. Вновь поразмякла Русь, позабыла порядки, скурвилась, предъявлять как бы стала. Тут бы ей «-ина» – ан вылез снова «-ов», кагэбистый Андропов, но бесполезно…
«-ко» встрял случайно, то есть Черненко. Выскочил «-ов», Горбач; только зря он крутился: Русь, на «-ов» хáркая, предпочла ему «-ина», лёгши под Ельцина, от кого пошла голой, вздрюченной пó свету, но зато и счастливая, что сыскала пахана, кой, крепко зная Русь, дал в наследство ей «-ина». Снова Русь крепнет, строится взводно, ротно, как прежде, вновь кричит здравицы с одобрямсами.
Вывод тот, что беда не в политике с экономикой, что, мол, лопнули и страна впала в кризис. Нет, дело проще: Русь жаждет «-ина». Славься, Русь, и цвети! Возьмётся «-ов» – ты гони его в шею вплоть до Засранска!!!
80
Языкоблудие – признак плоскости мысли и мелкоты её. Ведь глубины туманны; их язык сумрачен; о них ясно не скажешь. Все краснобаи, стало быть, лгут, увы, разъясняя нам, чтó не может быть ясным, и ведут к бедам как провоканты.
81
Встречь мне шли люди, разные венгры. Ярость напала, я зашагал на них. Дурно выгляжу? Но я здесь на своей земле! – потекли бурно мысли. Я здесь, в России, странной, блаженной, нам воспретившей культы маммоны! Вспомнилось, что есть русские, кто, кляня иноверие, безоглядно заимствуют чуждый быт, словно тот – не последствие чуждых принципов, словно внешне быть кем-то не означает, что ты внутри как он. Но что я из себя являю, пусть неудачливый, надмевался я, – за тем русскость и право гордо здесь сейчас шествовать. Чудилось, когда шёл на них, респектабельных и ухоженных, будто русского выше нет и я сам непорочно, непревзойдённо прав! Пусть пентхаус, «бентли», гламуры не про таких, как я, но под ними – моя земля! пращур мой здесь владел! – исступлённо я мыслил в жажде явить им смутное и неясное самому себе, но громадное и несметное, вдохновенное до восторга, это ужо вам!!
82
В книгах Арсеньева так подмечен любой, даже жалкий, клочок земли Уссурийского края: речка, утёс, ключ, сопка, старица, ручеёк, склон, бухта, тропка, угодье, лес и долина, – что я влюбился в мелкие частности и в моменты природы больше, чем в подвиги и колоссы культуры, видя в последних лишь обобщение, усреднение и подгон под один ранжир неиссчётных приватностей и подробностей мира.
83
Грёзы угарного человека. Брызнул вдруг импульс к женщинам, интерес к ним. И я подглядывал в стёкла бани. Но не отличное там влекло меня, как покажется, что смотрел я на бёдра и груди. Я их боялся. Женскость пугала. Старшие прогоняли нас и во тьме, глядя в стёкла, зло рукоблудили. Перепачканный снег ел пёс… Цинично? Если права мораль – сперма мерзостна и мы жутки. Но это ложь. Ведь наша цель: превзойдя «сей мир», впасть в инакий, где Суламифи, Грайи, Венеры дивны не этикой и ей верной эстетикой, а планом Бога.
Помните: чтó считают прекрасным, в истине страшно, чтó мнят нормальным – в истине грешно. Вы некрасивы? Люди не правы, мысля вас фоном при Нефертити. Лишь потесни мораль – и ты станешь богиней. Ибо зачем мы? Глянь на младенцев: девочка кроха – вульва огромна. Девочка в Боге только вагина. То же и мальчик – разве что фаллос. Прочее – мóрок, как бы надстройка. Это признавши, станем как боги. В древности секта жриц-проституток в храмах Кибелы яро шептала: «О, фаллос, подь в меня! Я разверстая!» – и мужчины сбегались.
84
Мы сверх суждений, к нам относимых.
85
Люди мнят правдой только чтó пережили. Что не пережили – им ложь. Оттого для них нет эдема, и первородного преступления, и Христа с Его истиной. Что же есть для них? Церковь, власть, здравомыслие, тупость, лень, гарри-поттерство, демагогия, мишура и в конце концов смерть. Смерть вечная. Ведь не то что Христа с «вечной жизнью», но даже Ницше мнят чокнутым, звавшим в «вечное возвращение».
86
Реализм, увлекающий мир к коллапсу, в крик кричит, что история, мол, не ведает сослагательной яви. Это неправильно. Надо чувствовать, мыслить, жить в сослагательном наклонении. Сослагательность – райский сад, искорёженный разумом. Сослагательность есть реальней истории потому хотя б, что в ней всё нам желанное. В ней – то царство Христа, где несчастные счастливы и где волк и ягнёнок будут жить вместе (Ис. 11, 6). Или – или… Ну, а отсюда тест христианам, и тест коварный: либо Христос обман – либо «мир сей», взросший разумно, без сослагательств.
87
Мир грехопадный – это мир ценностей как мир домыслов о добре и о зле, где властвуют разум с дочерью этикой. Данный мир создал М (мужчина). И вся культура рубенс-ван даммов в целом мужская. Ж – дочерь рая, женскому нравился прежний Бог. Но мужчина сменил богов; вместо Гей стали Зевсы, а вместо Евы – Пигмалионы, сведшие камень, мёртвую-де бездушность, в женщину.
Фрейд считал, Ж завидует пенису и ему подражает «недо-мужчиной», хочет того же, что и мужчина. Вздор. Она хочет вернуть эдем. Ей бы вбить этот фрейдовский «пенис» в кал, и поглубже, чтоб, в свою очередь, претворять не умышленность, но любовь и рожать не мужской грехопадный тип, но тип райский. Пол не под поясом, он в мозгах. «Эрогенная зона женщины – её мозг», Минелли.
Сгинул лик Евы – сделался образ, созданной мужским мнением о прекрасном, названный «woman»…
Не об Адаме речь, тыщу лет вырубавшем рай; не о внуках его, столь древних, что стали мифом. Их грехопадный пыл свёлся в скепсис, в мудрый цинизм о женщинах: что, де, могут? рожать? сношаться? делать что велено? По исламу Ж вроде «тени мужчины». Ницше изрёк в сердцах, что Ж «кошки» и что у них, мол, «женский маразм». Шопенгауэр вторил, что Ж – «гусыни». Ж – смерть разумному, полагали философы, гроб мышлению, тормоз мысли. Ж манят в дикость, будучи свалкою всех страстей. М благий – Ж нечестива. Место ей в гинекее либо в гареме, за занавеской. Пусть бы являлась, чтоб принять семя и разогнать мрак страсти, – и исчезала. Некогда на соборе (585 г. Р. Х.) спорили, «человек» ли Ж. Наивысшая ложь мужского – принципы и религии – учат:
Ж есть ближайшее для М «злое».
М зиждит «космос» («строй» и «порядок») – Ж ладит «хаос», или «расстройство».
М положителен, добр, культурен – Ж негативна, зла и дика.
М светел, супер-активен – Ж неактивна и несветла (темна).
М прогрессивен – Ж регрессивна.
Женское, М считает, празднует разрушительных, злых аморфных богинь, вредных «доброму» «прогрессивному» «светлому». Порождает чудовищ Гея. Фракийская Ма пьёт кровь. Кибела тимпанит в оргиях. Кали требует человеческих жертв. Ангрбода – мать всяких монстров. Перунова дочь Девана бьётся с отцом, став львицей.
Ж угрожает – М с ним воюет, так, что он Еву, что означает «Жизнь», – безграничную, неохватную Жизнь, – свёл в трубку, чтоб её пользовать. Вульвы с чётким параметром в стиле Барби – вот идеальный пенисный мир. Жизнь-трубка для познавательных фрикций – вот весь М-«космос», «строй» и «порядок». «Добрый» М, скобля рай бритвой домыслов, возомнил стружку «хаосом» и винит в этом женщин. А обстоятельней, он единственно смог вместо рая дать дом, где пьёт, одуревши от дел своих.