Зиждит разум, мнит человечество. Он построил культуру, цивилизацию. Секс, с Адама и Евы, служит познанию зла с добром – скрепок разума. Оттого постфрейдизм затирал эротический пафос, выпятив социальный план. Юнг в аспекте непадкого на клубничку учёного стал вдруг бóльший спец подсознания. Раз, в беседе про Фрейда, некто настаивал, что ему ближе Юнг, отрицавший влияние и всесилие эроса в социальном устройстве. Юнг-де научно знал: миром правит не эрос, а «коллективное бессознательное», «архетипы».
Спросим же Юнга и с ним согласных, сделавших эрос лишь проходным двором в область вящего разума и этических прелестей: господа, «коллектив» ваш, носитель-де «бессознательного», он что, с неба свалился и он не есть плод Евы с Адамом? Нет, секс первичен и все проблемы, стало быть, сексуальны в первую очередь, лишь потом социальны. Вывод: покамест нас не было, «архетипов» в нас, как моделей «вневременных априорных форм», не было. А дадут нам те «архетипы» – Ева с Адамом, их отношения, сексуальный (бинарный, на оппозициях) взгляд на мир. Если только Карл Юнг, как Дарвин, не внук макаки3.
130
Я, заболел когда, разделил жизнь и внешнее, что вокруг неё, чувствуя, что последнее не есть первое, что они в корне разное и нуждаются в разном: здесь власть, порядок и в воздух чепчики да закон «дважды два есть четыре» – там пакости, дурь, безóбразность. Но вот где жизнь меняется в данность, чтó у них общее, как туда и обратно, из жизни в данность; также что истинней, – тут неясности. Легче быть имяреком, думая, что, ничтожный вовне, я внутренний славен, грозен и истинен. Здесь никто пускай – я всё в истине. Легче быть имяреком, если нет ясности, где действительность, а где жизнь и что именно сущей.
131
Явно, внемыслие выше разума. «Остановка ума» – вершина познания. Ведь «могýщий в предельном смысле, – Ницше заметил, – то есть творящий, должен быть как незнающий, а научным открытиям, как у Дарвина, даже в пользу их узость, сухость, рачительность». Философии начались с сомнения, с недовольства порядками и трактовками мира, сколько б их ни было. Это значило философскую фронду вплоть до безумия. Плюс внесмыслие есть путь к новому.
132
Демократия пакостна, раз юлит перед быдлом, что платит деньги, нужные демократам. Быдлу потворствуя, демократия суживает, стесняет, гонит высокое, дерзновенное, так что жаждешь тирана, мощи какого впору не пошлости покорённых им, но великое. Автократии Сталина оказались под стать Шостакович, Бахтин, Пастернак, Эйзенштейн. Демократии нынешней под стать пьянь, скоморохи, теле-философы, воры, свитские маршалы, кино-пошлости и гламурные кустари искусства.
133
Страшный грех – геноцид. Прощается он со временем? Можно его прощать? Нет, мнят евреи. Ловят нацитов и убивают их. Геноцид, по их мнению, сроков давности не имеет. Так. Тем не менее, справедливости ради, следует филисти́млянам, асореям и енакимам, также хеттеям, иевусеям и хананеям (и ферезеям тож), истреблённым евреями, обвинить их в подробном же. Геноцид сроков давности не имеет. Фактов же масса, тем паче истинных и бесспорных, ибо все вписаны в Книгу Книг – во святой непреложнейший текст её (Втор. 12, 2—3; Втор. 13, 15—17; Втор. 20, 16—17; 1 Цар. 27, 9; Числ. 31, 7; Ис. 11, 10—11 и пр.).
134
О, грёзы секса!.. В общем, секс прост: вход, фрикция и релакс. Естественно, можно тешиться, что проник, скажем, в доктора фил. наук, в ведущую ОРТ, в бомжиху там, в космонавтку. Можно похвастать: «Ой, я актрису @х!!» Так и женщина может тешиться, что в ней фаллос член-корра, или полковника ФСБ, банкира… «вау, меня сам премьер @х!!», – тешиться, но понять вдруг, что в тебя втиснулись впрыснуть семя. Весь антураж этот – дабы сокрыть, что используют для мужского – Жизнь, коя женщина. В сериале «Красотки», где речь о «бимбо», девках-охотницах на мужчин, советуют, чтó носить и как действовать, но молчат, что играть предстоит по правилам, то есть в русле мужских догм о женском. Но – что в том правиле? Иерархия, по какой вам, единственной в своём роде, неповторимейшей, надлежит занять миллиардное место. М есть система и иерархия. Сделай пластику, превращающую в модель с обложки, – и ты понравишься. Но какой ценой? Эмуляцией? Воплощение дум мужского о женщине – вряд ли женщина. Это копия, плагиат, увы.
Вредно чтить модус мысли, что претворяет лишь мир мужчин, патриархатный мир. Исторический разум, в целом, мужской, истоки его – мужские. Ж-половине рода людского лучше не думать, лучше быть взбалмошной, безрассудной, капризной. И, коль такою быть трудно, даже опасно, в этом повинен лишь феминизм, уравнивающий Ж с М, не больше.
Женские культы сламывали мужское. Жрицы Инанны вступали в спонтанные половые связи (сакральная проституция), ослаблявшие мозг в оргазмах. Женщина помнила, что она была раем, сытившим и объемлющим – ВСЁ.
Ж лучше иметь в виду, что род избранных «сего мира», сильных, талантливых и богатых, то есть мужских по сути, будет презренным в конце времён, а род худших – прославлен (сказано, что «последние станут первыми» (Лук. 9, 48). Банк спермы Грэхэма опозорен (цель в спермо-донорстве для селекции новой расы). «Фабрика гениев» обанкротилась: от продвинутых, гениальных М вышло мелкое. Предпочтение лучшего значит выбор мужского, патриархатного «сего мира», нашей реальности. Выбор худшего значит выбор эдемского, или женского. В мире худшее – в Боге лучшее.
Нужно помнить: корень отдельных-де, независимых наших тел есть рай. Это помнить, ревностно помнить, есть титаническая и кровавая битва, в коей мы на мужских полях либо женских.
В день торжеств бонапартов их окружает мужской строй. Но в день Голгофы с Христом – лишь женское. На любой фаллос сыщется роковая Юдифь.
135
Я слышал, как говорили о ком-нибудь, что от ветхости у неё (него) пух за ушами. Я сделал вывод: в старости за ушами чуть не у каждого пух растёт. Повзрослевши, я выяснил: не растёт там пух, а там пух от верчений старого человека на изголовье от злых бессонниц. Горькие знания.
136
Истинно, что «блаженны нищие духом» и им бессмертие. Истинно, что знать много не нужно; вся мудрость мира – ложь перед Богом. Но, если сталось, что нас учили и набрались мы «мудрости», что не мудрость, как нам избыть её? Канты, энгельсы да хайдеггеры – их идеи ведут к спасению, мнили мы. А они всего-навсего лишь вожди заблуждений, через лес коих мы бредём вспять, в Эдем.
137
«Философствовать – доходить до дна разума, до мыслительных бездн». Ф. Ницше.
138
Славный Спиноза мнил, что его философия, дескать, истинна, ибо строится математикой, по научному методу, что она и людей трактует, словно квадраты, то есть бесспорно. Кто спорит с алгеброй? Точные, мнил Спиноза, как математика, его выводы сама истина.
По Шестову же, философия быть должна сумасшедшей. Он, вслед за Ницше, верил, что философия начинается, где кончается разум. Стало быть, вся научная философия, РАН-ская в том числе, таковая не есть, с учётом, что философия – вещь о «самом значительном», говорил Плотин, чего школьный, нетворческий, догматический, конъюнктурный, рассудочный ум член-корров, полный земным, не ищет. Но – искать надо. Важно знать, чтó за гранями жизни, – там, где ничто, мнит алгебра, а на деле всем нужное. Вот о чём стоит думать. Смерть – дело алгебры, что не мыслит грядущего. Реалисты, – так зовут поверяющих мысли алгеброй, – шутят, что в нашем «сём миру» правомернее заниматься земным, вещественным, ну а там, на «том свете», будь он, – «том-светным»… Было б так! Человек – чадо двух миров одновременно: и земного, и горнего. Многим вдосталь земного. Мне его мало, как и Плотину. Мне изнурительно, маетно, душно даже в бескрайних ширях Монголии. Человек несвободен, если обходится бытием; свободен, если идёт к Инакому. Философия быть должна сумасшедшей и трансцендировать за предметный мир в непостижное. Там любой, чей ментал не увяз в земном, сыщет яви насущные и живые, вечные, как сыскал их там Данте, – в том сыскал, чего как бы и нет, но что вдруг сталось истинным.
139
Я люблю вид горящих трав и их запах с тех пор, как давным-давно на Востоке видел пожарища, меркнущие близ вод. Я всматривался в их зеркало, я пытался понять, чтó ждёт огонь, почему он смиряется у черты сонной влаги. Видел же я там – себя… Я понял, что отражение позволяет представить себя, что важно. Также я понял: раз огонь умирал у вод – в отражении гибель. То есть познание как рефлексия бытия есть смерть? Незнание живоносно?
140
Боже, должно быть не так. Весной в тени и в оврагах надо бы таять грязным сугробам, прочему надлежало быть гривами прошлогодней травы, над коей в торчь прутья голых кустарников. Так оно, в целом, было. Но под немеющей, не очнувшейся к росту липой прянул вдруг Цвет – как радостный смех над сроками, над законом природы и страхом братьев, что ожидали тёплого мая цвесть безопасно. Ночью Цвет умер в инистом рубище. Но во мне он поверг закон. Цвет явил: жизнь сильней его. «Как так можно?» – тщетно гадал я. Бог значит чудо, вдруг я подумал, то есть безумие. Ибо всё в миру, что помимо порядка, что восторгает нас и живит – безумно.
Честь ему!
141
Стиль Катулла
142
Избыточная масса кошки, сравнительно с массой жертвы, суть компенсация за утрату инстинкта в пользу приятельства с человеком. Льву предстоят звери равной или почти равной массы да и опасности: вепри, буйволы, аллигаторы. Не то кошки, что на порядок больше добычи, маленьких мышек. Ярость их одомашнилась, свелась к хобби. Горе бездомным брошенным кошкам: участь их – возрождать инстинкт в поколении, между тем как терялся он, знаем, эрами.
143
Всё должно быть не так. Попавшейся на веранде птичке не стоило биться в стёкла, пискать от ужаса. Ей не стоило мнить, что, в лад «struggle for existence» жуткого Дарвина, я убью её и поэтому нужно вырваться. Убеждённости в нескончаемой bellum omnium contra omnes не следовало держаться. Птичка должна была дать мне выпустить её тельце в майский день к небу. Сходно и мне бы не видеть зла, где я ждал его, но доверчиво встать навстречу, чтоб оказалось, что зла и нет совсем, есть «добро зелó» Бога, высшего в мудрости. Но как я не пошёл без забрала к принятому мной злом – так птичка, глупая птичка, бьётся о стёкла. Ибо рай кончился и идёт война всех со всем, та самая bellum omnium contra omnes.
144
Этимология слова «этика» – «место общего пребывания» (или «общее место»). Мы живём в этике, в «общем месте»; отсюда роль «общих мест» и в культуре. Общее – это то, с чем согласны либо что принято (практикуется) всеми, то, что понятно всем, большинству; типа, я смеюсь, где и всем смешно, и я плачу, где плачет каждый. Всякие книги, кроме книг гениев, – стопроцентно из общих мест, потому всем понятны и интересны. «Вау, пишет правду!» – думают массы, слушая, видя копии своих собственных вкусов, правил, масштабов. Им наплевать на факт, что расхожее смрадно, грязь к нему липнет.
Я чую фетор быдла культуры и корифеев этой культуры. Мне тошнотворно «общее место» – то, что понятно всем и всем ясно; ведь раз понятно и ясно, что же внимать ему? Ибо общее – спать, жрать, срать, pardon. И когда вопят: круто! – я знаю: враки. Неинтересно, плоско, банально, что бы там ни было; винегрет общих мест про любовные шашни, деньги, карьеры, бизнес, бандитов, про благородство, честь, добродетель и героизм «во имя морали» – гнусные подвиги, когда доблестный вохра, ради дел партии и устава, бьёт в ухо узника.
Это было. Было и есть, терзаюсь я и жду гения, кто приходит и говорит: очнитесь! мир, он иной совсем, вы в плену симуляции и надуманных ценностей; вы гниёте и гибнете.
Пошлость «общих мест» царствует. Даже опусы гениев на все сто из расхожего и лишь случаем дарят дух, восстающий в высоты, где нам быть дóлжно. Ведь неспроста Платон, задыхаясь в узилище «общих мест», создал искристый мир идей и вознёс его к свету, вслед за чем вышел сам к богам. Честь безумным!
145
Общее (вроде этики и морали), – «обще-», так сказать, «человеческое», – дурно, знал Данилевский. Целить быть «нравственным», т. е. быть «человеком вообще», твердил он, значит равнять себя с общим местом, с бесцветностью и отсутствием личности.
146
Дабы стать частью сущего, надо стать, кто ты есть, чем ты был рождён до того, как впал в этику «общих мест», утративши свои ценности.
147
Вкусы вне споров, мнит 100% рода людского с ветреным ханжеством. Вслед за чем все немедленно – скопом – любят и одобряют пошлых паяцев, пошлых витиев, пошлых учёных. Вкусы вне споров. Вы правы массой, я – одиночеством.
148
В прошлом веке, в 70-х, славилась «деревенская проза», что упивалась сельскими нравами. Урбаноидность мнилась фальшью, но вот деревня… Глянуть бы глубже. Книксены перед весью (либо же городом) есть, практически, упивание первородным грехом как первым «антропогенным», так сказать, действом, дрейфом от истин.
Да, от peccato originale – нравы и «лады» славной деревни, с виду сусальные, тем не менее страшные. Ведь недаром пришёл Христос. Он рассчитывал, что безумная речь Его обратит людей от их «ладности». Люди взяли в ней, что подходит их мерзостям, остальное же слушают сотни лет как метафору и зевают вбок: эка, выдумал… Коль спросить, чтó сказал Христос, приведут «не убий» из наследия знания «зла-добра», «не кради» и так далее. Про «блаженны нищие духом», «лилии кольми паче», «ýшки игольные» для богатых редко кто вспомнит, сходно не вспомнят про «возлюбите». Это ведь сразу, – сказочным образом, сверхъестественно – возникает иной мир, где президенты, деньги, величия, церкви, подвиги и другой людской вздор загремят с вершин, чтоб взамен славить Бога.
149
Снятся богини, сочные груди, крепкие бёдра; всё это радостно, усладительно и в обилии… Это всё не сказать прошло мимо, но – как бы вскользь меня. Мне, как всем, счастье, вольность, восторги мерялись дозами. Оттого и тоска по снам с их роскошеством. Оттого мне претит «сей мир», где обманут судьбой, обещавшей с избытком, но давшей толику, плюс где люди и сам я попросту куклы при кукловоде, скаредном, алчном. Вот зачем я ищу ключ всего, превративший нас в вещь.
150
Знанья черпают всюду, кроме мозгов своих, – этак проще. Правда, случается впасть в условия личных кризисов, и тогда ржавый, брошенный механизм наш делает ход-другой. Но, как правило, нынче мозг не используют. Из источников знаний в лидерах что? Par exellence, телевиденье, что внушает нам сведенья под стать спросу, – кой, в идеале, ясельный уровень персонажей «Дом-3» или «Comody-club», где пошло, чтобы купили. Скажете, что так было всегда и что люди мыслят с трудом? Едва ли. Прежде мы были чаще с природой, да и с собою, к нам долетал глас Божий. Коммуникации опрокинули на нас рог изобилия из банальностей, и они погребли нас. То есть cherchez TV… Но, возможно, вы правы? И, может, массовый тип действительно думал мало, праздно, поверхностно? В этом случае он сквернил чин Рода Людского и подлежит суду как насильник. А ведь и правда: плоть мучить скверно, разум – почётно? В общем, филистер (или двуногое с мозгом курицы) не достоин почтения. Принижающий разум должен быть истреблён… Жестоко? Вовсе нет. Это битва за Жизнь, за величие Человека, за его статус. Косная масса лезет в стан мыслящих, сеет пошлые вкусы, госты креветочных, заявляет претензии, оскверняет храм духа глупыми мемами. Сколько бисера вмято свиньями в грязь намеренно! Этот как бы весёлый, бодрый, общительный и бесхитростный сброд, заваливший своим дерьмом СМИ, TV и ru. нетность, груб и воинствен. Он опускает всё в свою тьму. Сократа афинская чернь бивала – чтоб не глушил, наверное, треск банальных умов гром мысли, равной богам… «Ленивы», «нелюбопытны», – ёмко о плебсе выложил Пушкин.