Олег Попенков
О любви еще раз
Посвящаю моей жене,
любимому Чижику
Грустные песни
Всё начинается с любви:
мечта и страх,
вино и порох.
Трагедия, тоска и подвиг –
всё начинается с любви!
Роберт Рождественский
Глава 1
Летели счастливые 60-е. Страна дышала тяжко завоёванным миром и трудовыми свершениями: целиной и полётами в космос; возводила сибирские стройки и строила коммунизм, до которого, казалось, уже совсем чуть-чуть и можно будет дожить, дотянуться!
Правда, главного «кукурузника», обещавшего в приказном порядке ввести коммунизм в СССР в действие к 80-му году, уже успели отстранить от занимаемой должности.
Н. С. Хрущёв сумел не только развалить практически всё, за что брался: от сельского хозяйства, до образования и науки, но и своим нахрапистым, неуважительным нравом «достать» своё окружение – советскую партийную номенклатуру, которая и отстранила его от власти, отправив на «заслуженный отдых».
При этом, в сущности, никаких кардинальных изменений в громких лозунгах «фасадного» социализма не произошло. Амбициозные задачи сыпались на голову рядовых коммунистов и советского народа, идущего «впереди планеты всей», точно из рога изобилия: «догнать и перегнать Америку», «ликвидировать противоречие между городом и деревней», «выполнить и перевыполнить» и т. д. и т. п.
Политическая жизнь в стране била ключом. Многодневные партийные съезды чередовались с пленумами ЦК и многочасовыми докладами на них Генерального секретаря партии, вещавшего о достигнутых великих рубежах в политике и экономике и не менее великих планах на будущее. Их транслировали по всесоюзному радио и всем каналам бурно развивающегося телевидения.
Среди народа ходили слухи о том, что на самом деле генсек не стоит за трибуной, а сидит на невидимом для всех прозрачном стульчике! Потому так долго и выдерживает на ногах, хоть и не отличается особым здоровьем, скорее наоборот!
Правда, в самом начале своего правления новый Генеральный секретарь, Л. И. Брежнев, сменивший вульгарного предшественника и положивший начало «пожизненному» руководству партийной элиты, менявшей друг друга на высшем посту генсека, ещё вполне себе герой!
С его приходом к власти сбылась мечта советской номенклатуры. Теперь можно было в полной мере неторопливо наслаждаться властными привилегиями!
Постепенно стареющая партийная верхушка превращалась в застойную касту, не пускающую в свои ряды никого из молодых и талантливых руководителей. И тем подписала исторический приговор самим себе… и стране. Но пока СССР ещё жил и динамично развивался.
***
Первого мая весенний воздух звенит от многоголосья демонстрации трудящихся, несущих подретушированные портреты престарелых членов Политбюро, красные флаги и бумажные цветы.
«Всё ради человека и во имя человека!» – так звучит основной лозунг партии.
Народ же шутит:
– Мы видели этого человека! – намекая на членов политбюро и лично Генерального секретаря Л. И. Брежнева.
По маршрутам движения праздничных колонн развёрнуты буфеты, торгующие исключительно кондитерскими изделиями и прохладительными напитками. Но дальновидный народ уже навеселе, и не только от весеннего воздуха, ибо уже давно всё предусмотрел.
Продавщицы в белых накрахмаленных колпаках зябнут. Торговля идёт вяло: вся закуска в виде бутербродов и пирожков разлетелась за считанные минуты, а больше никто ничего не покупает. Кондитерские изделия и лимонад спросом не пользуются.
И солнце, как назло, не греет – то выйдет на минуту-другую и щедро обласкает лучами, то вдруг надолго спрячется в набежавшие невесть откуда серые тучи.
В продуктовых магазинах по случаю праздника «выбросили» дефицит – варёно-копчёную колбасу. Километровые очереди. Люди покорно ждут. В одни руки дают не более килограмма. А на следующий день снова к кульману, к станку, в поля…
Ранним утром, с 6:00 до 6:30, во двор многоэтажного дома ежедневно приезжает фургон с молокопродуктами: свежим творогом, сметаной и молоком.
Молочница тётя Валя заходит в каждый подъезд поочерёдно:
– Малако! Малако! – кричит она однотонно, распахнув входную дверь, и будит своим криком ещё спящих жильцов. И те, непричёсанные, досыпая на ходу, послушно тянутся вниз к фургону, накинув на себя рубахи и брюки, с авоськами и бидончиками в руках, организуя маленькую очередь у своего подъезда.
А тётя Валя уже разливает молоко по бидонам большим алюминиевым половником.
Как важно напоить ещё спящих детей перед садиком и школой настоящим, свежим молоком! А оно – отменное, желтоватое от коровьего жира и пахнет лугом!
А ровно в полдень, когда в квартирах трудятся только одни лишь хозяйки семейств, отправив своих мужей на службу, во дворе снова крик:
– Точу ножи, ножницы! Точу ножи, ножницы!
Это пришёл знакомый осетин – мастеровой дядька Армен, который повсюду носит с собой на плече станочек с ножным приводом и «поправляет» всем желающим их кухонные ножи.
А ещё возится с заточкой опасных бритв для бывших фронтовиков, всё время уверяя и клянясь, что делает это в последний раз, потому что уж очень это кропотливая и неблагодарная работа. И на заточку немецкой стали (трофейных бритв «Золинген») уходит чуть ли не весь камень – так тверда и качественна сталь!
Он никогда не улыбается и всегда серьёзен, даже беседуя с босоногой детворой, которая, конечно же, тут как тут, наблюдает за его работой.
Мужчина спускает со лба защитные очки, как у авиатора, и принимается за дело. От бруска летят искры, и ножи получаются острые-преострые! Готовые, их заворачивают в полотенца и уносят домой удовлетворённые хозяйки.
Все вокруг дружат, собираются вместе, поют песни и танцуют. Живут более чем скромно. Почти без мебели. Но весело! В атмосфере ожидание лучшей жизни: вот-вот, уже скоро. Осталось совсем чуть-чуть, нужно только поднапрячься и потерпеть! И тогда уже – «каждому по потребности!».
Никто не знает, что значит – по потребности и кто будет её, эту самую потребность, определять. Но всё равно верят, не задумываясь, и трудятся не покладая рук.
В парках и городских садах по летним воскресным дням играет духовой оркестр. Музыканты, в основном военные, всё ещё одеты в гимнастёрки без погон и офицерские сапоги. А на их груди поблёскивают в унисон с горящими на солнце трубами боевые награды – немые свидетели отгремевшей войны.
Зимой на городских площадях заливают катки, а из радиоточек доносятся бодрые песни советских авторов. Повсеместно организованы пункты питания с горячим чаем, какао, пирожками с повидлом и бутербродами.
Румяные продавщицы в валенках и белых халатах поверх пальто приплясывают на морозце и бодро перекликаются друг с другом. Светит солнышко, играет музыка, рядом подруги – весело!
Открыты двери многочисленных библиотек и читальных залов. СССР – самая читающая страна в мире!
В своём непримиримом споре о вечной истине сошлись физики и лирики. Молодёжь штурмует горизонты: молодые специалисты после окончания вузов добровольно едут на работу в российскую глубинку, комсомольские стройки переполнены теми, кого «позвала Родина». Всюду романтика дальних дорог и свершений. И в космосе мы впереди! Но чего-то всё-таки не хватает… Чего?
Ещё мало кто задаётся вопросами: «Куда идём и что на самом деле строим?» Но страна напряжена. Хочется верить в лучшее, и люди верят.
На трудовые подвиги их поднимают мажорные фортепьянные звуки утренней зарядки, доносящиеся из радиоточки и жизнеутверждающее хоровое пение юных пионеров, способное исцелить даже тяжёлое похмелье.
Вечера молодёжи в Политехническом музее в Москве, которые смотрит и слушает вся страна. Читают свои стихи молодые поэты Евгений Евтушенко, Андрей Вознесенский, Римма Казакова, Роберт Рождественский, Белла Ахмадулина.
В Политехнический!
В Политехнический!
По снегу фары шипят яичницей.
(А. Вознесенский «Прощание с Политехническим»)
В зале негде яблоку упасть – столько здесь людей! И… тихо. Все затаив дыхание слушают стихи молодых авторов. А после зал взрывается аплодисментами. Люди встают со своих мест…
Первые КВНы и первые ведущие: студенты ВГИКа Элем Климов и Александр Белявский.
Чуть позже формируется дуэт ведущих: Светлана Жильцова и Альберт Аксельрод, на смену которому, по его же просьбе, приходит никому не известный студент Московского института путей сообщения (МИИТ) Саша Масляков.
На пробах он не понравился, и его чуть было не забраковали. Но он проявил себя на людях! И его оставили.
Саша очень любит галстуки, особенно на своих друзьях и знакомых. Ему кажется, что они лучше, чем его собственные. И завязаны интересно!
Искромётный юмор студенческой молодёжи и недовольство их слишком уж острыми шутками председателя Гостелерадио СССР Сергея Лапина.
«Непартийное» творчество первых советских бардов. «Неправильная» молодёжь танцует рок-н-ролл и твист. Стиляги в смешной пёстрой одежде: брюки-дудочки, которые можно снять с себя лишь при помощи мыла и только из положения лёжа. Потом наоборот: брюки клёш, да ещё с цепями и пуговицами от самого колена до лодыжки.
Мода приходит с «дикого Запада» в виде повсеместно продающегося журнала «Америка» и американских вестернов, заполонивших экраны кинотеатров: «Великолепная семёрка», «Золотая пуля», «Полуночный ковбой» и другие.
В каждом киоске «Союзпечати» журналы более вольных во всех отношениях стран социалистического лагеря, Югославии и Польши: «Урода» и «Шпильки».
А рядом уже зацветает поганым цветом вскормленное западными спецслужбами и международным масонством ядовитое диссидентское движение, призванное «раскачать лодку».
Бесталанные стишки будущих нобелевских лауреатов, треньканье на трёх гитарных аккордах блатной лагерной лабуды, распространение отстуканного на случайной печатной машинке антисоветского самиздата.
И фамилии главных диссидентов А. Гинзбурга и И. Бродского удивительнейшим образом совпадают с небезызвестными их историческими предшественниками, так много сделавшими в своё время для уничтожения Российской Империи и её приемника – СССР.
Российские банкиры Гинзбурги – родственники международного финансового масонского клана Варбургов, одни из тех, кто привёл к власти Гитлера и оплатил его «восточный поход». А киевские магнаты Бродские – родственники самих Ротшильдов!
И те и другие активно финансировали большевистскую революцию в России, а потом долгие годы совместно с революционной властью грабили её национальные богатства.
Но, возможно, вся эта история с известными фамилиями – всего лишь простое совпадение? Подумаешь – знакомые фамилии! Причудливая игра истории, да и только? А люди ни при чём? Или всё-таки при чём?..
Может, не случайно так получилось, что диссидентское движение в СССР возникло не когда-нибудь, а в конце 50-х? Ведь именно тогда, в 57-м, в Гааге усилиями эмигрантских организаций и «друзей России» был проведён конгресс «за права и свободу в России», где была отработана программа действий для внедрения в нашу страну тех самых пресловутых «свобод»?
Свобода от чего или кого? А главное – для чего?
Итак, на дворе разгар послевоенной оттепели. Всё, что было хорошего и плохого, составляло признаки того давно и безвозвратно ушедшего времени, когда люди Великой страны дышали воздухом надежды и веры в светлое будущее.
***
Эвелина Копейкина, в девичестве – Трамерам, немка по отцу – антифашисту, имела прозвище Трам-тарарам среди близко знавших её людей за сильный, почти мужской голос, за то, что всё в её присутствии приходило в движение, гремело и падало.
Она была смешной, нескладной и даже немного нелепой, но открытой и доброй, способной на искреннее чувство. В её характере не было полутонов: Эвелина могла или любить, или ненавидеть. Всё, абсолютно всё было написано на её бесхитростном лице: и печаль, и радость.
Но главное, молодая женщина умела сопереживать и чувствовать чужую боль как свою собственную. Она вечно кому-то помогала, кого-то подменяла на дежурствах, о ком-то хлопотала и беспокоилась.
Была безотказной и лёгкой на подъём. Кормила всех страждущих: от опустившихся бродяг, потерявших человеческое обличье, до бездомных кошек и собак. И её саму искренне любили все, кто её знал. Любили за доброе сердце и умение сострадать всем и каждому.
Эля, как звали её подруги, много лет служила проводницей на железной дороге, сопровождая вначале военные эшелоны, а после войны поезда дальнего следования, катаясь от своего родного Саратова до самого что ни на есть Дальнего Востока и обратно. Время в пути доходило до 15-16 суток, а иногда, из-за сильных снежных заносов зимой, и до всех двадцати!
Подруги-проводницы, уставшие от одиночества, неприкаянности и вечной жизни на колёсах, сбивались в часы долгожданного отдыха в шумные кампании и пили водку, коротая за бесконечными дорожными историями однообразные, ничем не примечательные дни.
Реже пили портвейн, или, как его называли в народе, – «партейный», за любовь к нему номенклатурных работников. Но баловались дорогим напитком нечасто, в основном в радостные минуты. А их можно было пересчитать по пальцам…
Спиртного, особенно «беленькой», было вдоволь: напиток поставляли подружки – официантки вагона-ресторана. Там всегда имелись излишки из-за постоянного недолива, «непредвиденного боя стеклотары» и других незамысловатых ухищрений торговли.
Эвелина в застольях не участвовала. Сидела абсолютно трезвая и грустно наблюдала за тем, как постепенно набираются её «девочки», вдоволь хватившие лиха за свою недолгую жизнь.
Пить рюмками принято не было. Наливали до половины в гранёные стаканы и опрокидывали легко, как воду, подражая мужчинам. Копейкина никого не осуждала, винила во всём войну.
Она не употребляла спиртного вовсе потому, что, выпив, становилась, по её собственному определению, «полной дурой» и начинала петь. Петь громко. От её сильного голоса выли бездомные собаки и звенела стеклянная посуда.
У женщины не было слуха, но не петь в такие минуты она не могла. Это было сущее наваждение, волна необоримой силы, идущая откуда-то изнутри. Возможно, это заменяло ей бабий вой, копившийся годами где-то у неё внутри, кто знает? Впрочем, случалось такое с нею нечасто и всегда, как говорят, при веских основаниях.
Впервые она крепко выпила и неожиданно для себя самой вдруг запела в 44-м, когда принесли похоронку на её Копейкина, погибшего при освобождении Киева.
Подруги говорили: «Не верь, ошибки случаются часто!» Но она почему-то сразу поняла, почуяла сердцем: пришла беда! Да и не мог её Славка, имевший слабое зрение и с детства носивший очки, выжить на той страшной войне. Человек сугубо гражданский, освобождённый от строевой службы по зрению, уходил на фронт добровольцем.
На вокзале у эшелона она едва узнала мужа – так изменилась его внешность: в военном обмундировании с шинелью-скаткой через плечо, мешком сидевшей на его узких плечах гимнастёрке, с винтовкой и в пилотке. Как странно было видеть в его руках оружие! Вот книгу – другое дело!
Позже почему-то одна и та же глупая и навязчивая мысль всё время лезла ей в голову: «Успел ли Копейкин хоть раз выстрелить из своей винтовки по врагу?» Ей казалось нелепой само это предположение в отношении человека, который в своей жизни не обидел даже муравья!