Тайный умысел - Усанова Наталья 2 стр.


– В Москве у нас есть родственники. Будет, где жить.

– На кого хотите учиться?

– На учительниц, – ответила Мара.

– Я так и подумал, – сказал «Ванище», – вы очень похожи на учительниц.

– Это чем же? – заинтересовалась Лёлька.

– Вы обе такие … «строгие», что боишься чего-то лишнего сказать, спросить, – подковырнул он.

– Да уж! Ты у нас завсегда был таким «стеснительным», что палец в рот не клади! – урезонил его Ванечка. – Сколько учительниц от тебя плакали? – Не считал?

– И правда, девчата: не лучше ли вам пойти в медицинский? Врач – это тоже неплохо! – предложил Ваня.

– Мы как-то и не думали об этой профессии. И не готовы туда поступать. У нас в школе не было уроков по химии и биологии.

– В институте есть рабфак, где можно пройти подготовку по всем предметам, которые нужны для учёбы в медицинском. К тому же там есть общежитие. Это точно.

– Хорошо. Мы подумаем. А пока нам пора возвращаться. Нас дома, наверное, уже потеряли, – сказала Лёлька, и попрощалась: – До свидания, мальчики!

– До свидания! Приходите завтра на озеро! Мы будем ждать вас!

Слова ребят летели девочкам уже вслед, те спускались к воде. Отдохнув на берегу, они с новой энергией поплыли в обратный путь. Ребята с интересом провожали их взглядами до конца заплыва.

Домой девочки шли неторопливо, окольными тропинками, сторонясь пыльной дороги. Может быть, впервые за годы дружбы шли молча, им ни о чём не хотелось говорить. Каждая думала о своём, но мысли их, в общем-то, были схожи. Куда-то исчезла их всегдашняя лёгкость, беззаботная весёлость. Пришла пора серьёзных перемен. Перед ними открылся выбор. Они призадумались …

Тропинка привела к задворкам огорода тёти Гани. Лёлька собралась было попрощаться с подружкой и привычно перемахнуть через плетень, но тут Мара вдруг спросила:

– Лёль! Тебе кто-нибудь из ребят глянулся?

Лёлька от неожиданного вопроса ничуть не растерялась:

– По мне – все хороши. Один – как дуб могучий, другой – как стройный тополь, а третий …, может, как крыжовник? Небольшой, но колючий.

Мара хохотнула:

– Вот-вот! Но, всё-таки, сладкий? Да?

– Как бы не подавиться, да заноз не насажать!

– Да уж … Да он и не про нас – многовато колючек!

– Маруля! Ой – ой! Так он тебе понравился?

Мара кивнула головой:

– Он такой малесенький! Мне его сразу так жалко стало …

– Марульчик! Только не влюбляйся! Он же тебе по плечо! Пусть подрастёт ещё маленько. У нас с тобой первое дело – учёба. Значит, в Сталинград ехать нельзя. Только в Москву!

– В Москву разгонять тоску, за песнями?

– Всё бы тебе – за песнями! Учиться, и никаких гвоздей, как сказал товарищ Маяковский. Пока! До завтра!

– А завтра на озеро пойдём?

– Обязательно!

Лёлька по-мальчишески перемахнула через плетень. По краям картофельного поля золотым кантом цвели подсолнухи, а за ними вдоль плетня почти сплошным забором – крыжовник. Созревшие крупные ягоды уже осыпались. Пришла пора собирать их. Лёлька набрала горсть ягод и отправила в рот. Вкусно! Набрав ещё горсть, пошла по тропке через поле. Ближе к дому шли грядки огорода, и, вперемешку, яблони и чёрные груши – «дули». Завершали сад – огород кусты смородины и виноградник, укрывавший сенью весь двор. Двор был обустроен уютно: тут и печка, и обеденный стол со скамьями, и душевая летняя кабина с бочкой наверху, и топчаны для ночлега на свежем воздухе. Здесь же дядя Митя соорудил баню, а рядом – голубятню. В глубине двора – погреб – ледник для зимних заготовок и молочных продуктов.

В летнее время жизнь людей, живущих в собственных домах, протекала, практически круглосуточно, во дворах. Лёлька, проходя по участку, уже издали слышала голоса со стороны двора. Подходя ближе, она, наконец, разглядела приехавших маму и папу. Рванулась к ним бежать, но тут из-за кустов смородины выскочили мальчишки: её младший брат Виталик, которого мама родила вдалеке отсюда, и которого она не видела почти три года, и младший сынишка тёти Гани, Гриша. Мальчики были погодками: Виталику шесть лет, а Грише – пять. С радостным криком они бросились к Лёльке и повисли у неё на руках. Она закружила их, подхватив руками, и с ними подбежала к родителям запыхавшаяся, на седьмом небе от счастья. Лёлька и не догадывалась, что так соскучилась по ним.

Мама и папа, обычно сдержанные в выражении своих чувств, в этот раз не скрывали слёз радости, обнимая и целуя её.

– Лёлька, как же ты выросла! – удивилась мама.

– Уже не пацанка, а невеста на выданье! – подхватил отец.

– Мои женихи ещё не подросли! – засмеялась Лёлька. – Пока они подрастут, я поеду учиться.

– Слышали – слышали уже! В Москву собралась ехать? – спросил отец.

– Да. Мы с Марой поедем, подругой.

– А где там жить собираетесь?

– Мара у своих родных, я – у наших. Ты же, мама, говорила, что там живёт дядя Паша.

– Дядя Паша живёт не в самой Москве, а в рабочем посёлке около Москвы. Это далековато. Ты что, собираешься каждый день ездить туда и обратно? И времени будет много уходить, и денег на поездки придётся много тратить.

– Так, может, если поступим, нам общежитие дадут?!

– Если бы да кабы, выросли бы во рту грибы! – сказал отец. – Поеду-ка я вместе с вами. У меня там живут друзья – сослуживцы. Глядишь, что-то и получится с жильём.

– Лёлька, а ты помнишь, какой сегодня день? – вдруг спросила мама.

– Какой? Самый лучший, потому что вы, наконец-то, приехали! А если бы ещё и баба Груня приехала, я была бы самая рассчастливая на свете!

– Так баба Груня приехала, и баба Фрося – тоже. Они в доме прилегли отдохнуть с дороги, – притомились. Ты пока не беспокой их – пускай малость подремлют.

Лёлька аж подпрыгнула от такой новости. В восторге снова ухватила мальчишек и закружила с ними волчком.

– Угомонись, чадунюшка! Число-то, нынче, какое? – остановила её мама.

– Ой! И правда, – совсем забыла! Сегодня же у меня день рождения! – прижав ладони к зардевшимся щекам, спохватилась Лёлька.

– Ну, слава Богу, вспомнила! Мы с отцом решили: надо бы к твоему рождению подгадать приехать. Вдруг укатишь куда? – Свищи ветра в поле… – погрустнев, сказала мама.

– Вы надолго приехали? В отпуск?

– Нет, не в отпуск. Меня с военной службы списали по здоровью, – ответил отец. – Пока здесь поживём, а там – видно будет. Снимем для жилья дом, а потом, глядишь, или купим, или сами построим новый. Как построим, будем жить – поживать, добра наживать.

– Ай, да сказочник! – усмехнулась мама. – Тараканы, вошки, да на кошках блошки – вот и всё наше богатство всегда было.

– Не греши, Дуня! Куда нам с тобой это богатство? Мы же полстраны исколесили, переезжая с места на место. В дорогу много не возьмёшь, и в тряпках ли счастье? А голому даже проще: подпоясался – и дальше топай, в путь – дорогу. Но руки-то всегда при мне были?! Где бы ни жили, везде обустраивались, хозяйством каким – никаким обзаводились. Грех, Евдокия Пантелеевна, жаловаться!

– Господь с тобой, Яша! Я не жалюсь! Просто мне смешно стало от твоего «добра наживать». Ты, конечно, прав: на что оно – богатство? Будешь трястись над ним, а его – раз, и отымуть, как у моих родителей. Да у них и богатства-то никогда не было! Только самое малое, что для жизни нужно.

– Ну, будет тебе, Дуня! Разошлась! Ни к чему эти разговоры! Незачем впустую воздух сотрясать, ничего уже не исправить. Такими мыслями и словами только хуже сделаешь себе и детям. Лучше стол поживее накрывайте, все давно проголодались.

Прибежала с трудовой отработки сестра Люба, всплеснула руками:

– Ой, сколько гостей у нас! Дядя Яша, тётя Дуня, с приездом!

– Любаня! – раздался звонкий голос вышедшей из дома тёти Гани. – Пришла? Нарви-ка огурцов, луку, помидор! Вымой и на стол принеси!

Гриша с Виталиком кинулись помогать Любе, но больше мешали, путаясь под ногами. Она, однако, не сердилась на них. Хотя командным голосом временами останавливала их излишнее рвение, результатом которого были потоптанные грядки.

Тётя Ганя выставила на стол свежеиспечённый хлеб, печёную картошку и долму в чугунках. Получился настоящий пир, хотя бы потому что на столе было мясо. А его здесь давно не едали.

Проснулись и вышли из дома бабушки. Лёлька бросилась к ним с объятьями. Баба Груня, обнимая её, восхищалась и удивлялась:

– Лёлька! Тебя совсем не узнать! Косы-то, косы каки длиннющи да толстющи выросли! А сама-то вымахала – выше отца свово! Ну-кось, встань рядышком с ним, примерься!

– Да, нет, баба Груня! – смущённо отвечала Лёлька. – Пока ещё не доросла до папы!

– Да уж! Подросла, так подросла! Не узнать. Трудно будет тебе жениха сыскать, чтобы выше тебя был! Теперь видно: ты, ясное дело, отцовской породы, не материной. У нас в породе нет таких высоких, – обнимая Лёльку, любовно ворчала баба Фрося.

– Это я-то высокая? Вы не видели мою подружку Мару. Она почти на голову выше меня! Я рядом с ней – мелкота.

– Беги уж за ней! Не то сейчас приступим к празднику без вас.

– Я мигом! – Лёлька босиком помчалась за калитку.

– Как ветром сдуло! – сказала баба Груня.

Все, улыбаясь, переглянулись. Стали усаживаться вокруг стола, а вскоре подоспели и Лёлька с Марой, а за ними в калитке появился и дядя Митя.

– Ого-го, сколько гостей у нас! – с ходу воскликнул он. – С приездом, Яков, Евдокия Пантелеевна!

Умывшись, подсел к столу.

Лёльку все стали поздравлять: обнимали, тормошили, желали крепкого здоровья, хорошего жениха, а дядя Митя пытался даже за уши подтянуть, желая ей ещё подрасти. Она раскраснелась и от смущения и от ощущения счастья.

Ужин продолжился песнями: то грустными, то весёлыми – всё вперемешку. Пели свои, стародавние, певаемые из поколения в поколение, песни донских казаков, запорожских, и ещё неведомо откуда пришедших в эти края. Полюбившиеся песни знали и пели от мала до велика, вкладывая в них свою душу.

Едва заканчивалась грустная застольная песня, тётя Ганя заводила озорную плясовую:

– Не могу я встать,

Коню воды дать …

Вечер позен, босы ножки,

Я ходила по дорожке,

Ноженьки болять,

Ноженьки болять …

Праздник закончился поздно. Напелись, наплясались досыта. Так, что ночью спали как убитые: кто в доме, кто – во дворе. Лёлька с Любой спали во дворе, на топчане, застланном тюфяком, набитым сеном нынешнего лета. Утром девочкам просыпаться не хотелось, но мама с тётей Ганей, вставшие раным – рано, уже испекли хлеб, отварили картошки, и, волей – неволей им пришлось вставать. Лёльку отправили к знакомым за молоком, а Люба должна была идти в школу на отработку. Дядя Митя уже ушёл на работу, на консервный завод, а Лёлькин папа, тоже собиравшийся уходить, присел с Любой позавтракать.

Допивая кружку молока, принесённого Лёлькой, Яков Петрович сказал ей:

– Коли ты всерьёз надумала ехать учиться, то всерьёз и готовься, балдыки не сшибай! Не теряй времени на пустое.

– А ты далёко? – спросила она.

– В разведку по обустройству с жильём и работой. Не век же нам жить у тёти Гани. Довольно и того, что ты у них давно живёшь.

День, как и предыдущие, обещался быть таким же солнечным и жарким, но утро пока что одновременно и бодрило, и ласкало своей прохладой. В соседних дворах время от времени слышалась запоздалая перекличка петухов. Тёти Ганин петух, задира и забияка, которого запросто можно было держать вместо собаки, и любивший с катуха встречать утро своим голосистым «ку-ка-ре-ку!», уже давно пропел, и теперь, пользуясь недосмотром хозяев, бродил со своим гаремом кур по двору и огороду.

Собака Чайка в жару пряталась в будке, но по ночам и в утренние часы она, как настоящий сторож, лежала и бродила рядом с ней, позвякивая цепью. Она строго следила за порядком: прогоняла со двора чужих петухов и котов. Вот и теперь Чайка сначала ворчливо рычала на кур, клюющих остатки крошек из её миски, а потом взялась лаять, пытаясь прогнать кур от калитки, ведущей в огород.

Тётя Ганя спохватилась:

– Батюшки! Забыла кур загнать в клеть! Лёлька, помогай – лови! Не то повыклюють, чего не надо!

Лёлька, посыпая дорожку со двора до клети крошками хлеба, стала звать:

– Цып-цып-цып!

Часть кур удалось заманить, остальных пришлось выгонять с огорода во двор, и там начинать всё сначала. Помогать ей в этом взялись все: и проснувшиеся мальчики, и вышедшие на переполох бабушки, и мама, и тётя Ганя. Все смеялись, глядя друг на друга: в пухе и перьях были и волосы, и одежда.

– Ну вот: хочешь – не хочешь, придётся купаться! – отфыркивая пух, сказала Лёлька.

– За чем дело стало? Залезай под душ, сразу полегчаеть! – посоветовала мама.

– Я лучше с Марой на озеро сбегаю – там искупнёмся, а тут в бочку воды ещё надо принести, да пока она нагреется, ждать долго.

– Ладно, сбегаете к озеру. Но воды сейчас ты всё равно принеси! Мы тоже скупнёмся.

Лёлька подхватила вёдра, коромысло и помчалась к колодезю – журавелю, что был недалеко от дома.

Набрав полные вёдра чистейшей ледяной воды, понемногу отлила обратно в колодезь, чтобы по дороге не расплескать. Во дворе её встретила тётя Ганя, забрала вёдра. Оставив одно ведро внизу, со вторым стала подниматься по лестнице к бочке, окликнув Лёльку:

– Лёлька, другое ведро сейчас мне подашь, абы за ним не спускаться!

Лёлька подошла. Тётя Ганя стала переливать воду – бочка оказалась полной. Ледяной водопад хлынул вниз на Лёльку, окатив её с головы до ног. Та отпрянула, но было уже поздно.

– Вот тебе и душ! – вытирая от смеха слёзы, сказала мама. – Не придётся бежать на озеро.

Тётя Ганя, поджимая живот от смеха, еле спустилась с лесенки.

– Это Митрия работа. Когда только он успел? Налил полную бочку и ничего не сказал.

Лёлька, тоже смеясь, убежала в дом переодеться. Ребятня – то один, то другой, резвясь, стали клянчить:

– И меня, и меня надо полить водой!

Тётя Ганя окатила их. Мальчонки с визгом разбежались в стороны.

– Ой-ой-ой! Холодно!

– Просили? – Получили! Ничего, утренний душ на пользу! Здоровше будете! – смеясь, ответила тётя Ганя.

Лёлька, переодевшись, засела за учебники.

***

Неделя пролетела как один день. За хлопотами по обустройству на новом месте, в небольшом домишке, снятом Яковом Петровичем, незаметно подошло время отъезда в Москву.

На вокзале Лёльку, Мару и Якова Петровича провожали всем миром: собрались, кажется, все родственники обеих девочек. Было шумно, весело, несмотря на неожиданно хлынувший ливень с ослепительными молниями и оглушающим громом. Это была первая гроза после двух месяцев солнцепёка. Все радовались долгожданному дождю, как манне небесной.

А девочки то смеялись, то плакали: наверное, оттого что не знали, насколько надолго они уезжают, и что ждёт их впереди.

Глава 2

«Здравствуйте, дорогие папа, мама и Виталик!», – Лёлька, закашлявшись, отодвинула лист бумаги. Успокоившись после приступа кашля, продолжила: «Как вы поживаете? Как ваше здоровье? Какие успехи у Виталика в школе? Как там тётя Ганя с дядей Митей? Что нового на хуторе? Передавайте всем – всем от меня привет и поклон. Я теперь живу вместе с Марой у её тёти Капы. С прежней квартиры, где меня папа устроил, пришлось уйти, так как хозяйку, Екатерину Алексеевну, арестовали. Я в тот день была с утра на работе, и моя тёплая одежда осталась в квартире. Хорошо хоть документы были у меня с собой. Екатерина Алексеевна хорошая, добрая женщина, не понимаю, за что её забрали. Она говорила, что ждёт мужа, которого увезли ещё весной. Екатерина Алексеевна считала это ошибкой, и всё ждала его возвращения. А за несколько дней до ареста её уволили с работы. Она сразу вся поникла и сказала мне, чтобы я поскорее нашла себе другую квартиру на всякий случай. Сказала, как бы моё проживание у неё не навредило мне. Но я почему-то не поторопилась, и теперь осталась ни с чем. Пока я хожу в тёплой кофте, но, всё-таки, успела простыть. А зима-то на носу. Но вы не беспокойтесь – я ведь работаю на заводе, и зарплата у меня хорошая, значит, скоро смогу купить себе пальто. До свидания! Целую и обнимаю всех крепко – ваша Лёлька».

Назад Дальше