Султан, услыхав это заявление своего визиря, пришел в неописанную ярость и сказал:
– Можно ли допустить, чтобы такой человек, как я, просил руки дочери подобного человека, как ты, и под таким глупым предлогом получил отказ? Клянусь головой своей, что я выдам ее, назло твоей гордости, за человека пониже себя.
У султана был конюх-урод, с горбом сзади и с горбом спереди, и он велел позвать его и, просватав его с дочерью визиря, приказал ему идти с торжественной процессией сегодня же ночью к молодой жене. Я оставил его посреди мамелюков султана, окружавших горбуна; с зажженными свечами в руках, и смеявшихся над ним, и дразнивших его у дверей бани, в то время как дочь визиря плакала, сидя посреди красильщиц[102] и чесальщиц[103]. Она очень похожа на этого юношу. Отцу запрещено входить к ней, и я никогда не видал, о сестра моя, более безобразного урода, как этот конюх. Девушка же красивее этого юноши.
На этот рассказ шайтана ведьма отвечала:
– Ты лжешь, потому что нет человека его лет красивее этого юноши.
– Клянусь Аллахом, о сестра моя, – отвечал шайтан, – что девушка еще красивее его. Они – настоящая пара и, вероятно, братья или двоюродные брат и сестра, а между тем ее хотят отдать горбуну.
– О брат мой, – отвечала на это ведьма. – Встанем позади этого юноши, и ты возьми его и снеси его к той девушке, о которой ты говорил. Мы посмотрим, кто из них красивее.
– Слушаю и повинуюсь, – отвечал шайтан. – Предложение твое имеет основание. Надо исполнить его, и потому я понесу юношу.
Он поднял юношу и поднялся под небеса, а ведьма летала подле него до тех пор, пока они не опустились в город Каир, где он положил Гассана на мастабах[104] и разбудил его.
Проснувшись, он увидал, что он не на могиле отца в Эль-Башрахе, и, осмотревшись, понял, что и не в городе Эль-Башрахе. Гассан хотел закричать, но шайтан подмигнул ему и зажег ему свечу.
– Знай, – сказал он ему, – что я перенес тебя сюда и, ради Аллаха, хочу оказать тебе услугу. Возьми поэтому эту свечу и иди в баню, где смешайся с народом и иди с ним до самых покоев невесты. Иди вперед, войди в гостиную и никого не бойся. Когда же войдешь, то стань по правую сторону жениха, и когда чесальщицы, красильщицы и певицы будут подходить к тебе, ты только засунь руку к себе в карман – и найдешь его полным золота. Давай всем, кому надо, не скупясь, и ничего не бойся. Надейся на Аллаха, потому что все, что свершится, сделается не вследствие твоей силы и власти, а вследствие его воли.
Услыхав эти слова шайтана, Гассан проговорил:
– Что это за история, и что это за услуга?
Взяв свечу, он отправился в баню, где увидал горбуна верхом на лошади. Он присоединился к народу в том самом платье, в котором прилетел, и такой же миловидный, как всегда. На нем был надет тарбуш[105] и чалма и фараджеех[106] вытканный золотом. Он пошел с парадной пронесшей, и всякий раз, как к народу подходили певицы и просили денег, он совал руку в карман, наполненный золотом, и целыми горстями бросал его в бубны[107], так что певицы и красильщицы наполнили все бубны золотыми и серебряными монетами. Певицы не могли этому надивиться, а народ любовался его красотой и миловидностью. Он бросал таким образом деньги, пока они не пришли в дом визиря, где прислуга стала разгонять лишний народ и не пускать его в дом, но певицы и красильщицы вскричали:
– Клянемся Аллахом, мы не пойдем, если юноша этот не пойдет с нами. Он осыпал нас своими щедротами, и невеста, вероятно, будет очень довольна взглянуть на него.
Они вошли вместе с юношей в приемную комнату и посадили его, несмотря на сопротивление шаферов горбуна. Жены эмиров, визирей и царедворцев стояли в два ряда, держа по зажженной свече, с покрывалами, опущенными на их лица; они стояли двумя рядами по правую и по левую сторону ложа невесты, начиная от ноги его до двери, в которую невеста должна была выйти из смежной комнаты. Когда присутствующие дамы увидали Гассана, блиставшего своей красотой и привлекательностью, как ясный месяц, то сердца всех расположились к нему, а певицы сказали всем присутствующим:
– Знайте, что этот прелестный юноша давал нам только чистое червонное золото, и потому служите ему хорошенько и исполняйте все его желания.
Женщины собрались кругом него, и любовались им, и дивились на его красоту, и каждая из них желала побыть его возлюбленной хоть один год или месяц или хоть один час; они откинули покрывала со своих лиц и с восторгом восклицали:
– Да возрадуется тот, кому принадлежит этот юноша, или те, над которыми он властвует!
Они стали призывать горе на голову горбуна и того, кто устроил брак его с прелестной девушкой; призывая благословение на голову Гассана, они в то же время предавали проклятию горбуна.
Певицы ударили в бубны, а красильщицы вывели дочь визиря на середину комнаты. Они надушили ее чудными духами, и нарядили ее, и украсили волосы и шею различными украшениями, облачив ее в одежду, какую носили только древние персидские цари. Между прочим, на ней была надета сверху всего широкая одежда с вышитыми на ней червонным золотом фигурами хищных зверей и птиц. На шее же у нее было надето ожерелье, стоящее тысячи и сделанное из бриллиантов, каких не носил ни царь, и никакой цезарь. Она походила на луну, стоявшую во время полнолуния, и, приблизившись, напомнила своими видом Гурию[108]. Да прославится создавший такое совершенство! Женщины окружили ее и походили на звезды, а она среди них – на луну, выкатившуюся из-за тучи. Между тем Гассан Бедр-Эд-Дин сидел по-прежнему, привлекая всеобщее внимание. Когда невеста приблизилась гордой, тихой поступью, горбатый жених встал и подошел к ней, чтобы поцеловать ее, но она отвернулась от него и остановилась перед Гассаном, сыном своего дяди. Все присутствующие захохотали, увидав, что она остановилась перед Гассаном Бедр-Эд-Дином и что он, сунув руку в карман и вынув горсть золота, бросил его в бубны, певицы были в восторге и вскричали:
– Хорошо, если бы эта невеста была твоей.
Гассан улыбнулся. Все это время горбатый жених сидел совершенно один, напоминая своим видом обезьяну; и всякий раз, как он зажигал свечу, она гасла, и он в смущении сидел в потемках, негодуя в душе на всех окружающих его. В это время свечи освещали невиданную красоту, так что, глядя на нее, каждый приходил в восторг. Невеста же, подняв руки вверх, проговорила:
– О Аллах! Дай мне в мужья этого человека и избавь меня от горбатого жениха!
Рисовальщицы начали одевать невесту в различные наряды и переменили семь различных туалетов, подводя ее к Гассану Бедр-Эд-Дину из Эль-Башраха. А горбун продолжал сидеть один. Окончив эту церемонно, они дали позволение гостям разойтись. Все присутствующие, и женщины, и дети ушли, за исключением Гассана Бедр-Эд-Дина и горбатого жениха, после чего красильщицы увели невесту во внутренние покои, чтобы снять с нее украшения и платье и приготовить ее к приходу жениха.
Тут горбатый женихи подошел к Гассану и сказал ему:
– Господин мой! Ты осчастливил нас сегодня вечером своим присутствием и осыпал нас своими милостями, но почему же теперь ты не встаешь и не уходишь домой подобру-поздорову?
– Во имя Аллаха, – отвечал он и, встав, направился к двери, но шайтан встретил его и сказал:
– Погоди! О Бедр-Эд-Дин, когда горбун уйдет к себе в уборную, ты пойди в спальню невесты, и когда невеста выйдет к тебе, ты скажи ей: я – твой муж! И царь прибегнул к этой уловке только потому, что боялся для тебя дурного глаза, а горбун – это один из наших конюхов; тогда ты подойди к ней, открой ее лицо и не бойся никого.
В то время как Гассан разговаривал с шайтаном, горбун вошел в уборную и сел. Вдруг из рукомойника, стоявшего в уборной[109], шайтан показался в виде мыши и крикнул: «Зык! Зык!»
– Зачем ты пришла сюда? – спросил горбун.
Мышь вдруг стала расти и сделалась вроде кошки, а потом выросла еще и сделалась собакой и залаяла: «Гав! Гав!»
Увидав это, горбун пришел в совершенный ужас и закричал:
– Уходи отсюда, несчастный![110]
А собака все увеличивалась и превратилась в осла, который разинул рот перед лицом горбуна и закричал:
– О-у! О-у-у!
Жених так перепугался, что закричал:
– Идите ко мне на помощь! Эй, прислуга!..
Но вдруг осел стал расти, сделался буйволом и, встав перед горбуном, заговорил как человек и сказал:
– Горе тебе, горбун, отвратительнейший из женихов.
С женихом между тем сделались судороги, ноги отказались держать его, а зубы застучали. Шайтан сказал ему:
– Разве свет сошелся для тебя клином, что тебе непременно захотелось жениться на моей возлюбленной?
Но горбун молчал.
– Отвечай же мне что-нибудь, – крикнул шайтан, – или я сотру тебя в прах!
– Клянусь Аллахом, – отвечал горбун, – я тут ни в чем не виновата, так как жениться меня заставили, и я вовсе не знал, что у нее был любовник из буйволов, а теперь я раскаиваюсь перед Аллахом и перед тобой.
– Клянусь Аллахом, – сказал шайтан, – что если ты выйдешь из этой комнаты или до восхода солнца произнесешь хоть одно слово, то я убью тебя; а когда солнышко взойдет, то уходи своей дорогой и никогда не возвращайся в этот дом.
Он схватил горбуна и поставил его вниз головою и вверх ногами на скамью.
– Стой так, – сказал он, – а я до солнечного восхода побуду тут.
Все это случилось с горбуном.
Гассан же из Эль-Башраха, во время переговоров шайтана с горбуном, вошел снова в дом и сел в комнате невесты. Вскоре явилась в сопровождении старухи невеста. Старуха остановилась у дверей и сказала:
– Жених! Вставай и прими свою невесту, и благослови вас Аллах.
Старуха ушла, а невеста, которую звали Сит-Эль-Газн, прошла в конец комнаты. Сердце у нее замирало, и она говорила в душе:
– Клянусь Аллахом, я не позволю ему приласкать себя, хотя бы мне пришлось умереть от этого.
Но, пройдя в конец комнаты, она увидела Бедр-Эд-Дина и сказала:
– Милый, каким образом остался ты до сих пор? Мне пришло в голову, неужели вы с горбуном хотите делить меня?
– С какой стати, – возразил он, – горбун будет иметь к тебе доступ, и почему я могу разделять с ним тебя?
– Так кто же мой муж, – спросила она: – ты или он?
– О возлюбленная моя, – отвечали Гассан, – ведь все это сделано ему на смех и для того, чтобы посмеяться над ним. Когда красильщицы и певицы увидали, как ты хороша собою, они побоялись дурного глаза, и отец твой нанял его за десять червонцев, для того чтобы он отвлек от нас всеобщее внимание, и теперь он ушел.
Услыхав это от Гассана, Сит-Эль-Газн улыбнулась и звонко засмеялась.
– Клянусь Аллахом, – сказала она, – ты успокоил мой гнев. Бери меня, прошу тебя, и прижми меня к своему сердцу.
И они поцеловались.
Вскоре после этого шайтан сказал ведьме:
– Вставай и встань за юношей, и снесем его обратно до наступления утра, так как теперь до утра недолго.
Ведьма направилась к юноше и, взяв его, полетела с ним, спящим, в одной рубашке, как они лежали в постели. Шайтан летел рядом с нею. Но Господь дал позволение одному из Своих ангелов бросить в шайтана одну из падучих звезд, и он сгорел от нее. Ведьма же счастливо улетела и положила Гассана под тем же самым местом, где шайтан погиб от звезды. Пролететь это место ей не хотелось из боязни за свою безопасность. Судьбе угодно было, чтобы это совершилось как раз над Дамаском, и она, положив Гассана на одну из улиц города, сама улетела.
На рассвете отворили городские ворота, вышедший народ увидал прежде всего красавца-юношу в одной рубашке и в ночном колпаке вместо чалмы. Он долго не спал с вечера и потому теперь спал очень крепко. При виде его прохожие говорили:
– Лучше бы он сначала оделся, а потом уж высыпался.
– Как жалки дети знатных людей!
Юноша этот, вероятно, только что ушел с попойки по каким-нибудь делам и охмелел так, что блуждал с места на место, пока не пришел к городским воротам и, найдя их запертыми, заснул.
Всякий высказывал свое мнение, и все делали разные предположения, когда Бедр-Эд-Дин проснулся. Увидав, что он лежит у городских ворот, окруженный людьми, он крайне испугался и сказал:
– Где это я, добрые люди? И почему вы собрались кругом меня? Что случилось?
– Мы нашли тебя ранним утром, – отвечали ему, – лежащим в глубоком сне у этих ворот, и более о тебе ничего не знаем. Где ты спал последнюю ночь?
– Клянусь Аллахом, добрые люди, – отвечал он, – что последнюю ночь я спал в Каире.
– Не употребляешь ли ты гашиша? – услыхав его ответ, сказал ему кто-то.
– Ты с ума сошел, – заметил другой. – Как мог ты заснуть в Каире, а проснуться в Дамаске?
– Клянусь вам Аллахом, добрые люди, – отвечал он, – что я не вру вам: вчера я был в Каире, а третьего дня – в Эль-Башрахе.
– Что за диво! – сказал кто-то.
– Да этот юноша сумасшедший, – заметил другой.
Народ подъехал и, говоря друг с другом, только дивился.
– Бедный юноша. Нечего говорить, что он помешан!
– Опомнись! Приди в себя, – сказал ему кто-то.
– Вчера я женился в Египте, – настаивал Гассан.
– Верно, ты видел все это во сне, – говорили ему, – и рассказываешь нам про свой сон.
– Клянусь Аллахом, – отвечал смущенный Гассан, – это было не во сне. А где же горбун, что сидел с нами, и мой кошелек с золотом? И где же моя одежда и мои штаны?
Он встал и пошел в город. Миновав главную улицу и базарную улицу, он увидал, что народ толпится около него, и он вошел в пирожную лавку. Пирожник был когда-то разбойником, которого Аллах сподобил раскаяться в своих беззаконных поступках, и он открыл пирожную лавку, но все жители Дамаска боялись его за свирепость, и потому, когда юноша вошел в лавку, они испугались и ушли.
Пирожник, увидав Гассана Бедр-Эд-Дина и заметив, как он красив и привлекателен, почувствовал к нему сильное расположение и сказал:
– Кто ты такой, о молодой человек? Расскажи мне свою историю, потому что ты стал мне дороже моей собственной души.
Таким образом, Гассан рассказал ему все, с самого начала до конца.
– О мой господин, Бедр-Эд-Дин! Это удивительное происшествие и удивительная история; но, сын мой, успокойся и останься пока со мною. У меня нет сына, и я усыновлю тебя.
– Пусть будет по-твоему, о дядя! – отвечал Бедр-Эд-Дин.
Пирожник тотчас же пошел на базар, купил Гассану богатую одежду и одел его, а затем направился к кадию и заявил, что он желает взять себе приемного сына; таким образом Гассан Бедр-Эд-Дин сделался известен в Дамаске как приемный сын пирожника, и сидел у него в лавке как кассир, и жил с ним.
А Сит-Эль-Газн проснулась с рассветом и не нашла подле себя Гассана. Думая, что он скоро вернется, она села в ожидании его; вдруг к ней вошел отец, страшно встревоженный тем, что султан рассердился на него, и тем, что ему пришлось силой выдать дочь замуж за горбатого конюха.
«Я убил дочь, – думал он, – если только она позволила ласкать себя этому уроду».
Подойдя к двери, он крикнул: «Сит-Эль-Газн!»
– Я здесь, – отвечала она и с веселым видом вышла к нему навстречу и поцеловала прах у ног его.
Увидав ее такой счастливой и млеющей, отец вскричал:
– Ах ты, низкая женщина! Неужели ты довольна твоим мужем?
Услыхав такой вопрос отца, Сит-Эль-Газн улыбнулась и отвечала:
– Клянусь Аллахом! Разве недостаточно того, что ты сделал со мной и поставил наряду с подобным конюхом, не стоящим даже моего ногтя? Что же касается моего мужа, то клянусь тебе Аллахом, что никогда в жизни не проводила я такой блаженной ночи, какую провела с ним, и поэтому не дразни меня, напоминая мне о горбуне.