VI
Теперь наш князь,
устав от утренней забавы,
пиры ночные возлюбил.
От дивных плясок отстранился
и звонкий камень отвязал.
Покинул дом в свечах зажженных,
для этих лунных стен дворца.
Душистое вино уж на столе
и цитра звонкая готова.
Когда ж теперь
ночь холодная настанет, и на сердце неуютно,
в бамбуках завоет ветер – вой в напевы перейдет.
Нет родного человека здесь, поблизости со мной,
лишь подходят, чередуясь, люди странные, чужие.
Внимаю птице на лугу, что ночью слышат небеса,
и слушаю осенний зов во флейте дальних северян.
VII
Тогда
подвернуты струны, настроена цитра,
и песни и лица в отменном согласье.
Я разгуливаю в песне про «Розу на доме ночью»
и скорблю, скорблю душою в песне про «Покатый холм».
Звучащий лес вобрал в себя свирель стихии,
и рябь стихает на воде озер.
Душу в горестном волненье, ах, кому мне поручить?
Воззову к луне светлейшей и протяжно запою!
VIII
И песнь моя гласит:
Милый друг далеко от меня ушел,
вести прекратил. Ни звука, ни следа…
Мы разделены с ним тысячами верст,
соединены лишь светлою луной.
В ветре став, вздохну я в глубине души,
и от этих вздохов можно ль мне отстать?
Реки и дороги, ах, как далеки!
Их мне невозможно будет перейти.
IX
Я еще не кончил эту песнь о друге,
как пришло к закату позднее светило.
Все, кто был со мною, изменили вид свой,
в беспокойстве, словно что-то потеряв.
А я спою еще:
Когда скрылась от вас луна, друзья,
то роса уже высохнет скоро.
Год приходит теперь уж совсем к концу,
не попутчик мне в жизни никто.
В эту чудную ночь не пора ль по домам?
В тонком инее платье сыреет на мне…
Чэньский князь сказал: «Прекрасно!»
И повелел чинам, стоявшим вкруг толпой,
с заздравной чарой поднести певцу
кольцо из яшмы.
С благоговеньем взял поэт, и камень
дал чудный звук в привеске дорогой.
Носить его и наслаждаться
признательный поэт им будет без конца.
Чэнь Цзы-ан
С холма в Цзи смотрю на древности
На юге поднялся в «Палаты стоячих камней»1.
Вдали усмотрел террасу из Желтого Золота2.
Холмы и пригорки – сплошь в высоких деревьях3,
А Светлый тот Князь – где он, скажите, теперь4?
Мнил стать гегемоном5… – но все миновало давно!
А я погоняю коня своего домой6.
Вечером останавливаюсь в уезде Лэсян1
Родимый мой край уже не виден нигде вдали,
И солнце к закату, а я одиноко иду.
Долы и реки скрыли милую родину,
Путями-дорогами в город рубежный вхожу.
Заброшенный пост, клочьями плотная дымка,
В горных расселинах – встали деревья в ряд.
Как глубока тоска в эту черную пору!
Пронзительно-громко в ночи обезьяны кричат.
Цуй Хао
На башне Желтого Аиста
Тот, что жил прежде, уже,
взгромоздившись на белую тучу, исчез…
В этой земле бесплодно осталась Желтого Аиста башня.
Желтый тот аист однажды исчез и более не возвратится;
белые тучи уж тысячу лет напрасно идут да идут.
Чистые струи одна за другою
в ханьянских деревьях видны;
травы пахучие густо растут здесь среди островка Попугая.
Солнце уж к вечеру… Стены родные – где они, где, скажи?..
Волны в тумане на этой реке в грусть меня повергают.
Чжанганьская песня
Скажите, любезный, откуда вы будете родом?
Вот я обретаюсь здесь, в Поперечной Плотине.
Замедлите лодку, я вас обо всем расспрошу:
Вдруг да окажется, что вы – мой земляк дорогой.
Ли Бо
В весеннюю ночь пируем в саду, где персик и слива цветут
К нашим стихам
Смотрите, небо и земля – они гостиница для всей тьмы тем живых! А свет и тьма – лишь гости, что пройдут по сотням лет-веков. И наша жизнь – наплыв, что сон! А радостью живем, ну, много ль мы?
Древний поэт брал в руки свечу и с нею гулял по ночам. Большой был в этом смысл! Тем более – сейчас, когда весна в разгаре, зовет меня одетой в мглу красой, и мир – великий ком – мне в дар свою поэзию дает.
Собрались мы в душистый сад под персики и сливы, и дело радости по небом установленным законам в семье людей мы исполняем здесь.
Вы, младшие в искусстве, гениальны! Вы все, что младший брат поэта Се Хой-лянь. А я как стихотворец сам стыжусь, что я для вас не старший брат, поэт Канлэ.
Мы продолжаем наслаждаться уединеньем нашим, и наша речь возвышенною стала и к отвлеченной чистоте теперь идет.
Мы открываем волшебный свой пир, сидя среди цветов. Порхать мы пускаем пернатые чарки, пьянея под луной.
Но без изящного стиха в чем выразить свою прекрасную мечту? Когда же у кого из нас не выйдет стих, его накажем мы вином, согласно счету в «Золотой долине» (компании друзей, где каждый был поэт).
Песня Цзы-е, жены в уделе У
В столице Чанъане1 месяца ломтик один,
В бессчетных дворах колотят вальками белье2.
Осенние вихри дуют, не прерываясь3.
И неизменны к Яшме-заставе4 чувства.
Когда же, когда же варваров утихомирят5?
Муж мой тогда закончит далекий поход.
Прохожу по мосту-плотине в Сяпи и думаю о Чжан Цзы-фане
Тот знаменитый Чжан Цзы-фан:
еще не начал тигр рычать1,
А он уж все свое роздал
и домом не обзаводился2.
У князя в местности Цанхай
он силача себе нашел.
Тот Циня молотом хватил3
в песчаных дюнах Боланша.
Хоть отомстить ему за Хань4
как следует не удалось,
Но небо, как и вся земля,
потрясены им были впрямь.
И он укрылся тайно здесь:
гулять свободно стал в Сяпи.
Кто мог бы про него сказать:
не храбр, мол, он и не умен!
Вот я пришел теперь сюда —
к тому мосту-плотине Пи.
О прошлом, древнем, весь в мечте:
чту в древних я геройский5 нрав.
Но что же вижу здесь теперь?
Лазурью катится вода,
А не видать уже нигде
почтенный Желтый Камень6 тот.
Вздохну глубоко, от души:
такой он был, и он ушел!
Серо и мертвенно кругом:
пустынно все, от Сы до Сюй.
Осенние думы
Гора Яньчжишань1 – желтые падают листья,
Я вдаль погляжу, взойдя на высокую башню.
Над морем далеким лазурные тучи прорвались,
От ханя-шаньюя2 осенние краски идут.
Войска кочевые в песках у границы скопились,
А ханьский посол вернулся на Яшму-Заставу3.
Ушедший в поход, не знаю, когда воротится,
Тоскую одна – орхидея прекрасная вянет.
Провожаю друга
Зеленые горы лежат за северным валом,
А белые воды кружат у восточной стены.
С этого места, едва мы с тобою простимся,
Сухим сорняком умчишь ты за тысячи верст.
Плывущие тучи – это путника думы.
Закатное солнце – это друга душа.
Рукой на прощанье махнешь и уйдешь отсюда,
И даже твой конь грустно-протяжно заржет.
Песнь в Осеннем Затоне
Белые волосы тысячи в три саженей1,
Эта кручина кажется длинной такой!
Мне не постичь: в зеркале светлом и чистом
Где отыскал я иней осенний висков?
Чистые и ровные мелодии
Станс 1
Облаком платье ее почитает,
цветком почитает лицо!
Ветер весны чуть тронет перила —
в росе красота сочнеет.
Коль увидишь ее на вершине
волшебных Яшмовых гор,
На Террасе Нефритовой1 при луне,
сможешь встретиться с нею.
Станс 2
На ветке одной сочна красота,
роса ароматы сгущает.
А туча-дождь на вершине Ушань1
напрасно нутро себе рвет.
Разве кто-нибудь в Ханьском дворце
сравнится с ней красотою? —
Летающая Ласточка2, милая, прелесть —
и сколько новых нарядов.
Станс 3
Славный цветок и крушащая царство1
друг другу рады:
К ним всегда и взгляд,
и улыбка князя-государя.
Таять послав, растопив досаду
бескрайнюю ветра весеннего,
Около домика: «Топь благовоний»
стала к резным перилам.
Думы в тихую ночь
Возле постели вижу сиянье луны.
Кажется – это иней лежит на полу.
Голову поднял – взираю на горный я месяц;
Голову вниз – в думе о крае родном.
Из цикла «Осенняя заводь»
* * *
Вода – словно одна полоса шелка,
Земля эта – то же ровное небо.
Что, если бы, пользуясь светлой луною,
Взор – в цветы, сесть в ладью, где вино?
* * *
Холм Персиков – один лишь шаг земли…
Там четко-четко слышны речь и голос.
Безмолвно с горным я монахом здесь прощаюсь.
Склоняю голову; привет вам в белых тучах!
* * *
Белых волос тысячи три саженей!
Грусть ведь моя так бесконечно долга!
Я не пойму: в зеркале светлом и чистом
Где я добыл иней осенний висков?
Из цикла «Переправа в Хэнцзян»
* * *
Морской бог прошел здесь —
злой ветер кружит.
Волны бьют по Небесным Вратам —
стены скал раздались.
Река Чжэ, в восьмой месяц
зачем ты такая?
Волны похожи на горы сплошные,
снегом плюющие в нас.
* * *
Перед Хэнцзянскою будкой
встречает пристав паромный меня.
Мне говорит, указав на восток,
где в море родились тучи:
– Сударь, сегодня ехать хотите —
ради какой нужды?
Если такие волны и ветер,
ехать никак нельзя.
Песнь о купце
Гость заморский ловит с неба ветер
И корабль далеко в страду гонит.
Словно сказать: птица среди облаков!
Раз улетит – нет ни следа, ни вестей.
Ворона ночью каркает
Желтые тучи… У стен городских
ворона на ночь гнездится;
Взлетит, вернется и снова «я-я»,
сидя на ветке, кричит.
На ткацком станке дорогую парчу
ткет женщина с Циньской реки;
Лазурная занавесь – словно в дымке,
через окно говорит.
Утóк остановит… полна печали,
вспомнит о нем, далеком.
Одна идет в опустевшую спальню,
и слезы прямо дождем.