Спасибо большое за открытку и извини меня за кислое, запоздалое письмо. Настроение пляшет, я не научился им руководить.
Мне жаловаться грех. Всё у нас хорошо. Сейчас я буду переезжать в мастерскую и в другую квартиру поближе к мастерской. Полуподвал, с тремя окнами, с большой площадью – около 70 м2. Он чем-то напоминает московскую, и недорого, 40$ в месяц – это по N. Y. ценам дёшево. Её я буду оплачивать с парттайма. Я работаю день в неделю, я тебе писал об этом. В общем, у меня большие планы и большое желание работать. Как перееду, сообщу адрес. Посылаем тебе небольшой презент – не знаю, дойдёт ли в письме? Мы с Людой поздравляем тебя с Рождеством и Новым Годом!
Желаем исполнения всех желаний, здоровья и бодрости.
Обнимаем, твои Люда, Саша
Сидоров – Шелковскому 12.76
Дорогой Игорь! Только вчера уехала Elizabeth, а меня уже беспокоит мысль, как она добралась. Простились мы с ней несколько бестолково – в холодном троллейбусе, в предновогодней суете, в толкучке, и обремененные сумками и кульками. Не знаю, как она к нам ко всем отнеслась, – она человек застенчивый и на сближение не очень идёт – но мы старались, чтобы ей было интересно. После общения с [Жаком Мелконяном] это второй случай в моей жизни, когда мне стыдно, что я не говорю на языке (В частном порядке, т. е. по секрету, обещаю, что к следующему новому году буду сносно болтать по-французски.). Мишенька [Утевский] возил нас с ней к Петру [Старчику] послушать его новые песни, но не знаю, понравилось ли ей. Ещё мы были на чудесной выставке Пиросмани в помещении грузинского представительства и, как ты уже заметил, у Ивана Чуйкова. Вообще у меня была задумана большая программа, но мы, к сожалению, не успели её осуществить.
Игорь, я очень нагрузил её, и может быть, вещами тебе не очень нужными, но ты не сердись, и ещё раз от моего имени извинись перед ней. От дрели ты напрасно отказывался, т. к. это надёжный и всегда нужный инструмент, и если она не нужна тебе сейчас, то, возможно, я уверен в этом, пригодится в будущем. Краски я отобрал по принципу: что подороже. Зелёную и голубую ФЦ16 пришлю со следующей оказией. Оселки должны подойти, особенно доводочный, это у нас новинка; половина круга – это очень хороший японский камень, я за ним ездил к брату в Абрамцево, т. е. ты не отнесись к нему пренебрежительно, со второй его половинкой я построил две дачи и был очень доволен. О деньгах не думай (о 50-ти), это мои собственные и возврату не подлежат.
Игорёк! Мы очень рады твоим подаркам, особенно я (по Брассенсу я учу язык!), но, пожалуйста, не насилуй свой бюджет – остепенись!
Всем нам очень бы хотелось этого, что ты сейчас делаешь, и если будет время – напиши мне подробно или даже нарисуй. Вообще, напиши о своих планах на этот год, а главное, о своей работе (точнее – работах).
Серёжу познакомить с Elizabeth не удалось, т. к. он был в это время в Пскове и, кажется, ещё не приехал.
<…> А.
1977
Шелковский – Чуйкову 11.01.77
Дорогой Иван, посылаю тебе вторично открытку, которая не дошла до тебя, с точно таким же текстом. В ней нет ничего особенно ценного ни для тебя, ни для меня, но дело в принципе. Мне эти дармоеды ещё в Москве надоели, чтобы терпеть их ещё и отсюда. Официально их (то есть цензуры) не существует, так вот пусть и ведут себя так, как будто их нет. Сообщи мне потом, как дошло это письмо. Пишу тебе большое письмо, но пошлю его несколько позже. Очень мало свободного времени: учу язык, работаю.
Шелковский – Герловиным 16.01.77
Дорогие Римма и Валерий, сегодня всё получил. Спасибо за письмо и за всё. Обстоятельства оказались следующими: я сразу же позвонил Глезеру, мне ответили, что он в Вене и будет там до конца месяца. Он там с русской выставкой чисто коммерческого характера из 7-817 художников, живущих в Париже. Я в ней не участвую. Позвонил Зеленину, он в Лондоне, где должна завтра-послезавтра открыться выставка. В лондонской выставке я тоже не участвую, так как мои работы не прошли «художественный совет». Я, грешным делом, думал, что последний возглавлялся Шемякиным. Но когда позвонил ему, чтобы узнать, что можно сделать для вас, то он сказал, что тоже имеет мало отношения к этой экспозиции, что он почти в ней не участвует. Таким образом, все звонки оказались безрезультатными. Не переоценивайте пока мои возможности по двум причинам: во-первых, у меня ещё крайне мало связей, знакомств на том уровне, в той сфере, в которой бы мне хотелось бы, во-вторых, вы опередили Париж, на такие вещи смотрят с любопытством, но и с опаской, как на вольнодумство. А легко пристроить можно только хорошо знакомое и легко узнаваемое. Пока что всё будет у меня, вместе с «Душой» и «Девочкой Фогельсон, бегущей по саду».
Шелковский – Романовской и Шимесу 22.01.77
Это письмо повторяет то письмо от 22-1-77, которое не дошло до вас благодаря дармоедам без стыда и совести, вскрывающим и читающим наши письма, несмотря на закон о тайне переписки. Хочу их предупредить, что каждое моё отправленное письмо, так или иначе, дойдёт до адресата. Как говорит «безумный наш султан»: на что рассчитывают эти господа?
Дорогие, Марина, Павел!
У Семёнова-Амурского талант огромный, а не маленький. Такой огромный, что при других условиях это узнал бы весь мир. «Его чувства, скованные им, кажутся провинциальными». Не им, а временем и местом, эпохой. Он – дитя 30‐х годов. Он пережил и 37‐й, и 40‐й и 50‐е, когда его исключали из МОСХа. Вот и у тебя появилось слово «провинциальные». Он всегда говорил: «я соревнуюсь с тремя городами: Римом, Токио и Парижем». Он не знал ни Рима, ни Токио, ни Парижа. Всё, что он знал об искусстве современном, кончалось 10–20‐ми годами, коллекцией Щукина, музеем Нового Западного искусства. После этого была ночь, тьма, железный занавес, который для искусства, для самих вещей сохранён и по сей день. Борются с современным искусством, называя его буржуазным для удобства пропаганды. Пример: вместо выставки «От Родена до наших дней» устаивают «Роден и его современники» – лишь бы подальше от нашего времени, так спокойнее.
Насчёт аппендикса согласен, только он не здесь, а там. Если его отрезать, например, в литературе (разных Чаковских) – то мало что изменится.
Здесь вся русская философия последнего столетия, лучшая часть русской литературы и старой (Достоевский и Бунин без купюр) и современной. А сколько здесь русских журналов! Можно здесь делать русскую культуру. Она здесь есть. Её берегут и тщательно заботятся, чтобы сохранить до лучших времен.
Масса книг – переизданий начала века, чтобы ничего не забыть, не оставить. Ещё в Москве я прочёл всего Бердяева, а эти вещи были изданы здесь.
Когда вы в ГУМе покупаете альбом Шаляпина или Рахманинова – это русская культура, не правда ли? А где они были записаны? Где-нибудь в Филадельфии? Недавно я был на двух грандиозных концертах Ростроповича. «Русскость» не определяется местом, она может быть и в Ташкенте, и в Париже.
На сегодняшний день я считаю, что Кабаков сделал ошибку, не решившись. Там он останется в основном художником-теоретиком. Кстати, именно это и произошло с Семёновым-Амурским. Он всю жизнь делал картинки с тетрадный листок и говорил: «У меня монументальное мышление. Это заготовки, эскизы для фресок». То есть то, что он сделал бы, если бы был богатым и свободным. Фаворский сделал фрески – их сбили.
Выставка Семёнова-Амурского: все радуются – разрешили все работы кроме двух. Художник дожил до 75 лет, всю жизнь положил на искусство, и чтоб какая-то свинья (вижу рыло Халтурина) копалась, хрюкала и решала, что можно показать, а что нельзя?
Рядом (специально) с Альянс Франсез, куда я хожу ежедневно заниматься языком, открыта выставка Советского искусства. Собрали со всей империи – от Тбилиси до Таллинна. Смотреть не на что. Её и не смотрят, ни одного человека, сколько я ни заглядываю в окна.
Марина, какие ты «пинки» усмотрела в моих открытках? Когда я писал про Нину [Жилинскую], то имел в виду наш давний разговор с Борей Орловым, что вот Нина выставит свои вещи и думает: я лучше Чернова, я лучше Комова.
Всего вам хорошего. До свидания. Игорь. <…>
Шелковский – Сидоровым 22.01.77
Дубликат перехваченного дармоедами письма. Это письмо было написано на большом листе бумаге, одна сторона которого была заполнена рисунками.
Дорогой Алик, Лида!
Сразу же после телефонного разговора я зашёл в художественный магазин на набережной Сены и купил бумагу, точно такую же, какая у меня была в Москве. Она здесь стоит дёшево, так же как и кисти. Может, и краски не так дороги, просто я ещё не в курсе дела, где, что и сколько стоит.
Здесь есть абсолютно всё. У меня глаза разбежались в этом магазинчике, можно стать художником от одного только вида всех этих вещей: холстиков на подрамниках, кисточек, баночек с гуашью, блокнотов. Бумаги, наверное, сортов 50 – от рисовой до толстого картона.
Сейчас у меня есть всё необходимое для работы, даже с избытком, поэтому пока ничего присылать не надо. Электродрелью пока не пользуюсь, уж очень большой шум она производит. Но ручной работаю почти ежедневно, так же как и рубанком. Приятно, что эти вещи, к которым я привык, сейчас со мной. Спасибо тебе, Алик. Начал одновременно несколько вещей (маленьких), сейчас подсчитал – оказалось 11. По идеям они повторяют московские работы с некоторым развитием.
Выставка здесь – не такая уж проблема, но все предупреждают, чтоб не торопился, что надо хорошо выбрать, где, у кого. Я и сам это знаю, поэтому не тороплюсь.
Всё моё время сейчас уходит на занятия в Альянс Франсез и на работу. И мой быт, как я его ни упрощал, тоже требует своих забот.
Алик, спасибо тебе за хлопоты с моими оставшимися работами. Я получил твой список где – что. Всё очень хорошо ты сделал. Но некоторые работы, неоконченные, надо будет уничтожить. Я потом напишу, какие. <…>
Вышел первый «Аполлон»18. Я его видел, но купить пока не могу – 350 франков. Издание шикарное, масса текстов, фотографий, неплохие репродукции. Хотя кое-что можно подвергнуть критике. Видел там напечатанной вещь Лимонова «Национальный герой», и по тем абзацам, которые я успел пробежать глазами, она мне очень понравилась.
Читал толстые журналы, например «Время и мы»19 – толстый журнал, издающийся в Израиле на русском языке. Читаю сейчас Зиновьева и восхищаюсь, до чего же он хорошо клевещет. Я хохочу на каждой странице, всё точь-в-точь. <…>
Шаблавин – Шелковскому 13.01.77
Здравствуй, Игорь.
Хотел написать тебе письмо в прошлом году, сразу после того как виделся с Аликом [Сидоровым], но не смог – помешал переезд на новую квартиру, в район Речного вокзала, так что мы стали почти соседями. Квартира была без мебели (так мы сами захотели), поэтому наше устройство затянулось на полтора месяца, в течение которого мне пришлось заняться плотницкой работой. В комнате удалось сохранить больше свободного пространства и лучше развесить картины. Перевёз я только картины последних 2-х лет (в основном круглые), а остальные частью перевёз к своим и Олиным родителям, а часть просто раздарил. Заодно я избавился и от ненужных книг (а таких оказалось немало), оставив только альбомы с репродукциями и философию. Надеюсь, что такое частичное вещественное очищение благоприятно отразится на живописи. Кроме того, меньше хлопот будет при переездах (в этой квартире мы будем жить 2-3 года).
Из-за летних каникул и переезда живописью я не занимался 3 месяца, и это не замедлило отразиться на первых после переезда результатах. Создалось впечатление, что меня отнесло в технике и свободе письма на несколько месяцев назад, так что весь декабрь я лишь пытался восстановить утраченное. Сейчас, правда, дела несколько продвинулись, я написал по летним рисункам 2 картины и окончил круг, начатый ещё летом.
Меня сейчас всё более занимает и поглощает пространство круглой картины, реализуемой в виде проекции на выпуклую и вогнутую поверхность шара, на пространственный конус <…> и на эллипс. Иными словами, мне хочется реализовать охватывающее нас замкнутое, криволинейное пространство с единым визуальным центром. В последней круглой картине, на которой изображены море и облака в утреннем свете (изогнутые, согласно сферической проекции), как мне кажется, уже возникает эффект преодоления зрительного притяжения к плоскости земной поверхности (в картинке её практически нет) и ощущение пространственного полёта.
Голова у меня сейчас заполнена множеством замыслов, так что я буду чрезвычайно рад, если мне удастся осуществить в этом году часть из них и продвинуться немного вперёд. <…>
Видно, уже накопилась некоторая усталость. Вижусь я с другими художниками довольно редко, не хватает времени. Время от времени заезжаем к Эрику [Булатову] и Олегу [Васильеву], говорить с ними всегда очень интересно. Они живо интересуются тем, что я делаю, и их оценки всегда глубоки и полезны. Побывал я у Бори Орлова, его последние скульптуры с элементами сферичности мне интересны и ближе остальных работ, но темперамент его допускает много случайных и игровых движений, которые, на мой взгляд, мешают ему сконцентрироваться на пространственных проблемах. Видимо, у него ещё всё впереди. Общение с остальными носит, скорее, светский характер – обмен новостями и т. д.
Игорь, очень буду рад, если ты напишешь о своей жизни в Париже. Твои впечатления о городе, художниках, музеях, течениях в искусстве – всё очень интересно.
Есть ли аналоги моему творчеству? Чем ты занимаешься? Есть ли близкие тебе художники? Одним словом, жду ответа. <…>
Жму руку. Серёжа Шаблавин
Герловины – Шелковскому 03.02.77, Москва
Милый Игорь!
<…> Большое тебе спасибо за всё. С одной стороны, нам очень приятно, но с другой – стыдно, что доставили столько хлопот в общении наверняка не с самыми доброжелательными людьми. Мы удивлены, что твои работы не взяли в Лондон. Это свидетельствует только об их глупости, но для тебя это может быть и к лучшему (впрочем, здесь сидя, мы ничего не можем утверждать наверное). <…>
Горкомовская выставка20, открывшаяся недавно в самом помещении Горкома, произвела на нас впечатление убогости. Завешены все тесные коридоры и лестницы. Преобладает религиозный сюрреализм. Это нам показалось особенно ложным и спекулятивным, а в силу этого бездуховным и безбожным. Это расширенная [неразборчиво] выставка, как всегда бывает в этих случаях, к кормилу подобрались люди наименее нравственные, т. к. иные или не способны к борьбе за власть, или вообще не совмещают её со своими экзистенциальными принципами. Нам понравилась только 1 работа – натюрморт В. Яковлева. Плавинский выставил огромный деревянный крест, окаймлённый вырезанными на церковнославянском яз. письменами, – вещь, как нам показалось, откровенно спекулятивная. Использование религиозных символов должно быть особенно осторожным и «выстраданным». На выставке представлены работы Краснопевцева, Харитонова, Кандаурова, Нагапетяна, Куркина, Линицкого. Янкилевский и Штейнберг от выставки отказались. Концептуалистов не взяли.
Часто видимся с Аликом [Сидоровым], перезваниваемся с Мариной [Романовской]. Ты нас всех здесь сплачиваешь незримо.
Спасибо тебе за прекрасную книгу о ящиках и заботливые комментарии на полях.