Его голубые глаза под тяжелыми веками светились теплотой, симпатией и сочувствием. Дженни удивилась, осознав вдруг, что у него интеллигентное и доброе лицо. Наблюдая за его работой на протяжении последнего часа, она уже начала постепенно понимать, что на самом деле он гораздо более энергичный, зоркий и знающий свое дело человек, чем кажется с первого взгляда. Сейчас, глядя в его умные, полные сострадания глаза, она поняла, что шериф – человек проницательный, интересный, а как противник – еще и грозный.
– Не можем же мы просто уйти, – сказала она. – Рано или поздно все равно придется обыскать весь дом. Весь городок надо осмотреть. Так что давайте уж зайдем и в гостиницу, чтобы она на нас не висела.
Она подняла барьер в деревянной загородке и стала открывать дверцу, которая вела в конторку.
– Пожалуйста, доктор, – остановил ее шериф, – всегда пропускайте первым меня или лейтенанта Уитмена.
Дженни послушно отступила, пропуская его вперед. Они осмотрели квартиру Дэна и Сильвии, но никого там не нашли. Трупов не было.
Слава богу!
Когда они вернулись к столу администратора, лейтенант Уитмен перелистал книгу регистрации постояльцев гостиницы.
– Сейчас заняты только шесть номеров, все они на втором этаже.
Шериф взял нужные ключи с доски, расположенной рядом с ящичками для почты.
С повторившейся уже почти как ритуал осторожностью они поднялись наверх и осмотрели шесть номеров. В первых пяти лежали багаж, фотоаппараты, недописанные открытки и прочие свидетельства того, что в гостинице действительно проживали постояльцы; но самих постояльцев они не обнаружили.
В шестом номере, когда лейтенант Уитмен попытался открыть дверь в ванную, та оказалась заперта. Он несколько раз стукнул кулаком и прокричал:
– Полиция! Есть там кто-нибудь?
Никто не отозвался.
Уитмен посмотрел на ручку замка, потом на шерифа.
– С этой стороны она не запирается, так что внутри там должен кто-то быть. Высадить дверь?
– По-моему, она достаточно прочная, – проговорил Хэммонд. – Не калечь плечо, прострели замок.
Дженни взяла Лизу под руку и отвела ее в сторонку, чтобы в них не попали осколки и щепки.
Лейтенант Уитмен прокричал предупреждение тому, кто мог находиться в ванной комнате, затем выстрелил в замок, ударом ноги распахнул дверь и заскочил внутрь.
– Здесь никого нет.
– Может быть, выбрались в окно? – предположил шериф.
– Тут нет никаких окон, – ответил Уитмен, нахмурившись.
– А ты уверен, что дверь действительно была заперта?
– Абсолютно. И запереть ее можно было только изнутри.
– Но как, если там внутри никого не было?
Уитмен пожал плечами:
– Тут есть кое-что интересное. Зайди-ка взгляни.
Посмотреть зашли все; ванная комната оказалась достаточно большой, так что четыре человека не ощущали особой тесноты. На зеркале, висевшем над раковиной, большими жирными черными печатными буквами, явно в спешке, было написано:
ТИМОТИ ФЛАЙТ
ВЕКОВЕЧНЫЙ ВРАГ
В следующей квартире, расположенной над очередным магазинчиком, Фрэнк Отри и полицейские из его группы обнаружили еще один совершенно мокрый ковер, который хлюпал у них под ногами. Те ковры, что лежали в гостиной, в столовой и в спальнях, были сухими. А тот, что лежал в холле, по пути на кухню, можно было выжимать. На самой же кухне пол, выложенный виниловой плиткой, был на три четверти залит водой, глубина которой в некоторых местах составляла почти дюйм.
– Наверное, где-то труба протекла, – сказал Джейк Джонсон, стоя в холле и разглядывая оттуда, что творилось на кухне.
– Ты это и в том доме говорил, – напомнил ему Фрэнк. – Странное совпадение, тебе не кажется?
– Но это самая обычная вода. Не понимаю, какая тут может быть связь со всеми… этими убийствами, – сказал Горди Брогэн.
– Черт, мы просто зря тратим время, – проговорил Стю Уоргл. – Ничего тут нет. Пошли отсюда.
Не обращая внимания на их реплики, Фрэнк вошел на кухню и осторожно прошел по краешку стоявшего там небольшого озерца, направляясь к сухому месту возле шкафов с посудой. Немного порывшись в них, он отыскал пластмассовую банку, в какие хозяйки обычно складывают остатки еды: чистую, сухую, с завинчивающейся крышкой, которая не пропускала воздух. В одном из ящиков нашел большую ложку и с ее помощью собрал в банку немного воды с пола.
– Что это ты делаешь? – спросил его Джейк.
– Беру пробу.
– Пробу? Зачем? Это простая вода.
– Да, – сказал Фрэнк, – но как-то это все странно.
Ванная. Зеркало. Большие жирные черные буквы.
Дженни пристально разглядывала четыре написанных там слова.
– А кто такой Тимоти Флайт? – спросила Лиза.
– Возможно, тот, кто это написал, – сказал лейтенант Уитмен.
– Этот номер записан на имя Флайта? – поинтересовался шериф.
– Такого имени вообще не было в регистрационной книге, я уверен, – ответил лейтенант. – На обратном пути проверим, но я точно помню, что такого имени там не было.
– Быть может, Тимоти Флайт – это один из убийц, – сказала Лиза. – Возможно, тот, кто жил здесь, узнал его и оставил эту надпись.
Шериф отрицательно покачал головой:
– Нет. Если бы Флайт был как-то связан с тем, что произошло в городке, он бы не оставил на зеркале свое имя. Он бы его стер.
– А может быть, он не знал, что оно тут написано, – предположила Дженни.
– А возможно, даже и знал, но он – один из тех буйнопомешанных, о которых вы говорили, и поэтому ему наплевать, поймают его или нет, – сказал лейтенант.
Брайс Хэммонд посмотрел на Дженни:
– Есть в городке кто-нибудь по имени Флайт?
– Никогда не слышала этого имени.
– А вы всех в Сноуфилде знаете?
– Да.
– Все пятьсот человек?
– Почти всех, – ответила Дженни.
– Почти всех… Значит, здесь все-таки может оказаться житель по имени Тимоти Флайт?
– Даже если я сама ни разу с ним не встречалась, я должна была слышать от кого-нибудь его имя. Это маленький городок, шериф, очень маленький, по крайней мере в несезонный период.
– Может быть, это кто-то из Маунт-Ларсона, Шейди-Руста или Пайнвилля, – высказал предположение лейтенант.
Дженни страшно хотелось побыстрее выбраться из ванной и обсудить надпись на зеркале где-нибудь в другом месте. Не тут. А на открытом месте, где ничто не могло бы подобраться к ним, само оставаясь незамеченным. У Дженни было какое-то сверхъестественное, ни на чем не основанное, но тем не менее совершенно отчетливое чувство, что именно в эту самую минуту нечто – нечто чертовски странное – находилось в другой части гостиницы и втайне от них занималось там чем-то ужасным; и то, что ни она сама, ни Лиза, ни шериф, ни его помощник не знали этого, представляло для них величайшую опасность.
– А что означает вторая часть? – спросила Лиза, показывая на слова «ВЕКОВЕЧНЫЙ ВРАГ».
После долгого молчаливого раздумья Дженни наконец сказала:
– Наверное, Лиза в самом начале была все-таки права. По-видимому, тот, кто сделал эту надпись, хотел сообщить нам, что Тимоти Флайт – его враг. Я полагаю, что и наш враг тоже.
– Возможно, – с сомнением в голосе произнес Брайс Хэммонд. – Но он выбрал очень необычный способ сделать это. Странные слова: «вековечный враг». Почти архаичные. Если он заперся в ванной, чтобы спрятаться от Флайта, и в спешке писал предупреждение, то почему он просто не написал: «Тимоти Флайт, мой старый враг» или что-нибудь другое, но ясно и прямо?
– В самом деле, – согласился лейтенант Уитмен, – если бы он хотел оставить сообщение с обвинением против Флайта, он бы написал: «Это сделал Тимоти Флайт» или «Флайт убил всех». И уж меньше всего он бы хотел как-то затемнить суть того, о чем писал.
Шериф принялся перебирать и осматривать то, что стояло на широкой полке прямо под зеркалом: здесь были флакон лосьона для кожи, лимонный крем после бритья, мужская электрическая бритва, пара зубных щеток, зубная паста, расчески, щетки для волос, набор женской косметики.
– Судя по всему, в этом номере жили двое. Возможно, они и в ванной заперлись вдвоем – а значит, оба растворились потом в воздухе. Но чем же они сделали эту надпись на зеркале?
– Похоже, что карандашом для бровей, – сказала Лиза.
– Да, мне тоже так кажется, – кивнула Дженни.
Они обыскали всю ванную в поисках черного карандаша для бровей, но так и не смогли его найти.
– Потрясающе, – раздраженно произнес шериф. – Значит, карандаш для бровей исчез вместе с тем, а возможно, и с теми двумя, кто заперся здесь в ванной. Двое похищены из запертой комнаты.
Они спустились вниз и снова подошли к столу администратора. Согласно записи в регистрационной книге, номер, где они обнаружили надпись на зеркале, числился за супругами Орднэй из Сан-Франциско.
– Постояльца по имени Тимоти Флайт нет вообще, – заметил шериф Хэммонд, закрывая регистрационную книгу.
– Ну что ж, – произнес лейтенант Уитмен, – больше мы сейчас здесь все равно ничего не выясним.
Услышав эти слова, Дженни почувствовала облегчение.
– Ладно, – сказал Брайс Хэммонд. – Пошли к остальным. Быть может, они нашли что-нибудь такое, чего мы не увидели.
Они двинулись через вестибюль к выходу, но едва успели сделать пару шагов, как громкий вскрик Лизы заставил их остановиться.
Буквально через секунду уже все увидели то, что первоначально привлекло внимание одной только Лизы. Оно находилось на одном из столиков, прямо в свете лампы под розовым абажуром, и было освещено настолько красиво, что казалось выставленным тут произведением искусства. Это была мужская рука. Отрезанная рука.
Лиза отвернулась от ужасного зрелища.
Дженни обняла сестру и прижала к себе, глядя через ее плечо на эту руку с отвращением, но не в силах отвести от нее взгляд. Рука казалась исчадием ада, она издевалась над ними, она была реальна и в то же время невероятна.
Между большим и указательным пальцем она крепко держала карандаш для бровей. Тот самый карандаш для бровей. Именно его. Это должен был быть именно тот карандаш.
Дженни испытала не меньший ужас, чем Лиза, но она прикусила губу и подавила вскрик. Ее ужас и отвращение были вызваны не только видом этой руки. У нее перехватило дыхание и возникло жжение в груди при мысли о том, что еще совсем недавно никакой руки на этом столике не было. Кто-то поставил ее здесь, пока они были наверху; поставил, зная наверняка, что они на нее наткнутся. Кто-то издевался над ними. Кто-то с крайне извращенным чувством юмора.
Дженни еще не приходилось видеть, чтобы глаза Брайса Хэммонда, постоянно спрятанные под тяжелыми веками, распахивались так широко.
– Черт побери, но ведь раньше этой штуки здесь не было!
– Не было, – согласилась Дженни.
До сих пор шериф и его помощники держали свои револьверы, направив стволами в пол. Сейчас они взяли оружие на изготовку, словно опасаясь, что отрезанная рука может бросить карандаш для бровей, подлететь к чьему-нибудь лицу и выдавить глаза.
Никто из них не в силах был произнести ни слова.
От спирального орнамента на восточном ковре, казалось, исходили потоки ледяного воздуха, как от труб мощного холодильника.
Наверху, в одной из дальних комнат, скрипнула то ли доска пола, то ли несмазанная дверная петля. Потом еще раз скрипнула, потом издала протяжный стонущий звук.
Брайс Хэммонд посмотрел вверх, на потолок вестибюля.
К-р-р-и-и-и-к.
Это мог быть совершенно естественный звук, какие всегда издает дом при усадке. Но могло быть и что-то другое.
– Теперь уже сомнения нет, – сказал шериф.
– В чем нет сомнения? – спросил лейтенант Уитмен, глядя не на шерифа, но сразу на все выходящие в вестибюль двери.
Шериф повернулся к Дженни:
– Помните, вы мне сказали, что когда незадолго до нашего приезда услышали сирену и звон церковного колокола, то подумали, что случившееся со Сноуфилдом, возможно, еще продолжается.
– Да.
– Вы были правы. Теперь мы можем быть в этом уверены.
Глава 12
Поле боя
В конце квартала, на ярко освещенном участке тротуара возле продовольственного магазина Гилмартина, их ждали Фрэнк, Горди, Стю Уоргл и Джейк Джонсон.
Джейк следил взглядом за Брайсом Хэммондом с момента, как тот вышел из гостиницы «При свечах», и молил Бога, чтобы шериф двигался поживее. Ему очень не нравилось стоять тут, на ярком свете. Все равно как на сцене, черт возьми. На этом месте Джейк чувствовал себя уязвимым.
Правда, несколько минут назад, когда они занимались осмотром домов, им приходилось пересекать совершенно темные участки, где казалось, что тени дышат и движутся, словно живые существа; и там Джейку не терпелось поскорее оказаться именно на том ярко освещенном участке улицы, где он сейчас стоял. Тогда Джейк боялся темноты точно так же, как теперь боялся яркого света.
Он нервно провел рукой по своим густым седым волосам. Другую руку он держал на спусковом крючке револьвера, хотя тот и лежал в кобуре.
Джейк Джонсон не просто верил в осторожность – он молился на нее, осторожность была его богом. Лучше перебдеть, чем недобдеть; лучше синица в руках, чем журавль в небе; не спеши, солдат, будет команда «отставить!»… Таких правил у него было в запасе не меньше миллиона. Они служили для него чем-то вроде бакенов на реке, указывающих единственно безопасный путь; все, что находилось вне обозначенных этими бакенами пределов, было зоной стихии, хаоса, неопределенности и риска.
Джейк никогда не был женат. Брак означал бы необходимость взять на себя огромную дополнительную ответственность, он потребовал бы рискнуть своим душевным спокойствием, своими деньгами, всем своим будущим.
Джонсон вел осторожный и экономный образ жизни, особенно бережлив он был во всем, что касалось финансовых вопросов. Ему удалось отложить довольно значительную сумму на черный день, вложив свои сбережения в несколько надежных предприятий.
Из своих пятидесяти восьми лет больше тридцати семи Джейк Джонсон проработал в окружной полиции Санта-Миры. Уже давным-давно он мог бы уйти в отставку и получать пенсию. Но он очень опасался инфляции и потому продолжал служить, увеличивая тем самым размеры своей пенсии и откладывая на будущее все больше и больше денег.
То, что Джейк Джонсон стал полицейским, было, по-видимому, единственным неосторожным поступком за всю его жизнь. Он не хотел быть полицейским. Боже упаси! Но его отец, Ральф Джонсон – Большой Ральф, как его называли, – на протяжении сороковых и пятидесятых годов был шерифом этого округа и ожидал, что сын пойдет по его стопам. Ответов «нет» Большой Ральф не признавал в принципе. Джейк ни минуты не сомневался, что, если он не поступит на работу в полицию, Большой Ральф лишит его наследства. А этого он никак не хотел. Не то чтобы в их семье скопилось огромное наследство: по правде сказать, никакого особого богатства у них не было. Но все-таки был неплохой дом и солидные счета в нескольких банках. А позади дома, на лужайке, за гаражом, на глубине трех футов были закопаны несколько больших каменных кувшинов, до отказа набитых туго скрученными пачками двадцати-, пятидесяти- и стодолларовых купюр. Когда-то Большой Ральф получил эти деньги как взятки и отложил их на черный день. Вот почему Джейк тоже стал полицейским, как и его папочка, который в конце концов умер в возрасте восьмидесяти двух лет, когда Джейку стукнуло пятьдесят один. К этому времени Джейк был обречен оставаться полицейским до конца своих дней, потому что ничего другого делать он не умел.
Вел он себя осмотрительно. Например, старался не попадать на те выезды, где причиной вызова полиции были семейные скандалы: в такого рода столкновениях страсти разгорались вовсю, и, если полицейский встревал между разгоряченными мужем и женой, его иногда даже убивали. Зачем далеко ходить за примерами: этот агент по продаже недвижимости, Флетчер Кейл. Год назад Джейк купил с его помощью небольшой участок в горах, и тогда Кейл показался ему совершенно нормальным и обычным человеком. А теперь вот он убил жену и сына. Если бы в тот момент у них в доме оказался полицейский, Кейл бы и его прикончил. Когда же от дежурного поступало сообщение о происходящем где-либо в данный момент грабеже, Джейк обычно неверно указывал свое местонахождение, выбирая район как можно дальше от места преступления. Дежурный направлял туда те патрули, которые оказывались поближе; когда Джейк в конце концов приезжал, все, как правило, было уже кончено.