– Вот это другое дело, – заулыбался молодой гопник. Откуда ему было знать, что многолетние отношения с Бездной изменили не только внешность, но и душу стоявшего перед ним человека. От мухи можно отмахиваться сколько угодно, но назойливое насекомое все равно не оставит вас в покое. Эйнари с легкостью мог накостылять этим двоим и вышвырнуть их из лавки, но знал – на этом противостояние с тем, что обыватели зовут «теневым миром», вряд ли закончится.
Гораздо проще сунуть руки под прилавок и нащупать лежащий на секретной полке подарок мира, который на деле является теневым. Крюки Человека-Секатора.
Седой морщинистый человек произнес странные слова, и стальные крюки мгновенно вросли в его плоть, а входная дверь стала единым целым со стеной. Одним движением тот, кого, казалось, пальцем ткни – развалится, перемахнул через прилавок.
Это показалось малолетним бандитам настолько невероятным, что они не стали даже кричать.
«Смотри, кровожадный монстр!».
«Ты что, с ума сошел? Какой монстр?».
Кожа Ангелины зудела, словно в нее одновременно вонзились десятки тысяч крошечных иголок. Это чувство возникло от предвкушения свидания с тайной.
Когда она шагнула на порог «Лавки ужасов», старый хозяин мыл пол. Услышав колокольчик, он выпрямился и повернулся к девушке. Морщинистое лицо расплылось в улыбке.
– День добрый, Ангелина, – сказал Тойвонен. – Подождите немного, я отнесу в подсобку ведро и швабру.
Через пятнадцать минут финн и москвичка сидели за столиком в кафе “Mon”, расположенном прямо напротив магазина Эйнари. Ангелина заказала кофе, Эйнари – двойной виски с содовой.
– Мир не таков, каким его представляют, – пригубив напиток, произнес хозяин «Лавки ужасов». – Он не имеет даже отдаленного сходства с картиной, которая формируется в головах миллиардов людей под воздействием школьных учебников, родительских наставлений и телепрограмм. Некоторые могут догадываться об этом – и таких довольно много. Но истинная суть открывается весьма немногим. Кому-то – после долгих, мучительных, и зачастую гибельных поисков. Иным – так это произошло со мной – совершенно случайно. Что, впрочем, не избавляет от размышлений о природе этой случайности. Мои размышления продолжаются уже двадцать лет. Но большинство соприкоснувшихся погибает, сходит с ума, а в лучшем случае – получает репутацию сумасшедших. Я знаю немногих, подобных себе, кто сохранил и жизнь и ясность рассудка…
– Простите, я не все понимаю, – смущенно улыбнулась Ангелина. – У вас двойная кодировка.
– Теперь вот я не понял, – усмехнулся Эйнари.
– Вы говорите загадками о загадке, – пояснила девушка.
– Что ж, верно, – кивнул Тойвонен. – Попробую излагать проще. Суть – точнее, правда о ней – заключается в том, что в нашем мире все время присутствует невероятное зло. Настолько чудовищное, что даже дальние отголоски его проявлений способны нанести человеку непоправимый урон.
– Вы говорите о дьяволе? – уточнила его собеседница.
– Дьявол был бы не самой плохой компанией в сравнении с теми, кого порой можно встретить в ночных закоулках любого города, – вроде бы, Эйнари пробормотал эту фразу себе под нос, но Ангелина отчетливо расслышала каждое слово.
– Нет. Дьявол здесь ни причем, хотя именно он и служит универсальной ширмой.
– Ширмой для чего? – Ангелине это уже начинало надоедать. Днем, в лавке, пожилой финн показался ей куда более интересным человеком. Он напомнил готессе героя Криса Кристофферсона[5] из старинного ужастика «Блэйд». Умудренный опытом, обаятельный, стильный. И еще – знающий некую страшную тайну. Но почему он так долго топчется на месте прежде чем поделиться своим секретом? Сам же ведь предложил!
– У меня возникают все новые вопросы, – облизнув губы проколотым язычком, продолжила Ангелина. – Что за люди погибли? Почему другие сошли с ума? И для чего является ширмой дьявол?
– Ответ на все ваши вопросы один, – промолвил Эйнари. – Истинная суть мироздания. Люди, которых я упомянул, однажды вплотную приблизились к ней. Ее же сильные мира сего скрывают за воняющим серой занавесом, на котором начертано слово «Дьявол».
– Так вы откроете мне ее? – почти раздраженно спросила девушка. – Вы ведь знаете! Ну пожалуйста! – Ангелина состроила физиономию, как нельзя лучше подходящую к ее имени.
– Я не уполномочен быть вам учителем или проводником, – покачал головой Тойвонен. – Могу лишь рассказывать истории, а вы вольны делать из них какие угодно выводы. Быть может, услышанное чем-то поможет вам в жизни, а если нет… хотя бы просто развлечет.
«Ну наконец-то дело сдвинулось с мертвой точки», – облегченно подумала готесса.
– Вы сами пережили все то, о чем будете рассказывать? – поинтересовалась она.
– Будь так, я, уж верно, тысячу раз сошел бы с ума, – невесело усмехнулся Эйнари. – Нет. Лишь в одном эпизоде я участвовал лично, но этого мне хватило, чтобы… стать тем, кем я стал. Кое-что поведали другие люди – должно быть, моя внешность располагает к откровениям такого рода. О, тайны, которыми, случалось, делились со мной, будут покруче инцеста с родной сестрой. Год назад в этом самом кафе один парень рассказывал мне, как он попал в компьютерную игру, которую сам же создал. Вернувшись из виртуальности, бедняга три года сидел на транквилизаторах и больше никогда в жизни не прикасался к компьютеру.
– Но… разве так может быть? Я ожидала чего-то, чему смогла бы поверить.
– Нуждаетесь в доказательствах, которые можно увидеть? – Эйнари внимательно посмотрел на девушку. Как ей в тот миг показалось – заглянул прямо в душу. – Я смогу вам их предоставить. Большинство историй попали ко мне вместе с предметами, что сейчас хранятся в моем магазине. Я покажу вам кое-какие из них. Но только в том случае, если пообещаете, что ни полслова об этом не скажете даже самой родной душе.
– Обещаю, – не раздумывая, выдохнула Ангелина.
– Отлично. Тогда начнем.
Достав из кармана, он поставил на стол маленькую коробочку из прозрачной пластмассы. Внутри находился крохотный черный комочек протоплазмы. Приглядевшись, Ангелина увидела, что это – сушеная муха.
– Об этом насекомом будет моя первая история, – Эйнари отхлебнул виски и постучал указательным пальцем по мутноватому пластику. – Она, кстати, происходила где-то неподалеку, хоть и довольно давно…
Глава 1
Муха
Мой друг Арсений погиб.
Это случилось неделю назад, рядом с моей квартирой.
Трагедии предшествовали долгие тревожные дни, прошедшие под созвездием паранойи. Сначала параноиком стал Арсений. Чуть позже его нервное расстройство перекинулось на меня. Правда, я до определенного времени не имел возможности убедиться в обоснованности наших с товарищем страхов.
Теперь же, когда я знаю, что все случившееся было более реальным, чем содержание утренних выпусков новостей, у меня есть полное право говорить об этом, не боясь показаться безумцем. Мне, по большому счету, уже все равно. Скоро она заберет меня, как забрала Сеню. Я даже не пытаюсь избежать этого, как пытался он. Ну, почти не пытаюсь. Того, что я делаю, в любом случае недостаточно, чтобы предотвратить конец.
Подумать только, не прошло ведь еще и месяца с того дня, как все это началось…
Сеня позвонил мне в пол-первого ночи и срывающимся голосом произнес:
– Костя, здравствуй. Извини, если разбудил. Слушай… Можно я сегодня у тебя переночую?
– Не вопрос, старик. Приезжай. Потреплемся о жизни, пивка попьем. Когда тебя ждать?
– Через час. Я возьму такси.
– Хорошо. До встречи, – я положил трубку.
Я не стал спрашивать у него, в чем дело. Расскажет, когда приедет. Это и не играло существенной роли. Даже если бы Сеня убил Президента, и на хвосте у него висели все службисты Москвы, я все равно принял бы его у себя. Мы знали друг друга со школьной скамьи. Мы были закадычными друзьями. А закадычные друзья должны помогать друг другу.
Правда, меня несколько удивило то, что Арсений попросил меня о ночлеге несколько смущенно, так, словно доводился мне случайным собутыльником, а не лучшим другом. Должно быть, дело было связано с кем-то из наших общих знакомых женщин. Думаю, вы понимаете, что ключевым здесь является слово «общих», а не «знакомых». Да, некоторые подруги Арсения время от времени одаривали своими ласками и вашего покорного слугу. И кое-кто из моих любовниц не возражал против присутствия Сени в своей постели. Без меня, разумеется, так далеко наша с ним дружба не заходила. Но, если я знал о том, что Арсений состоит в связи с моими цыпочками – знал от них же самих – то мой друг не был в курсе моих отношений с теми, кого он считал своими игрушками. Вполне возможно, он звонил мне от одной из моих. Потому и чувствовал себя неловко. Ведь относительно моей осведомленности о происходящем он тоже пребывал в полнейшем неведении.
Странные отношения – подумаете вы. И будете в чем-то правы. Но что, в конце концов, плохого в том, чтобы быть странным? Это тех, кто не странный, следует опасаться…
Мы с Арсением давно обратили внимание на искусственность человеческого общества. То, что большая часть окружающих нас людей здорово смахивает на батальон идентичных друг другу роботов, мы поняли, еще будучи детьми. В первом классе мы даже изобрели для описания этого явления специальный термин – «мясные куклы». А как еще назовешь тех, кто совершает действия, которым должно быть наполненными неким эмпирическим смыслом, абсолютно механически, словно следуя программе?
Не стану скромничать – из нас двоих я первый это заметил. Вроде, и не пристало семилетнему сопляку обращать внимание на такие вещи. Но я почему-то обратил. Сначала это меня здорово испугало. Не правда ли, это страшно – осознавать, что твои одноклассники, а вместе с ними – твои всеведущие учителя, и даже всемогущие родители – всего лишь куклы, которых кто-то наделил способностью перемещаться в пространстве и говорить. Не пластмассовые, только, а мясные.
Потом происходящее вокруг стало казаться мне забавным. Я начал ощущать нечто вроде превосходства над этими куклами. Ведь я, в отличие от них, был способен совершать осмысленные действия. Впрочем, довольно быстро я понял, что быть одноглазым в стране слепых – на самом деле горе, а не счастье. Так же, как и умным среди дураков, или просто трезвым среди пьяных (разумеется, последнее сравнение я стал употреблять намного позже). Или одушевленным созданием среди мясных кукол.
Именно тогда я заметил, что моего одноклассника Сеню Платонова беспокоит тот же вопрос. Вскоре мы сблизились, стали друзьями и начали действовать сообща. Что значит «действовать»? Была пассивная форма – не дать мясным куклам понять, что мы от них отличаемся и знаем об этом отличии. И активная – пресекать любые проявления искусственности в собственном поведении, как можно быстрее вытравить ее из себя.
Нам это удалось.
Сеня превратился в Арсения, я из Кости стал Константином. Мы – два москвича, богатые и успешные молодые мужчины, в отличие от многих других, точно знающие, для чего нужны молодость и богатство. Что особенно приятно – многие из сверстников с нашей помощью тоже однажды прозрели и сумели из кукол превратиться в людей.
Все оказалось не так уж страшно.
Итак, тихой и ласковой московской ночью (в Москве ведь большинство ночей такие) директор оптовой продовольственной базы Арсений Платонов позвонил своему другу – руководителю рекламного агентства Константину Тихомирову – и попросился переночевать. Время стояло еще не слишком позднее, к тому же – то была ночь с пятницы на субботу. Когда раздался Сенин звонок, я играл на компьютере, устраивая геноцид ордам зеленых гоблинов.
Поговорив с Арсением, сохранил игру и пошел на кухню подготовиться к встрече друга. Поставил охлаждаться шесть бутылок «Гиннеса», соорудил легкий салат из помидоров, огурцов и лука, нарезал хлеба, копченой рыбы, салями. Ждать оставалось почти целый час, а возможно, и дольше. Я включил телевизор на канале VH-1 и вернулся к игре.
Спокойного ожидания, впрочем, не получилось. Мысли мои все время возвращались к тону Сениного голоса. Спустя некоторое время я осознал – мой друг не просто смущался. Он был напуган. Но что, во имя всего святого, могло напугать такого человека, как он?
Сигнал домофона раздался, когда я уже вышел из игры и выключил компьютер. Я не стал спрашивать, кто пришел, нажал на кнопку, отпер дверь квартиры, вышел на лестничную площадку и закурил. Через минуту мимо меня прогудел спускавшийся вниз лифт.
Я живу на двенадцатом этаже. Того времени, что лифт будет идти на первый этаж и поднимать Арсения обратно, мне как раз хватило бы на сигарету.
Когда двери лифта, тихо шурша, разъехались в стороны, я делал последнюю затяжку. Я всегда был рад увидеть своего лучшего друга. Та ночь не была исключением. Но вот тому, как он выглядел, я не смог бы обрадоваться при всем желании.
Арсений стоял, привалившись к задней стенке лифта и тяжело дыша. Его глаза почему-то обшаривали потолок. Лицо блестело от пота, а одежда, всегда сидевшая на Сене безупречно, скомкалась и обвисла, словно мой друг внезапно похудел на пару размеров.
Первая мысль была – наркотики. «Сколько я его не видел? Неделю, полторы… Нет, не мог он за это время пристраститься к «дури» и довести себя до такого состояния». Так думал я, держа между пальцами тлеющий сигаретный фильтр и не зная, что сказать. Двери лифта начали закрываться. Я дернулся вперед, чтобы задержать их, но Сеня и сам уже стряхнул оцепенение и вклинился между механическими челюстями подъемника. Раздвинув их локтями, он вышел и посмотрел на меня.
– Здравствуй, – сказал я.
– Слава Богу, она отстала, – пробормотал Сеня с таким выражением, какое бывает у героев дешевых «ужастиков», когда они убеждаются в том, что угрожавший их жизни кошмарный монстр, наконец-то, издох окончательно и бесповоротно.
Сказав эту странную фразу, Сеня юркнул в мою квартиру, так быстро, что я не успел спросить, что же значили его слова. Я щелчком отбросил окурок к мусоропроводу и тоже вошел в дом.
– Ты можешь объяснить, что случилось?
Мы сидели на кухне и курили. На столе стояли тарелки с бутербродами, но помнил об их существовании только я. Сеня, съежившийся, угасший, с отсутствующим видом сидел напротив. Он и к пиву почти не прикоснулся, и затягивался раз в пять минут. Обычно так выглядят люди, убитые горем. Я и представить себе не мог, что мой друг в тот момент был счастлив.
Войдя в квартиру, он первым делом принялся проверять форточки. А обнаружив, что окно в спальне чуть приоткрыто, пришел в неописуемый ужас. Прыгнул к окну, как вратарь «ЦСКА» к летящему в «девятку» мячу, запнулся об угол ковра и упал, едва не разбив голову о спинку кровати. Но тут же вскочил, добрался-таки до окна и, оборвав занавеску, с силой захлопнул его, – я даже подумал сперва, что стекло, не выдержав, вылетит.
Теперь он сидел на кухне и молчал. Словно ждал чего-то. Словно хотел в чем-то удостовериться. Когда я пытался заговорить, Сеня подносил палец к губам. Меня же мучило любопытство, к которому, чуть погодя, добавился оттенок глухого раздражения. В конце концов, мне вовсе не улыбалось провести остаток ночи, гадая, каким запрещенным препаратом вызвано состояние моего друга.
– Что случилось? – еще раз повторил я.
Сеня ответил не сразу. Сначала он затянулся и сделал глоток «Гиннеса». И я заметил, как Платонов начинает меняться. К нему возвращалась прежняя уверенность в жестах, плечи распрямились, взгляд приобрел осмысленное выражение. Он выглядел теперь как обвиняемый в тяжком преступлении человек, услышавший оправдательный вердикт.
– Ее здесь нет, – произнес Арсений. Он сказал это таким тоном, будто речь шла о самой Смерти.
– Кого здесь нет? О чем ты? – я все больше укреплялся в подозрении насчет наркотиков. И следующая Сенина фраза лишь усугубила такое мнение.