– А как у вас с ГАИ? Хорошие отношения? – спросил капитан, тоже поднимаясь.
– Две дырки в талоне. Вы помочь можете?
– У самого скоро права отберут.
Помреж недоверчиво хмыкнул и пошел к выходу. Со спины он выглядел юношей. Панин проследил взглядом, как он садится в машину. Красные «жигули» пятой модели.
Мороженое на этот раз не доставило Панину удовольствия. Растаяло. Да и варенье оказалось не вишневое, а из алычи. С кислинкой.
Вернувшись на Литейный, капитан сразу же заглянул к шефу.
– A-а, меломан и книгочей! – с притворным радушием приветствовал его Семеновский. – И года не прошло, как вы ко мне заглянули.
– Я уже заходил, товарищ полковник. Вы были на выезде…
– Угу. Был на выезде. А вы? В библиотеке? Время идет, а, судя по тому, что вас не дозовешься, результатов ноль?
– Товарищ полковник…
– Мне уже проходу не дают с этим Орешниковым! Дважды из Москвы запрашивали. В конце концов, известный певец – не иголка в стоге сена!
Панин хотел сказать, что позавчера, поручая ему розыск Орешникова, шеф посмеивался по поводу декадентских замашек творческой интеллигенции, а сегодня запел по-другому, но промолчал. По опыту знал, что самый короткий путь к взаимопониманию с Семеновским – дать ему выговориться. Капитан стоял перед столом навытяжку, чуть наклонив вправо голову, словно провинившийся мальчишка. Он умел в нужных случаях изобразить раскаяние и готовность к немедленному действию.
– Чем ты занимался целый день? Ходил по библиотекам и кафе? Понимаю, что не ради чревоугодия… Что стоишь? Особое приглашение каждый раз требуется?
Панин сел, удивившись, что распеканция оказалась такой короткой.
– Где твоя хваленая оперативность? – продолжал шеф. – Такое впечатление, что все в отделе разучились работать…
«Поехали, с Богом! – внутренне улыбнулся Панин. – Теперь не остановишь».
Зубцов, встретившийся с ним в приемной, успел рассказать, что полковник за несколько часов сумел раскрутить дело с убийством на Охте. Убийца арестован, и все тридцать ружей из украденной коллекции находятся в НТО. С ними возятся дактилоскописты. Убийца ведь мог иметь сообщников.
Всякий раз после удачно проведенного розыска Семеновского словно подменяли. Нет, он никогда не кичился своим успехом, не приводил в пример свой опыт. Он начинал корить своих подчиненных за нерасторопность и отсутствие инициативы. Все это знали, посмеивались между собой над шефом, но не переставали его уважать. Он действительно умел работать так, как никто в угрозыске.
– Товарищ полковник, а как на Охте? – воспользовавшись паузой, спросил Панин.
– На Охте порядок. – Семеновский посмотрел на капитана с подозрением. – Ты будто не знаешь?
– Я еще утром сказал дежурному – тридцать ружей не шутка. Концы в воду трудно спрятать.
– Та-ак… – полковник постучал кончиками пальцев по столу. – Интересная мысль. Знаменитый певец, лицо которого известно каждому сосунку, может исчезнуть посреди бела дня прямо со съемок и – концы в воду. А тридцать ружей отыскать – это, по-твоему, семечки? Вот что, капитан, вы мне зубы не заговаривайте. – Переход на «вы» означал у шефа высшую степень неодобрения. – Хватит ходить по библиотекам. Похоже, что дело серьезное. Нужны идеи.
– Уже есть, товарищ полковник. Хорошую идею вы мне сейчас подали…
– Саша, – вдруг задушевно сказал Семеновский, – кончал бы ты… – Он запнулся, покрутил головой. – Помягче слова никак подобрать не могу.
– Понял, Николай Николаевич, – улыбнулся Панин. – Я сообразительный.
– Вот-вот. Будь попроще. Скорее майором станешь. А теперь давай ближе к делу, и покороче.
Панин доложил шефу о своих поисках.
– Значит, насколько я понял, девица намекнула тебе о рэкетирах? – спросил полковник заинтересованно. Похоже, что подозрения помощника режиссера из «Театра Арлекинов» не произвели на него никакого впечатления.
– И ты, вместо того чтобы с ней сегодня утром встретиться, пошел в библиотеку!
«Далась ему эта библиотека!»
– Да… а… Ты большой мастер сыска.
– Товарищ полковник, в первой половине дня девица была на съемках. Она, кстати, директор картины. Мы договорились встретиться вечером.
– Не в кафе? – поинтересовался Семеновский.
– На студии.
– Ах на студии… А какой картины она директор? Той, что снимают об Орешникове?
– Нет. Просто директор картины. Такая должность, наверное.
– Ага. – Полковник помолчал немного, подчеркнуто внимательно разглядывая Панина, словно хотел удостовериться – тот ли Панин сидит перед ним, а потом спросил:
– Ты не думаешь, что Орешникова сбила машина? Водитель испугался, труп увез и зарыл где-нибудь.
– Думал я и об этом. Но ведь до Дворцовой площади проезд закрыт.
– Машина могла ехать по Халтурина. А после наезда повернуть назад… Разрабатывай и эту версию. И попробуй найти того свидетеля, который видел велосипед.
– Перво-наперво надо обшарить дно Зимней канавки.
– Правильно, – согласился Семеновский. – Но после того, как поговоришь с директором картины. Или картин?
Панин пожал плечами и сказал:
– Хорошо бы помощника.
– Дима Сомов с тобой работает?
– У Димы своих дел невпроворот. Николай Николаевич, вы же сами перечислили все версии!..
– Ну вот, одного певучего оболтуса два сыщика будут разыскивать, – недовольно нахмурился полковник. – Где я людей возьму? Теперь еще сокращение придумали! Преступность растет, а оперативный состав мы будем сокращать! Что они нас тоже бюрократическим аппаратом считают? Как что-нибудь случится – в милицию: найдите, задержите, остановите! Певец пропал – срочно разыскать! У него международные гастроли! – Последние фразы Семеновский произнес, явно подражая какой-то женщине. Очень уморительно. Панин не выдержал, рассмеялся.
– Ладно, бери Митю-маленького, – выпустив пары, сдался полковник.
В управлении работали два Дмитрия. Оба старшие лейтенанты. И хотя Дмитрий Кузнецов имел вполне приличный рост – метр восемьдесят шесть, его прозвали Митей-маленьким. Потому что второй Митя, Дмитрий Сомов, только чуточку недотянул до двух метров. Не хватало каких-то шести сантиметров. Его, естественно, звали Митя-большой. Когда Панин поднялся, полковник сказал:
– А на Охте все просто оказалось. Убийца – обыкновенный маньяк. Даже на учете в психдиспансере состоит. Оружие он, видите ли, очень любит! Раззе можно таких выпускать из больницы? У нас ни в чем меры нет. То людей незаконно в психушках держим, то выпускаем всех подряд.
Митя-маленький, увидев входящего в комнату Панина, приветственно помахал ему видеокассетой.
– Что это? – спросил капитан.
– Сюрприз, – улыбнулся Кузнецов. – Я взял напрокат в видеосалоне запись концерта твоего героя. Кстати, кто мне заплатит трешник?
– Главбух.
– Тогда плакали мои денежки. А я думал, ты раскошелишься.
– Митя! – нетерпеливо сказал Панин и протянул руку за кассетой. – Ты же знаешь, за мной не пропадет.
– А какая красуля выдает там кассеты! Я ей вопрос: есть ли у вас записи с певцом Леонидом Орешниковым? – Старший лейтенант хитро посмотрел на Панина. – Хочу сделать приятное товарищу! Его Орешников сильно интересует. И представь себе, выдает красуля мне эту штучку. – Он наконец отдал кассету капитану.
– Молодец, Дима! – улыбнулся Панин и посмотрел на кассету. Лохматый красавец Леонид Орешников, облаченный в белоснежный костюм чудовищно-ультрамодного покроя, приветствовал своих почитателей, воздев руки к небесам.
– Бери, бери, Саша. В НТО есть видеомагнитофон. Посмотришь концерт, получишь удовольствие. Я думаю, вопрос о трешке сам собой решится…
Митя-маленький был из тех людей, которых по крайней мере один раз в сутки следовало погладить по головке, похвалить. Человек настроения, он мог обидеться из-за невинной шутки, вспылить. А люди служили в Управлении уголовного розыска острые на язык, и в первый год работы Кузнецову приходилось туго. Он даже подавал заявление об уходе, но Семеновский не торопился заявление подписывать. Так совпало, что в это время Митя-маленький получил благодарность за участие в поимке банды поездных грабителей, и про заявление было забыто. Но, как шутили в управлении, приступы меланхолии на Кузнецова по временам накатывали.
– Вопрос о трешке решится… – подтвердил Панин, разглядывая портрет певца. Может быть, и правда следовало посмотреть видеозапись? Узнать, с каким оркестром он поет, кто его окружает на концертах. Если судить по тем зарубежным видеоклипам, с которыми был знаком капитан, звезд иногда показывают в кругу семьи, с друзьями. Иногда они дают короткие интервью. И вдруг капитана бросило в жар. А съемки на площади, которые не закончились из-за того, что пропал певец?! Режиссер Максимов ведь говорил Панину, что хотел снять третий, последний дубль заключительного проезда! А может быть, хорошо получился и первый? Да и все остальные съемки? Как же он оплошал! Прошел мимо такого материала! Эти кадры – живой Орешников за несколько минут до исчезновения. Его настроение, панорама площади… Мало ли какие неожиданности могут поджидать внимательного зрителя при просмотре пленки. Всей пленки, еще не смонтированной.
– Митя, ты заработал хороший обед в «Севере». Даже с бокалом шампанского…
– И с твоим любимым мороженым? – поинтересовался старший лейтенант. Он с удивлением наблюдал метаморфозы, происходившие с Паниным.
– И с мороженым! Только все ближайшие дни оно будет казаться мне горьким. Надо же, такой олух!
– Люблю самокритику, – не удержался Митя.
– А в чем загвоздка?
Капитан не принял шутки. Сказал раздраженно:
– Я поначалу считал, что вся история с Орешниковым – блажь. Какой-то розыгрыш! А наше начальство просто решило подстраховаться. Ну а потом упустил, с чего все началось.
Пропал человек – с этого и началось…
– Со съемок все началось!
Капитан снял трубку, набрал номер Максимова. Долго никто не отзывался, но Панин упрямо ждал. Наконец трубка отозвалась приятным баритоном.
– Лев Андреевич, – без всяких предисловий начал капитан, – ваш фильм об Орешникове еще не готов?
– Нет. Мне его сдавать через месяц. А кто это спрашивает?
– Капитан Панин из уголовного розыска. Вы у меня просто камень с души сняли. Мне бы очень хотелось посмотреть весь отснятый материал.
– Пожалуйста. Пленка проявлена.
– Проезд по площади получился?
– Все получилось. Вполне прилично. – Голос у Максимова был довольный. – Как бы ни вели себя звезды, а фильмы надо сдавать худсовету.
– Когда можно посмотреть?
– Вы хотите посмотреть в монтажной или в зале?
– А какая разница? – Панин ни разу не бывал в монтажной, даже не представлял себе, как это все выглядит.
– В зале – на обычном экране, а в монтажной – на монтажном столе. Изображение маленькое.
– Нет, мне бы хотелось изображение покрупнее.
– Тогда приезжайте к восьми на студию. Я вас встречу. Годится?
– Спасибо. Еще как годится!
Когда капитан положил трубку, Митя-маленький сказал:
– Вот видишь, все уладилось.
– Уладилось! – буркнул Панин. – Разве в этом дело?
– А в чем же?
– Ну как я проворонил? Единственное утешение – пленку все равно только что проявили. И первый дубль получился.
– Это очень важно? – спросил лейтенант.
– Орешников исчез во время съемки третьего дубля. А его, третий дубль, оказывается, можно было и не делать.
– Исчез бы в другое время.
– Ладно! – отмахнулся капитан. Ему не хотелось сейчас пускаться в объяснения. – Начальство решило отрядить вас, коллега, на поиски Орешникова. В помощь капитану Панину. Разумеете?
– Да ведь у меня дел непочатый край…
– Всех дел не переделаешь. А вернуть фанатам их кумира – значит восстановить спокойствие в городе.
– Надо так надо. Всегда рад помочь зашившемуся товарищу.
Панин укоризненно покачал головой. Сказал:
– Надеюсь, с твоей помощью разошьюсь. А для начала – поговори с одной дамочкой…
Он дал Сомову телефон Инны Печатниковой.
Любимым выражением у старшего лейтенанта Кузнецова было «Ну, сила!», и он немало удивился, когда в вестибюле телестудии к нему подошла пигалица, вся голова в мелких кудряшках, и, восхищенно пробормотав: «Ну, сила!», – поинтересовалась:
– Не из милиции?
Он сразу узнал ее по голосу.
– Так точно… – шутливо отрапортовал оперуполномоченный и, не удержавшись, добавил: – Какая кудрявая девочка! – хотя видел, что пигалице за тридцать. Ему почудилось, что фразу «Ну, сила!» женщина произнесла неслучайно – не иначе как Панин ее подговорил.
Несколько секунд пигалица соображала, как ей отнестись к столь оригинальному обращению. Заметив, что милиционер смутился, она усмехнулась:
– Ладно. Пристрелка закончилась. У вас есть ко мне вопросы?
– Да, Инна Ивановна. Я говорил вам по телефону.
– Тогда – за мной!
Она повела его по длинному коридору, покрытому обшарпанным линолеумом. Двери некоторых залов были открыты: кое-где молодые парни расставляли декорации. В одном зале знакомый диктор сидел за столиком, освещенный ярким светом юпитеров, торопливо перекладывал лежавшие перед ним бумаги. Двери других залов были закрыты, а на табло светлели надписи: «Тихо. Идет съемка».
Им пришлось сначала спуститься по лестнице, на которой курили сосредоточенные молодые люди и необыкновенно оживленные молодые женщины, потом пересечь неширокий двор и снова подняться по лестнице, также плотно оккупированной курильщиками. Печатникова шла быстро, не оглядываясь, нисколько, по-видимому, не беспокоясь, что Кузнецов может затеряться среди многочисленной армии дымящего контингента работников телевидения.
Наконец они вошли в небольшую комнату, в которой стояло четыре письменных стола. За одним из них сидел толстяк и что-то писал.
– Арюша, – обратилась к нему Печатникова, – ты не мог бы погулять полчасика? У меня важный разговор. – Рукой она показала Кузнецову на стул, приглашая сесть.
Мужчина поднял голову, глаза у него были большие и грустные.
– Могу, конечно. Пойду в буфет.
«Что же это за имя такое – Арюша? – подумал старший лейтенант. – Уменьшительное? Только от какого?» Ничего подходящего ему на память не пришло.
Как только Арюша исчез за дверью, пигалица сказала:
– Ну что же, спрашивайте. Сама напросилась. Вот уж ни сном ни духом не подозревала, что этот симпатичный милиционер на вечеринке занимается Леней Орешниковым.
С легкой усмешкой она рассматривала Кузнецова в упор, нахально: Он пришел туда специально, шпионить?
Лицо у пигалицы было некрасивое, остренькое, с мелкими чертами. А прическа а ля медуза Горгона просто-таки уродовала ее.
– Ай-ай-ай! – сказал Кузнецов. – Хорошего же вы мнения о нас!
– Хорошего. Парень тот клевый был. Я потому и разоткровенничалась с ним. Да ведь работа у вас такая…
– Что, работник милиции не может оказаться в гостях у актеров? Смешно рассуждаете. Режиссер Никонов школьный друг капитана. Да и Орешниковым не он занимается, а я.
– Очень убедительно! – сказала Печатникова. – Я же вам сразу сказала: ваш друг мне понравился. «Кудрявая девочка» готова ответить на все ваши вопросы.
«Вот жлобиха!» – мысленно ругнулся старший лейтенант.
– Вы не возражаете, если я запротоколирую ваши показания?
– Значит, допрос?
– Дознание.
– Пожалуйста! Рада буду вам помочь. Ленька Орешников – мужик мировой. И певец от Господа Бога.
– Когда вы слышали его разговор с рэкетирами?
Она задумалась.
– Для вас ведь точность нужна?
– Хотелось бы.
– Мы снимали его концерт в «Юбилейном». Третьего и четвертого мая. Те мужики пришли четвертого. В последний день. Перед концертом. Леня сидел в гримерной, а я в соседней – за перегородкой – писала ведомость на зарплату. Я работаю директором на картинах. Куда-то вышла гримерша. Помню, что-то сказала – я не вслушивалась – и хлопнула дверью. Тут-то они и появились.
– Сколько их было?
– Наверное, двое. Я слышала – разговаривали двое. Леня заорал: «Что надо?! Не видите – занят!» Он мужик вспыльчивый. «А мы из тебя ремней нарежем», – сказал один. «Заткнись, Сурик! – одернул другой и спросил: – Там есть кто-нибудь?» Наверное, про комнату, где я сидела. Не знаю, что мне в голову взбрело, но я сползла к кресла под гримерный столик. Услышала только, как первый сказал: «Пусто». Он меня не заметил.