– Если я правильно помню, болевой порог – 120 децибел.
– Правильно помнишь, до рёва реактивного самолёта чуть-чуть не дотягивает. Так вот, он сделал так, чтобы сирена срабатывала через пять минут, как откроют двери. Настроил систему – и в море! Возвращается – а его менты уже ждут с «браслетами». Короче, пока был в рейсе, опять пришли «домушники», им любые двери открыть – плёвое дело! А через пять минут «ревун» заработал! В доме напротив все стекла повылетали. Один сразу концы отдал с перепугу, другого на лестничной клетке подобрали, у него барабанные перепонки лопнули, а третьего – сначала в психушку, а затем – в кутузку!
Он закусил «мелочью третьей группы»:
– Ну, я говорил уже, отсидел недолго, потом женился. Недавно капитаном стал, теперь рыболовного траулера. Пару лет назад сомалийцы экипаж их в заложники взяли, но он не стал ревуном их глушить, пожалел. Думаю, напрасно! Выкупили их потом по дипломатическим каналам.
У него кончилась водка, и он взял ещё один пузырь.
Я поинтересовался:
– А не боитесь переборщить?
– Не дрейфь, пацан, всё под контролем!
Он уселся на место, налил стакан и продолжил:
– Как-то было в Марселе, я в увольнении на берег, «русскими тройками» уже не ходили. Зашёл в кабак, там французы коньяк напёрстками глотают. Взял «конины», налил стакан, хряпнул и рукавом занюхал. У них глаза навыкат: «Руссо! Руссо, браво, бис!» И начали пари ставить, одолею ещё стакан или свалюсь. А я им: «Половина бабок – моя!» Согласились! Короче, ещё пять стаканов выдул, потом смотрю на часы: через два часа мой кораблик отчаливает. Говорю: «Всё, сеанс окончен, гоните деньги!» Нехотя, но отдали, и я в порт валю, шатаюсь, но иду. Так они, сволочи, вышли из кабака, и меня до самого трапа сопровождали, новое пари себе устроили – дойду или нет. Дошёл, а на пирсе опять деньгу с них сорвал. Дома на те бабки себе новый шкаф купил.
«Мелочь третьей группы» закончилась, а через какое-то время опустела и вторая бутылка. Он поднялся:
– Ну, мне пора, завтра машину выбирать! – и нетвёрдой походкой направился к выходу.
– Удачи! – сказал я напоследок.
– И тебе не хворать!
Вечерний звон
Он проснулся от дикой боли в голове и. сушняка во рту.
Первое, что бросилось в глаза – чистый потолок, без каких-либо намёков на следы копоти. Стены с мягким покрытием, на которых ничего не нарисовано: ни голой бабы, ни графика дежурств «шестёрок», ни ставок в последней партии в «рамса».
Металлическая кровать, а не деревянные нары. Чистая параша с унитазом, а не с дыркой в каменном полу. Воняет не мочой или хлоркой, а шампунем. И в это трудно поверить: туалетная бумага вместо газет! Срочно отмотать пол-рулона, только куда заныкать?
Ладно, пусть пока полежит под подушкой!
Камера-одиночка: шесть шагов туда, четыре – сюда. На двери ни ручки, ни окошка для раздачи баланды, но на «карцер» непохоже.
Жрачку обязательно или принесут, или вызовут в столовку.
На окне решётка, даже трактором не вырвешь! Если протянуть руку, можно приоткрыть форточку, но через такую щель не выкинешь и коробка спичек, а «маляву» сразу же «легавые» подберут. Вот только что, и кому писать?
В стенку стучать бесполезно, «дерьмотин» всё заглушит, а трубы спрятаны так, что до них хрен доберёшься. Да и знают ли соседи «тукование»?
Из окна видон на лесочек, не кирпичная стена другого корпуса, и не голое поле за «колючкой». Забор высокий, но без «контрольной полосы» и вышек.
По деревьям прыгает белочка, ей глубоко наплевать на собак, которых выгуливают «вольные». Она спрыгивает на землю, когда те угощают её орешками или «поп-корном».
А вот переваливается толстая «фифа» с таким же толстым котом на поводке, оба очень довольные собой. У кастрированного кота нет никакого комплекса, зато теперь не орёт по ночам, и позволяет одевать на себя ошейник.
Гуляет, скотина, переваривая дорогой корм! Ему тоже плевать и на собак, и на белочку. Если что, старуха сама всех облает: это не она его, это он её выгуливает!
Возле кровати тряпичные тапочки, вполне приличные. В сортире ещё есть бумажные полотенца, зубная паста и щётка, из которой можно выточить «пику». Но эти падлы наверняка поставили здесь камеру, сразу же отберут заготовку.
Пижаму просто так не порвёшь – не холуйская «роба», что выдают «мужикам».
Все руки исколоты, хотя он давно не ширялся. «Просветлённый» говорил: «Это дело добровольное, но нельзя перебарщивать, иначе не пройдёшь на следующую ступень».
На запястьях синяки, но не от ударов дубинкой. «Браслеты» тоже оставляют совсем другие шрамы, а тут – словно кожаным ремнём протянули!
Зубы целы, руки-ноги не переломаны, значит, ногами не били. Но почему болит задница? Неужели? Не дай Властитель! Нет, болит снаружи.
Ладно, разберёмся, за всё ответите!
В замке провернулся ключ. «Вертухай» в белом принёс баланду, котлету с рисом и компот, всё в пластмассе, даже вилка и ложка из пластика.
Молча стал в двери и заложил руку за руку.
Точно «охра», на «придурка» не похож.
Значит, больничка не «зоновская», «вертухай» был бы в сером или синем. И компот на зоне даже в больничке не подают, там только слабый чай без сахара.
Баланда пресная, без соли, как и положено. Соль – белый враг «просветления», её нельзя есть отдельно, ею нельзя посыпать пищу!
Он перестал солить еду после «инициации», и если удавалось пожрать у кого-нибудь, всегда требовал не солить его порцию, и отодвигал от себя солонку подальше.
Дома соли не осталось ни единой крупинки. Он специально выискивал и выбирал кристаллики, что завалялись с «предыдущей жизни», вымывал пол влажной тряпкой и брезгливо выкидывал её ночью.
«Охра» дождался, пока он доест, и скинул пустую посуду в деревянный ящик. За всё время ни разу не повернулся спиной или боком. Грамотный, скотина!
Перед тем, как уйти, показал рукой на таблетки на тумбочке.
На ответный жест в виде загнутой в локте руки достал резиновую дубинку, и стукнул пару раз по своей ладони. Таблетки пришлось выпить.
Никто из двоих не произнёс ни единого слова. «Вертухай» ушёл, гремя ключами.
Через полчаса на пороге появилась полная баба лет сорока, тоже в белом халате, а за её спиной застыл всё тот же амбал.
Баба стала говорить что-то на чужом языке, но увидев его реакцию, перешла на русский, и произнесла довольно правильно, хотя и с акцентом:
– Примите таблетки, больной, очень хорошо! А теперь ложитесь на живот и приспустите трусы. Сегодня Вы очень спокойный, не то, что в прошлый раз! Лекарства идут на пользу, это очень хорошо!
Она протерла место укола спиртом.
Сначала невыносимая боль, зато потом расслабуха. Теперь ясно, почему задница ноет.
А баба ещё ничего, потянет, если не найдётся чего-нибудь получше.
Только эрекции при такой мысли не почувствовал. А раньше стоило только подумать! Наверняка вкололи какой-то дряни!
Медсестра приказала подержать тампон, что-то сказала санитару, и вышла. Тот кивнул головой, и пристягнул лежащего к кровати ремнями, щёлкнув какими-то застёжками снизу.
«Уроды! Всех порежу, как откинусь! Сестричка, правда, старовата, но ничего, трахну и такую, зато потом на животе такую “розочку “ вырежу!»
За окном стемнело, в палате загорелась лампочка, спрятанная под небьющимся абажуром.
Он уже отрубался, когда услышал звон колоколов, созывающий «назореев» на вечернюю молитву.
На воле часто приходилось слышать гонг, но он звучал совсем по-другому, и намного позже этого, за час или два до полуночи.
Служба там была иной, да и свечи совсем другого цвета.
Неаполитанская мелодия
На площадке возле «Аквариума» клиентов ждала «гостиница Астория».
Кто-то однажды приехал сюда на старом «Опель Астра». Такие тарантасы повсеместно ласково величают «трипперами».
Вероятно, хозяин тогда перебрал и решил вернуться домой на такси: зачем искушать судьбу, рисковать жизнью и спонсировать ментов?
Но или что-то случилось, или он спьяну забыл, где оставил машину. А может, она тогда просто не завелась. Её он мог оставить и в надежде на угон. Но ценности она никакой не представляла, а за утилизацию такого сокровища надо ещё заплатить.
Так или иначе, машина стояла здесь уже долго. Скоро её приметили, пару раз на капоте выпивали «на посошок», а через неделю открыли, на пьяный спор. Для этого сгодился обыкновенный карманный нож.
Сначала там отоспался один забулдыга, затем второй. Потом обнаружилось, что в ней можно не только ночевать, но и распивать прямо из горла, курить, и даже заниматься сексом.
Вскоре «гостиница» стала популярной, и её назвали «Асторией».
За соседним столиком трое работяг перемывали косточки начальству:
– У нас в сервисе в туалете спёрли лампочку. Недавно бразды правления принял новый хозяин: отец постарел и назначил сына директором. До этого пацан у нас носа не показывал, сидел в каком-то банке менеджером, пока оттуда не выгнали. Но пришёл к нам «со знанием дела»: всех стариков в первый же месяц поувольнял, своих корешей на их места поставил. Повсюду камер дорогих понатыкал, все папины деньги туда угрохал. Решил найти «гада», устроил мероприятие: «следствие ведут колобки». Всех сам допросил, никто не сознался. А на банкете по случаю его «инаугурации» пропили сто или двести таких лампочек. Но бог с ним: купи новую, поставь на неё колпак с хитрыми защёлками или сваргань замок на туалете, а ключ дежурному отдай! Он принял другое решение: поставить лампочку на клей!
– Но когда-нибудь она перегорит! – удивлённо заметил один из собутыльников. – Тогда придётся менять весь патрон и ломать потолок!
– «Не надо нас пугать страшилками! Исполнение проверю лично!»
Другой продолжил тему:
– А мой хозяин решил построить дом. Семь человек скомпоновались, целый квартальчик решили отгрохать. Наняли фирму, всё путём. Но показалось ему, что как-то медленно идёт именно его стройка, да ещё балку бетонную кто-то ночью спёр. А у соседей – всё в порядке! Подал на строителей в суд. Но на повестке дня у них – бывшие министры, маньяки и наркобароны. Короче, «нерезонансное дело», и от него отмахнулись. Дошёл до Верховного суда, его и там послали. И стал он писать: в ООН, королям, всем президентам и Папе Римскому: «Демократия в опасности! Спёрли балку, дом не строят, суды куплены! Объявите блокаду этому государству, не давайте кредитов! Они их разворуют, я это сделаю лучше!» Никто не отвечал на этот бред. Зато пришёл ответ от нунция: «Благодарим за Ваши усилия в деле защиты справедливости. В своей воскресной проповеди Папа Римский обязательно помолится за Вас!»
Они расхохотались, и вернулись к пиву.
– Ещё он собирался прочитать цикл лекций в американском сенате о состоянии нашей демократии, на конкретном примере: строительство его дома. Секретарша шёпотом говорит: «Туда даже не всех Нобелевских лауреатов приглашают!» А он отвечает с яростью: «Ты не понимаешь, эти лекции оплачиваются по высшему разряду, на этом можно неплохо заработать!» С Манделой себя немного спутал.
Изложить свою трагедию решил и третий:
– А наш босс решил поиграть в демократию, устроил недавно собрание: «В коллективе сложилась нездоровая атмосфера, я всё вижу! Высказывайтесь откровеннее, необходимо выяснить, что мешает нам лучше работать». Все старики отмолчались, а трое молодых купились на откровенность: честно рассказали о всех подлостях своих начальников, как те воруют, и что воруют, с фактами и доказательствами. Те там же сидели, только мычали что-то невразумительное. В итоге всех троих через месяц уволили. А ворьё оказалось родственниками шефа. Он пригласил всех расхитителей к себе домой, выпили они по-семейному, потанцевали – и закрыли проблему. А правдолюбцам даже выходного пособия не дали, ещё навесили счета за порванные спецовки и поломанный инструмент.
Они ещё раз накатили. Второй продолжил:
– Недавно босс вызывает меня на ковёр: «Наблюдал за твоей работой. Давай подумаем, как увеличить производительность труда: ты находишь документ в компьютере, потом ищешь бумажную накладную, и при этом теряешь драгоценное время!» Хотел возразить, что по зарплате этого не скажешь, но вслух отвечаю: «Да, потому что не все накладные присылают в электронной форме». Начальник продолжает: «Есть у нас одна девица, толку от неё мало, но держать приходится, уж очень хорошо языком владеет, только не английским. Я её потому и не уволил, когда она с Рождеством Христовым всех наших пакистанских партнёров поздравила. Давай поручу ей искать все нужные накладные». Я возражаю: «Документы на разных языках, она ни одного не знает, и находятся они в разных папках. Пока буду ей объяснять, что именно ищу, потрачу ещё больше времени! И мне трудно с ней работать, она редкостная хамка». Начальник выслушал меня, посмотрел полминуты – и огласил: «Значит, мои предложения тебя не устраивают. Минус пятьдесят долларов!»
– Неплохо посовещались, «достигли консенсуса!» – резюмировал «хранитель лампочек», и они продолжили трапезу.
К моему столику приблизился довольно приятный человек с чашкой кофе в руке.
На вид ему было лет тридцать пять, он был смугл, словно недавно побывал в солярии. Он поразительно напоминал мне какого-то актёра, кажется, того звали Леонардо.
Хорошего покроя костюм, модные туфли, трёхдневная щетина, как и положено крутому покорителю женских сердец. Но красотки сюда забегали редко, здесь появлялись только безутешные старые девы и домохозяйки бальзаковского возраста, чьи мужья внезапно умотали в командировку.
Я много раз бывал в «Аквариуме», но видел этого красавчика впервые.
Остановившись рядом, он спросил меня на чистейшем русском:
– Можно к Вам присоединиться?
– No problem!
Некоторое время мы молчали и наслаждались каждый своим напитком, но скоро я не выдержал:
– Вы здесь явно впервые. Ваш костюм предполагает более приличные заведения!
– Я знавал людей достаточно состоятельных, которые могли купить десяток шикарных ресторанов, но предпочитали простые забегаловки. Недавно я поселился неподалеку, захотелось пройтись и подышать свежим воздухом. Увидел это заведение, и решил зайти.
Он протянул мне визитку. Красивым типографским шрифтом было отпечатано всего одно слово: «Дамиано». Ни адреса, ни телефона, ни рода занятий!
У меня тоже была визитка, но я её зажилил: в социальной иерархии он стоит намного выше меня, и наверняка выкинет при первой же возможности.
Изучив его Ausweis, я отхлебнул пивка:
– Судя по имени, Вы итальянец?
– Не совсем. Мои предки греческого происхождения, хотя я родился и вырос в Неаполе.
– Понимаю. Сицилийцы не любят, когда их называют итальянцами. А ещё припоминаю, что и Неаполь когда-то был целым государством, причем немалым. По работе мне приходилось общаться с потомками Юлия Цезаря, я даже пытался изучать их язык. Но сами итальянцы неохотно изучают чужие языки, даже английский, а Вы говорите по-русски совершенно свободно!
– Это несложно, здесь много русских.
В нашей столице действительно немало моих соплеменников, но их диалект отличается от того языка, на котором он изъяснялся. Мой новый знакомый говорил на языке, который преподают в литературных институтах, и на котором говорят дикторы телевизионных каналов.
Эрудиции он оказался необыкновенной. Он рассказывал о христианизации Руси, тевтонских рыцарях, вчерашних событиях в Палестине, рецептах грузинской «чачи» и проблемах вирусологии. Мог изложить и какую-нибудь парадоксальную теорию, приводя в качестве доказательств малоизвестные, но бесспорные факты. При этом он не утверждал что-либо категорическим тоном. Вместо фраз «этот подонок», «эта старая развратница», «об этом даже школьники знают» он употреблял совсем другие: «его гены сыграли роковую роль», «иногда женская сексуальность бывает чрезмерной», «учёные того времени предполагали следующее».