После этого, Виктор повернувшись к Мар, и всё тем же спокойным негромким голосом сказал: «Пойдёмте, Марго», и та послушно зашагала следом.
Глава 3. Конечно, поправляйтесь, будем ждать!
Проснувшись, первое, что почувствовала женщина – была непривычная обездвиженность. «Миша» – крикнула она из своей комнаты. Заспанный подросток появился в дверях. «Я ногу вчера сломала. Пожалуйста, свари себе кашу сам, геркулес на полке, я тебе показывала где. Сможешь?» – «Да». Он повернулся и вышел из комнаты, не спросив больно ли ей, помочь ли чем? «…Вот его и нет – пресловутого стакана воды. Ты его не заслужила, похоже», – подумала женщина и, как бы споря с собой, снова громко позвала: «Миш!». Парень пришёл снова: «Что?» – «Принеси мне попить тёплой воды, пожалуйста». Наверно надо было обидеться на его поведение или хотя бы поговорить с ним о долге перед родственниками, но Элька гордилась тем, что она прогрессивная мать и обходится без нравоучений, как некоторые. Ей хотелось думать, что они с сыном друзья, и у него сейчас просто «такой период».
Вскоре позвонила Маргоша:
– Ну как ты?
– Не знаю, только проснулась. Пока не вставала, не болит.
– Задала ты вчера, конечно, Лен! Зажигаешь редко, но метко! Зато с мужиком вроде нормальным познакомилась, слава богу!… И машина, кстати, у него хорошая.
– Да ну его. Скучный… Ну, скучный же, Мар! Просидел весь вечер как тень… Не в моём вкусе.
– Интересно, а кто в твоём?! Извини, конечно, но, по-моему, ты сама не очень понимаешь чего хочешь.
– Я люблю весёлых и умных, и… короче, тех, которых люблю! Не, ну спасибо ему, конечно, что довёз и всё такое, молодец… сто очков счастья ему в карму.
– Эль, какая карма? Вот чем не мужчина тебе? Благородный, спокойный, похоже, обеспеченный… И Мишке был бы пример, наконец.
– А если у него эта его машина кончится? Вот останется он без машины. В одном этом своём сером костюме стоять и молчать возле меня. Тогда что, Мар? Сказать: «Ну а теперь, извини, прощай»? Может я и странная, но меня мужчина должен заводить чем-то таким… что у него не отнять.
Марго хохотнула:
– Ну, может с этим у него тоже всё в порядке, ты проверь!
– Мар, перестань пошлить, у меня голова раскалывается.
– Заводить её должны! «Зажигалка» ты наша… Ладно. Может приехать к тебе, привезти что-нибудь? Сегодня могу – выходной.
– Да нет, пока не надо, отдыхай, а то я тебе ночку устроила! Если что Мишу попрошу.
Вообще, откровенность и обсуждение личных проблем не были в характере Эли. Это скорее такая игра, в которую они всегда играли при встрече: «Как жизнь?» – «Да дерьмо!» – «И не говори…» – своеобразный пароль. А вчера ещё и алкоголь заставил болтать глупости. На самом деле Элька давным-давно привыкла пусть плохо, но самостоятельно решать свои проблемы. Денег действительно было мало, вернее меньше, чем хотелось бы, но она не могла сказать, что им с сыном не хватало на жизнь. Эля не была такой художницей, которая «вот художница и всё тут», «хоть трава не расти – буду сидеть и рисовать», нет! Она вовсю крутилась, хватая подработки то тут, то там. Давала частные уроки, занималась репетиторством поступавших в художку, а раньше бралась и за откровенно авантюрные халтуры, о которых ей не хотелось вспоминать. Понимая, что всё это суета, Эля не знала других способов жить и снова бросалась в море не слишком-то выгодных предприятий.
Скоро Миша принёс ей в комнату довольно сносно приготовленную кашу и нарезанное яблоко на блюдце. «Какой он у меня всё-таки хороший!» – умилилась мама.
Затем женщина решила позвонить своему директору, что бы предупредить о больничном как можно раньше.
– Здравствуйте, Марина Оскаровна, я вчера ногу сломала, вернее там трещина. Мне открыли больничный лист… Врач сказал, что это примерно на месяц.
– Здравствуйте, Елена Борисовна. Очень жаль, особенно сейчас, в конце года, когда экзамены на носу. Как же вас так угораздило?! По больничному, вы, конечно, получите мало. Но что же делать… Что уж теперь… Выздоравливайте».
– Да, конечно, – сказала Эля, что бы что-то сказать. Её всегда удивляла эта барская простота: «получите, конечно, мало»… Вот зачем она это сказала?! Я же ногу сломала, а не в уме повредилась! Или Марина думает, что я сломала ногу, свалившись с Луны и теперь жду чудес: повышения зарплаты на больничном?!
– Поправляйтесь, мы вас очень ждём, – закончила директриса, подчеркнув слово «очень».
Елена Борисовна работала педагогом по изобразительному искусству в художественной гимназии, гордящейся своими строгими стандартами обучения. Приближались экзамены и Элька понимала, что «выбрала» для «больняка» самое неподходящее время. Учителя работали строго по графику, заявления на отпуска писали заранее, замещать коллег обычно никто не хотел.
Элька посмотрела на свою ногу в лангете, как-то отстраненно лежащую рядом на кровати. Удивительно как не замечаешь части своего тела, пока они не заболят… «Чёрт! – подумала Элька, – зачем я пошла на эти дурацкие танцы! Вспомнила детство! Нафиг эти флэшбеки?! Кому они нужны? Когда я уже повзрослею, действительно?!»
Первый поход в туалет по сложности хотелось сравнить с покорением полюса Земли. Нога не болела, потому, что Эля не наступала на неё, а прыгала. Добравшись до постели, женщина какое-то время отдыхала от похода, затем ей стало скучно лежать. «Не может быть, что бы я не смогла дойти до кухни и сварить себе кофе! Да хоть ползком!». Ах, да… Только сейчас она вспомнила, что где-то в коридоре, стояли выданные напрокат костыли.
«Сначала кофе, потом все остальные дела», – строго сказала она внутреннему бухгалтеру, занудно канючащему в голове: «И на что мы теперь будем жить?». Эля осваивала костыли. При переправе по коридору в глубинах шинированной ноги появилась ноющая боль, держаться вертикально больше помогали стены, чем эти ходули в подмышках. Когда миссия была выполнена, Элька села на стул, пристроив пострадавшую конечность на соседнем табурете, в кармане халата зазвонил телефон. Это был её вчерашний герой, «мужчина в сером» Виктор. Эля всегда ощущала переход к разговору с другим человеком, как ступеньку, которую надо увидеть издалека, подготовиться, и … всё равно неудобно. «Алло. Да, здравствуйте… Как у меня? Да, нормально. Нет, Виктор, помощь не нужна, справляюсь, мне сын помогает. Спасибо, что беспокоитесь. И ещё раз спасибо вам за вчера». Эля всем телом чувствовала неудобство этого разговора. Её удивляла эта его уверенная и спокойная манера, она даже казалась немного угрожающей. «Почему он так настойчив? Разве не было видно вчера по моему лицу, что он мне не понравился и что мне просто неловко ему отказать? Странный какой-то… Совсем что ли гордости нет?». Что-то мешало Эле сказать напрямую: «Виктор, я благодарна вам, но, извините, вы не в моём вкусе, поэтому я не вижу смысла терять наше с вами время. Не звоните мне больше». Что-то мешало, впрочем, как и всегда. «Хорошо, я позвоню вам, если что-то будет нужно. Обещаю» – без зазрения совести соврала Эля. «Да, можете позвонить попозже, конечно. До свидания» – частила она в телефон, что бы побыстрее закончить разговор.
Повесив трубку, Элька почувствовала облегчение, двумя разговорами с людьми меньше. Положение в котором оказалась редко болеющая Эля, было настолько необычном, что ставило в тупик. Она никогда не просила о помощи. Даже после похода к психологу, это не изменилось. Ей не помогло. Мысль о том, что она может быть кому-то обузой, тратить чьё-то время, выглядеть или казаться беспомощной, вызывало настолько непереносимое чувство, то на вопрос психолога «а почему – нет?», Элька неожиданно для себя горячо возмутилась. «Знаю я этих бедняжек, «слабых», «беззащитных», актрисы больших и малых театров! Раздающие задания направо и налево, уверенные в том, что окружающие живут, что бы их выполнять! Ну, разумеется! Ни у кого же нет планов, кроме как подчиняться их капризам и приказам! «Слабый» пол! Как же, «слабый»!» – она осеклась тогда, не желая дать волю ярости, поднимающейся из груди и перехватывающей горло. Психолог попросила продолжать, но Элька помрачнела и замолчала. Эта ярость не была для неё тайной за семью печатями. В детстве ей капризничать не разрешалось, а младшая сестра только и делала, что надувала губы по любому поводу. Однажды Элька глубоко заснула, зачем-то перед этим заперев дверь в спальню, и не слышала, как взволнованная мама долго стучалась. А когда проснулась и открыла замок, то получила трёпку за то, что «врала и прикидывалась, актриса!». С тех пор слово «актриса» стало для неё однозначно ругательным. «Да нет! Конечно, я попрошу, когда буду уверена, что этот человек мне настоящий друг, или когда будет ну очень сильно надо, или когда…», – утешала себя Эля. Но в жизни это «когда» – никогда не наступало, отодвигаясь до неопределённых времён и ситуаций.
Кофе был выпит, откладывать мысли о возникшей проблеме дальше было некуда. Элька уныло задумалась о бухгалтерии. Накоплений у неё не было, от зарплаты осталась сумма, на которую можно было жить примерно месяц, если экономить. Репетиторство? Преподаватели брали учеников для подготовки в ВУЗы и художки обычно осенью и потом занимались с ними до лета. Символические алименты выглядели скорее насмешкой. Бывшего мужа, просить – не вариант, ей сразу вспомнились те считанные случаи, когда она обращалась к нему после развода. Иногда ей казалось, что сумей он убить её без последствий – не сомневался бы не минуты. Да чёрт с ним… И всё-таки, надо что-то быстро придумать. Оплату квартиры надолго отложить не удастся. Отодвинув мысли про займы и кредит куда подальше, Элька решила хорошенько подумать ещё раз. «Не может быть, что бы я ничего не придумала… Раньше всегда получалось! Что-то вчера уже было про деньги… А, Марго говорила… говорила… продавать свои картины. Приятно, конечно, помечтать! Но не легче ли продать, например, недавно купленный телефон, пользоваться пока старым. Сколько он там стоит? Нет, не вариант».
В одном отношении Маргоша безусловно права, пора бы уже что-то предпринять, для увеличения своих доходов. Они с сыном жили на съёмной квартире, выбранной как удачный компромисс между сносной ценой, наличием двух комнат и не слишком мерзким видом из окна. Жильё им сдавала бойкая приземистая женщина с громким голосом и наигранным смехом, Ирина. Ничего плохого о ней Элька сказать не могла, возможно, потому, что ни разу не задерживала квартплату, не заливала соседей и вообще была образцовым арендатором. Как она отреагирует на просьбу подождать с оплатой – было неизвестно.
Эля опять почувствовала грусть. Бывшие одноклассники один за другим покупали квартиры и машины, ездили заграницу. Институтские тоже не отставали, если кто-то из них и снимал скромную квартирку, то в Париже. Неужели она так и будет всю жизнь жить на съёмных квартирах и сводить концы с концами?! Сказать по правде, этот вопрос не особо волновал Элю в обычное время, но это время не было обычным.
Неуклюже поднявшись на костыли, женщина заковыляла в кладовку, где несколько лет лежали её немногочисленные картины. «Почему бы и нет? – Разговаривала сама с собой Эля, рассматривая с трудом вытащенные в коридор холсты. – Вот эта довольно интересная… Не шедевр, конечно, но крепкая такая академическая работа». Прислонив холст на подрамнике к более освещенной стенке коридора, и усевшись напротив прямо на полу, Эля посмотрела на картину внимательнее. Это был портрет её отца, одна из первых самостоятельных работ маслом. Она сразу вспомнила всё о том, как создавала её: третий курс, весна, курсовая работа… Было дано задание писать обязательно с натуры и Элька несколько раз ездила к родителям. Отец тогда послушно позировал, понимая, что это не игра, а нужно для дела. Он терпеливо сидел час и больше, пока не становилось заметно, что устал, тогда Элька заканчивала, и они шли на кухню, к накрытому мамой столу. Работа писалась легко, с первого раза, её и приняли сразу, оценив на отлично, хотя многие однокурсники замучались тогда переделывать и сдавать въедливому куратору Борису Николаевичу (известному своей лютостью, Бориске). В чуть лохматом от переездов прямоугольнике холста находился портрет не старого ещё мужчины, взятого по пояс, с выразительными руками, сложенными на столе, на переднем плане. Он смотрел из этого несуществующего измерения так внимательно, и даже пронзительно со скрытой улыбкой во взгляде, что казался живым гораздо более, чем сам зритель. «А не плохо нас учили, кстати!» – с гордостью подумала Эля. Из долгого кладовочного заточения были вызволены ещё несколько холстов, в основном реалистические пейзажи. Один учебный рисунок натурщицы выглядел законченным и довольно эффектным. «Что ж, остаётся посмотреть в интернете, сколько могут стоить мои «шедевры». Элька включила ноутбук и стала искать соответствующие сайты. В этот момент позвонила Марго.
– Ну как ты, инвалид?
– Да вот, сижу, воплощаю твои фантазии. Других вариантов разбогатеть я пока не вижу. Несколько работ есть, ну и ещё нарисую, времени то теперь достаточно. Продать бы ещё!
– Слушай, у тебя же есть всякие бывшие однокурсники, преподаватели, пообщайся. В любой сфере связи помогают.
– Мар, ну какие связи? Половина наших по специальности вообще не работают, все нормальные вышли замуж, поуезжали…
– А ты подумай, покопайся в голове, не торопись. Кого-нибудь обязательно вспомнишь.
– Ладно, покопаюсь. Ну, пока.
Вместе со своими старыми работами, Эля нашла несколько пустых холстов, краски, растворитель, не хватало только нормальных кистей. «Ничего, – подумала она, – отправлю Мишку в худтовары, тут не далеко». Затем она покормила сына двухдневными щами и макаронами с тушёнкой. На кулинарные подвиги сейчас она была способна ещё меньше, чем обычно. К вечеру у сына настроение стало чуть лучше, чем с утра. Они посидели рядом, болтая и глядя в полглаза в телек. Наконец, парень поинтересовался, что у неё случилось с её ногой. Вообще-то, она не любила врать, но решиться сказать правду об этом, нетипичном для себя происшествии, тоже не могла. «Мы встретились с тётей Марго и погуляли немного по городу, а потом забрались на ступеньки у Военно-Морского музея, там я неудачно оступилась, оказалось – перелом…». С отвращением к себе она подумала: «Скажи ещё: «Упал, очнулся – гипс!», но всё лучше, чем: «Я неловко спрыгнула с барной стойки прошлым вечером, сынок…».
Остаток вечера Эля провела за компом, изучая конъюнктуру современного художественного рынка, «что почём», и какие картины сейчас лучше продаются. На этом хлопотный день закончился, она умиротворённо легла спать, придумывая перед сном сюжеты своих будущих картин.
Глава 4. А вот, кому картину?
На следующий день Эля развила кипучую деятельность по реализации своего плана. Для начала, пользуясь дневным освещением, она постепенно, со скоростью хромоножки, сфотографировала имеющиеся холсты и, обработав их в графическом редакторе, и разместила на нескольких, выбранных сайтах, назначая цены по аналогии с похожими картинами. Художник Эля догадывалась, что выбор цены на предметы искусства – совсем не простая задача. Но с чего-то же надо начинать! Закончив с этим скучным делом, Эля начала готовиться к творчеству. «Это будет… городской пейзаж. Я живу в красивейшем городе мира и туристов тут тьма, такие картины всегда востребованы». В качестве референса, она хотела распечатать фото из сети, но Элькин принтер выдавал цветные картинки с безбожно исковерканными цветами. Тогда, руководствуясь принципом «на войне, как на войне», она ещё больше упростила себе задачу. Сама удивляясь своей наглости, Эля стала рисовать просто с монитора ноута. Цветопередача, конечно, и в этом случае была чудовищной, но видение художника, всё-таки помогало выруливать из этой ситуации с честью. Как говорила ещё на первом курсе их любимая педагог по рисунку: «Художник должен рисовать не то, что он видит своими глазами, а то, что должно быть по оптическим законам. Рисуйте головой!»
Эля увлеклась. Как давно она не рисовала! Конечно, поправляя работы учеников, сохраняешь какие-то навыки, но разве можно сравнить это с постепенным «вхождением» в своё произведение, когда сначала выбираешь тему, потом строишь композицию, потом создаёшь рисунок. Всё это захватывало не меньше, чем, наверно, покорение какой-нибудь горы, или что-то подобное. Как же она соскучилась по всему этому! Теперь есть время, да и мотивация. Но о необходимости создать «шедевр» она старалась не думать, ничто так не закрепощает руку и мысль, как необходимость выгодно продать результат. Каждый раз, когда в голову приходила мыслишка о том, насколько ярко эта работа будет выделяться на фоне себе подобных, Элька просто шла пить кофе, считая это недостойным признаком усталости. Также в борьбе творчества и нужды, помогали воспоминания о её учителях.
Живя во время, когда высшее образование абсолютно ничего не прибавляло с актуальному «mast have», гарантировало не приличный доход, а, возможно, лишь прожиточный минимум, когда любой диплом можно было купить, а курсы типа «истории искусств» считались пустой тратой времени, Эля с удивительной нежностью и благодарностью вспоминала свой институт и наставников. Далеко не все они были заслуженными или известными. Большинство преподавателей, вообще напоминали монахов преданностью любимому делу и зарплатой, похожей на подаяние. Но, не смотря на это, а может быть именно поэтому, каждый из них жил делом своей жизни и излучал то, что можно назвать «принадлежностью» и «преданностью». Преданностью искусству, традициям русской живописной школы или просто стенам института. Эля без труда могла вспомнить лица многих своих учителей, их голоса, иногда строгие, иногда ироничные, но всегда как будто настроенные на «вечное», и потому передающие признаки этого «вечного» каждый день, на самых обычных занятиях. Рядом с ними меньше всего думалось о том, что их жизнь, а впоследствии и жизнь их выпускников, это ежедневный труд, даже при наличии таланта, не гарантирующий ровным счётом ничего. Но высокомерие, с которым они встречали все шаткие опоры своей будущей жизни, не оставляло сомнений в их исключительности и передавалось ученикам. И стоило только вспомнить крылатые фразы Пал Палыча от которых ухохатывалось не одно поколение студентов, или вдохновенные лекции Паровской, как становилось смешно даже думать о том, как бы подороже продать то, что ты создаёшь. Нет, ребят, извините, но не пошли бы вы со своими экономическими реалиями… это всё не про нас!