Необходимо было действовать, если ещё не поздно. Райтер представил живо, что произойдёт, если все обитатели проснутся разом и захотят избить гостя, и даже содрогнулся от этой мысли.
– Александр?.. – заплетающимся языком пробубнил Артур, подняв голову. В глазах его стеклянных только муть – никакого выражения, никакой ясности. Но удалось, что поразительно, разглядеть Александру какую-то затаённую горечь. Значения этому, правда, он не придал.
– Ходить можешь? – холодно выдал Райтер. Медленный кивок полоумного. – Тогда пойдём.
Неясно, что за незримая сила подействовала в этот момент, но Артур изумительно послушно, без пьяных выходок встал на подкашивающиеся ноги и беспорядочной походкой последовал за другом. Вот Александр вывел его на этаж, затем по лестнице вниз, в подъезд; оттуда наконец во двор. Тогда-то он, оглядев ещё раз пустую, погружённую во мрак улицу, резко схватил Артура за грудки и впечатал его в стену дома.
– Ты одурел в край, болван?! Какого чёрта ты устроил в своей квартире?!
От этого громогласного окрика, настоящего львиного рыка, от этих налитых злобой глаз Артур неожиданно разъярился, оттолкнул Александра и сам что было мочи закричал:
– Катись к чёрту! Где ты был, куда ходил – туда и возвращайся!
– Да что же с тобой произошло, идиот несчастный?! Ты же не пил и не…
– Всё кончается когда-либо! Я не пил, но и ты не желал сбежать из страны; я не курил, но и мразей этих столько не было и всем раньше хорошо жилось! Прочь от меня, изменник!..
– Я тебе вправлю мозги! – процедил Александр и молниеносно повалил Артура на землю, принявшись затем избивать его. Он отпускал по фразе, после чего бил, затем снова выдавал фразу – и вновь бил: – Нищие! были! и месяц! назад! и год! назад! Я! и раньше! хотел! убежать! Но ты! никогда! не опускался! до такого!.. Тупица!
Силы его иссякли.
Один глаз поваленного уже светился пурпуром, на щеке темнел синяк, а из носа ручейком текла кровь. Измождённый пьянством и побоями Артур простонал невнятно сквозь стиснутые, окровавленные зубы:
– Томас погиб! Воров в правительстве освободили! А я сколько не пытался принести пользу родине и друзьям, ничего не добился! Я только вижу, как вы все уходите и просто отворачиваетесь от меня и от своей страны! В ней люди жестокие, как ты, и никто ничего не хочет с этим делать! Я не знаю, что делать, понимаешь ты это, папенькин сынок?..
– Из-за этого ты позволил себе стать отбросом?! – схватил Александр побитого друга и затряс изо всех сил, представляя, как вытрясает из Артура всю скопившуюся в нём дурь. – Да ты просто не выдержал, тряпка! Злодей! И я сейчас сижу на человеке, который хотел изменить свою страну?! Подонок!
Последний удар. Силы Александр выжал все, до последней капли, но гнева оставалось ещё тьма, и он, словно облачённый в эту клокочущую ярость, спешно поднялся и покинул злополучное место.
А Артур продолжал лежать на окроплённой кровью земле будто мёртвый, – только ясные глаза его, устремлённые в смоляное небо, откуда покрытая дымкой луна скупо лила своё серебро, изредка помаргивали, прогоняя подчас наступавший сон.
Глава 5. Пепел
Июль, 52 г. ПВ.
Ещё месяц по воле Вайтмунов Хелена пролежала в больнице, постепенно оправляясь от охватившего её костлявыми руками ужаса, и весь этот месяц Райтер неустанно навещал девушку, ежедневно принося с собой гостинцы, какие-нибудь новости, приятные безделушки. С каждым таким днём смущение и отчуждённость их расплывались, и вскоре они стали находить друг друга интересными собеседниками.
Артур словно на дно залёг, ибо не появлялся с самого конца учёбы; не было от него ни одного письма, ни одного телефонного звонка, так что Александр начал серьёзно беспокоиться – за их дружбу в том числе, что, как ему чувствовалось, словно висела над пропастью, из последних сил держась за край одной немощной рукой.
Сейчас, в середине лета, страна живёт на удивление спокойной жизнью, хотя всем – и её гражданам, и ГОБу, и Вайтмунам с Норманом – очевидно, что прочие государства и террористы, чёрные змеи, не умиротворённо легли на солнцепёке, а замерли лишь, готовясь обвить мёртвой хваткою своих соперников. Буря, порождённая полвека назад человечеством, ещё должна была достигнуть апогея и разразиться наконец бесчисленными жертвами. Удар молнии, что вызовет пожар, ещё впереди, и это повергало в леденящий страх любого, кто вдруг решал помыслить об этом.
Впрочем, ни Хелена, ни Александр, ни кто-либо ещё, кроме, пожалуй, каких-нибудь политиков и философов, ни о чём подобном не помышлял в жизни своей ни разу – не было причины забивать голову подобной ерундой. Жизнь их текла размерено, подобно полноводной реке, которую пока не перекрыли плотиной; реке, течение которой ещё не прервалось по воле единственного человека.
Одним довольно прохладным днём, когда солнце надумало заканчивать свою прогулку и только-только стало на прощанье покрывать всё золотистыми шёлковыми тканями, Александр посетил больницу вновь – в последний раз. Ничего в ней ровным счётом не изменилось: те же толпы страждущих, раненных, искалеченных, та же вонь, те же злые старики и огромная страшная женщина. Разве что цены ещё возросли.
В палате Хелены также ничего не менялось кроме её настроения и числа тех миленьких игрушек, что дарил ей Александр. И вновь они сели вместе: она – на кровать, укрыв ноги простыней, он – подле неё на краешек, и вновь заговорили обо всяком, то и дело смеясь, переглядываясь и даже подолгу глядя друг на друга в те моменты, когда слова неожиданно кончались – после таких гляделок, правда, они так же неожиданно находились. Вот и сейчас, когда Хелена засмотрелась на лицо друга и перебросила затем взгляд, смущённо зардевшись, Александр, тоже почувствовав неловкость, решил рассказать первый пришедший в голову анекдот. За него ему потом было стыдно.
– Где ты их находишь? – рассмеялась Хелена, благородно, подобно аристократке прикрыв ладонью рот.
– Что, нравятся? Они, по-моему, очень глупы, – отвёл смеющийся взгляд Александр.
– А это ты их придумал?
– Нет. Ну это, ты же знаешь, с какими личностями я иногда гуляю – от них, рассказываю, и не такого наберёшься!
– Передай этим личностям, что я их анекдоты оценила, – с напускной важностью вздёрнула Хелена подбородок. Её голубые глаза излучали подлинную, до глупости простую радость.
– Вендель обрадуется, – подмигнул ей Райтер, лукаво улыбнувшись. Реакцию он предугадал безукоризненно: девушка вытаращила глаза и воскликнула:
– Он это придумал? – с чего-то вдруг рассказанный Александром анекдот ей показался совершенно примитивным, но выказывать отвращение она благоразумно отказалась: – Ха, оказывается, иногда и он на что-то годен…
– Ты его недооцениваешь, – заметил студент. – Он, это, просто иногда не соображает, что делает; на самом же деле он… ну, добрый и приятный человек.
– Маме Томаса тоже, наверно, было приятно от его «доброты», – столь резко помрачнела Хелена, в сей же миг взглядом спалив листик на дереве за окном, что Александр отшатнулся невольно. – И самому…
Договорить она не смогла, ибо почувствовала окативший её лицо жар, что поражает человека, готового вот-вот зарыдать. Но выдержка ли её окрепла, чувства ли улетучились, да только быстро она сумела прогнать навестившего её в мыслях Томаса, что с собой обыкновенно нёс печаль да терзания, и живенько оправилась от горестного приступа, только разок шмыгнув носом.
– Не надо, Хелен, не начинай, – покачал головой Александр, будто умоляя девушку оставить Томаса в покое.
– Я знаю, я… я в порядке. Но… но я не могу так… так просто забыть его…
Напряглись её брови, скруглились глаза, морщинки выступили – с трудом боролась она с плачем, тем не менее, намеренно терзая себя сим разговором.
– Он тоже мне был дорог. Конечно, мы с ним не вот лучшими друзьями были, но друзьями назвать нас точно можно было. Помню, как он всегда меня на философию вытягивал: говорим об учёбе – он вставит какую-то заумную мысль; говорим о моде и спорте – и тут поумничает; о нашем любимом – политике, – и тут даже найдёт, что необычного такого сказать. И знаешь, иногда это даже, рассказываю, переставало звучать глупо. Не знаю, то ли я привыкал, то ли он что-то приближённое к реальности говорить стал…
– А я никогда к этому привыкнуть не могла. Но всегда терпела – боялась обидеть.
– Его таким обидеть нельзя было. Он вообще беззлобный был человек.
Хелена покивала, ладонью закрыв скривившиеся от душевной тяжести губы.
– Скучаешь по нему? – вновь кивок. – Ладно, давай не будем о плохом…
– А о чём будем? – тоскливо, с натяжкой незаинтересованного человека спросила девушка, всё не могущая оторвать взгляда от блаженно шипящего в тени древа.
Заговорил с ней Райтер о кинокомедиях – вещи простой и несущественной, но занимательной и веселящей, главное. Разговор этот длился у них ещё долго, но не содержал в себе ничего интересного для ищущего ответов путника. Посему выйдем из их палаты и отправимся в небольшой зелёный парк в паре кварталов отсюда, где сидит сейчас на скамейке в полном одиночестве под сенью лип и берёз Артур.
Стайки некрупных солнечных зайчиков в весёлом танце кружили по его одежде, как бы норовя согнать непослушную тень; листва шуршала над ним, повествуя о боли людей, а кружащие над парком и садящиеся по временам на урны и лавочки вороны с голубями точно соперничали, то и дело огрызаясь друг на друга.
Не сказать, что парень разделял чьи-либо настроения. Не был он воинственен, не был и умиротворён – война была, но внутри него, сокрытая от очей простака. В такое время решающим событием становится встреча с тем, чьи глаза, напротив, способны видеть смерч в душе человека.
Артур, совершенно трезвый, сидел сгорбившись, корпя над своими тяжкими мыслями, когда вдруг почувствовал, как кто-то из проходящих по аллейке людей вдруг уселся рядом. Покосился студент и увидел рядом с собой старика в бело-оранжевой одежде да в сандалиях, с простенькой деревянной тростью. Предпочёл он поначалу не обращать на него внимания, как и на прочих прохожих, да только старик сам к нему обратился:
– Денёк прекрасен, не правда ли? Не жарко, не холодно, ветерок обдувает, солнышко греет…
– Ну да, что-то вроде этого, – нудно подтвердил Артур таким голосом, что даже глухой поймёт: желания поддерживать разговор у парня нет. Старика это не остановило:
– А поглядите, как вороны и голуби огрызаются, чёрное и белое… Они словно символизируют что-то, не думаете?
– Нет.
– А вас, я вижу, что-то гложет, молодой человек? – резко перевёл тему незнакомец, так же резко, как перевёл он на собеседника и ставший вдруг пронзительным взор.
– А вы довольно приставучи, старый человек.
– Что за молодёжь пошла! В наше время мы рады были со старшими пообщаться, ибо от них мы получали опыт. А вы!..
Студент язык проглотил: готовые слова улетучились под напором удивительного незнакомца, и вместо них сумел Артур лишь недовольно фыркнуть.
– Не стоит моё замечание так близко к сердцу воспринимать, – лукаво подмигнул его собеседник. – Как вас зовут, кстати?
– Артур, – буркнул студент, тоскливо глядя на копошащуюся в кусте напротив серую кошку.
– А по фамилии?
– Хэтрик.
– Ого, да я знаю эту фамилию! Ваш отец на услужении у всеми известного Нормана Райтера, верно?
– Не верно! – озлобленно воскликнул Артур, метнув взглядом несколько ядовитых колючек. – Не на услужении он, а помощник! И если вы ещё раз…
– И что? – холодно оборвал его старик. – Попробуешь меня оскорбить, а много ли ты знаешь обо мне, чтобы иметь успех? Захочешь ударить, а что изменится? А захочешь язык оторвать – так как же дальше жить будешь? Законом ведь наказание полагается.
– Не собираюсь я вам ничего делать! Отстаньте только от меня, и всё!
– Я-то отстану, а вот жизнь – едва. Она вцепится в тебя своими когтищами тогда, когда ты сего меньше ожидаешь, скажем, в момент твоего триумфа, и сбросит тебя на самое глубокое дно, что ты и выбраться оттуда не сможешь! Жестоко? А мир только жестокостью и наполнен, мой дорогой. И поверь, твоё падение на дно в земном масштабе станет одной из самых лучших участей.
– Я в курсе!
– Потому ты так сильно заботишься о сей стране? Чтобы помочь ей расцвести и, набрав мощь, покорить прочие?
– Откуда вы знаете, что я…
– Я многое знаю из ваших разговоров с тем невеждой, что всеми действиями показывает своё безразличие по отношению к другим и в особенности к тебе. С твоим другом, короче говоря, – который, кстати, и к жизни относится похожим образом: проживу как-нибудь и довольно!
– Вы следите… – кипящая злость разбрызгалась на глаза Артура и осела несмываемой плёнкой.
– Да я же каждый день мимо Медицинской академии прохожу, – невинно улыбнулся старик, вновь бесцеремонно прервав студента. И хотя тот как-то резко поостыл, точно его водой окатили, некая логическая неувязка всё же осталась в голове, причём неувязку эту он никак не мог поймать и сформулировать. – Скажи, Артур, а ты разве хочешь жить подобно своему другу?
Вопрошающее сомнение облепило лицо студента; и стоило ему только на мгновенье пустить докучающую мысль в голову, как незнакомец уже, словно получив ответ, выдал:
– Ага, по глазам вижу – не хочешь! Ты не такой, как он, и не такой, как остальные вокруг тебя. Ты сам сего не чувствуешь? Ты патриот. И твоя жизненная цель заключена в помощи своему народу, я прав?
Артур смерил старика полным недоверия взглядом, но ответ дать не решился.
– Да, ты стремишься помогать другим, и в сём твоё предназначение, – продолжил тот. – Разделяют ли сие предназначение, ну, или хотя бы помогают в его воплощении тебе твои друзья?..
– Чего вы хотите? Прямо говорите! – на этот раз студент решил прервать собеседника, чего тот не совсем ожидал.
– Я всего лишь хочу убедиться, что в мире остались здравомыслящие люди, только и всего, – был тихий ответ понурившегося старика.
– Зачем? И почему вы решили, что таковых не осталось?
– Потому, что от глупости жестокость и идёт. Не согласен? Или ты не связываешь то, что творится вокруг, с теми переменами, что внезапно произошли в людях? Особенно – во власть имущих людях…
– Нет, не связываю! – губы Артура оттянулись, обнажая клыки. – У меня иное мнение на этот счёт, которое сформировалось, кстати, благодаря моему другу-невежде! Не приставайте больше с вашими «великими» проблемами, ради вас же прошу!
– Ты хочешь покоя… как все. Разочарован я в тебе, Артур Хэтрик, – сокрушённо, нарочито медленно произнёс старик, после чего поднялся неуклюже со своей тростью и побрёл прочь.
И такая злость взяла Артура, что готов он был одним ударом разнести спинку скамейки, на которой сидел! Непонятно, отчего он разошёлся, ведь прекрасно понимал, что разговаривал сейчас лишь с каким-то бредящим стариком, чьи слова не заслуживают никакого внимания. Но чёткость голоса, уверенность в словах, эмоции – всё это терзало студента, заставляя думать о том, что перед ним вовсе не простой старик и его-то порицания как раз и следовало бы сейчас избежать.
Август, 52 г. ПВ.
– Извини, – пробормотал с напускным безразличием Вендель.
Александр, шедший у него под боком, состроивший моментом ранее обиженную гримасу, глаза вытаращил. Хелена, шагавшая чуть позади и болтавшая с подружками из академии, навострила уши.
Машина пронеслась со свистом.
– Что ты сейчас сказал?.. – не удержавшись от смешка, переспросил Александр. – Я первый раз слышу от тебя это слово!
Примолкли ещё несколько парней, кто из Медицинской, а кто из Военной академий, прогуливавшихся вместе с нашими героями по оживлённому проспекту. Вендель вздохнул тяжело:
– Я извинился.
– Я понял! То есть да… но с чего? Ты, это, никогда не извинялся передо мной!
– Времена меняются, – отрезал тот. – Разойдёмся у «военки» – я на кладбище схожу.
– Могилу себе рыть пошёл? – захохотал один курсант.
– Нет. Тебе.
Смех громовым раскатом прошёлся по парням. Девушки закачали осуждающе головами, с неодобрением принявшись перешёптываться. Но губы Венделя не дёрнулись. Александр чутко приметил это.
– Кого навестить собрался? – тихо поинтересовался он, когда им с другом удалось оторваться от остальных.