Я поднял глаза и встретился с испытующим взглядом ведьмочки. Она некоторое время меня изучала, а затем удовлетворённо хмыкнула и забрала тетрадь.
– Ну, ладно, остальное дальше вкусишь, если себя не испугаешься…
В последующие дни я пользовался каждой возможностью чтобы встречаться с Ольгой в её кабинете. У меня появилось множество вопросов и я как губка жадно впитывал всю информацию, что удавалось от неё получить. В один из зимних дней она вошла в ординаторскую и громко хлопнула по столу папками.
– Ты слышал, что профессор Дорогин набирает группу для экспедиции на Средний Урал?
Я покачал головой.
– Ну да?! Сашенька тебе, конечно, не сказал. Вот жук! Дорогин сейчас в Алапаевске. Быстро собирайся и дуй к нему.
Я недоумённо нахмурился.
– Знаки, знаки, Женечка. Учись читать путеводные знаки. Помнишь – зов даётся лишь один раз.
Мне странным образом удалось посередине недели оформить отгулы и уже ночью в поезде до Свердловска я с ужасом понял, что еду «в никуда», что я по странной доверчивости к выходкам «истероидной особы» оказался в потоке совершенно дурацкой авантюры.
Я почему тебе так подробно рассказываю именно про этот период моей жизни, так как момент пробуждения у каждого человека является поворотным, судьбоносным и очень зыбким. Пребывая в своей жизни как во сне, человек не ещё может выбирать сам. Он заложник тех самых шаблонных программ и установок, что жёстко удерживают его в замкнутом круге привычного уклада: украл, выпил в тюрьму, украл, выпил – в тюрьму…
Сидя в полупустом, холодном, пропитанном унылой бесприютностью зале автовокзала я твёрдо решил не ехать ни в какой Алапаевск, а на первом же поезде возвращаться обратно. Здоровенный мужик в рваном полушубке, обложившись грязными баулами, громко и с каким-то упоением храпел.
– Слышь, мил человек, а купико ты у меня сигареток в дорогу дальнюю.
Я поднял голову и увидел рядом с собой плюгавого старичка. От его облика веяло глубокой, неизбывной провинциальностью. До сих пор не могу вспомнить его лица. Только жидкую бородёнку.
– Я не курю!
Ответил я грубо и поднялся чтобы идти обратно на вокзал.
– Эт правильно, мил человек. Может тогда «Шипру» купишь… ещё по старой цене. И запах бодрящий, на скус крепонькой и заразу на раз убиват?
Я чуть ли не обматерил горе-коммерсанта.
– Тогда хоть спичек купи. Таких нынче не мастырят. Эти и в мокроте горят.
Дедок выудил из матерчатой сумы коробок и сунул мне его под нос.
– Чирик всево-то. Токмо не бумажный. Железку давай.
Чтобы отделаться от дальнейших приставаний, я сунул торговцу монету в жилистую ладошку и торопливо запрятал коробок во внутренний карман лётного полушубка и торопливо направился к выходу. Дедок вдруг хрюкнул что-то неразборчивое мне в спину и будто ввинтил мне в уши звуковой шуруп:
– А до Алапаевска автобус на второй платформе. Как доедешь, шкандыбач к Напольной школе. Там тебя Лексей Борисыч ужо дожидатся.
Турникетная дверь туго прокрутилась за мной несколько раз и оставила один на один с морозной стеной рассветного воздуха, с завесой шума просыпающего мегаполиса и с грузом недоумения. Конечно я тут же вернулся, но старичок исчез. Маршрутный автобус до Алапаевска действительно стоял на второй платформе и горластая контролёрша торопила опаздывающих пассажиров занимать свои места.
В последствии я всегда удивлялся «странной» и всегда яркой особенности отклика Мироздания на столь же «странную» до «пугающей необъяснимости» попытку человека пробудиться к Его Действительности.
Когда меня трясло на ухабах завьюженной дороги, свой «пробуждающий толчок», свою попытку «пробудиться», я воспринимал как прыжок в тамбур последнего вагона, когда за мной с лязгом захлопывается невидимая дверь, спасая от неумолимого движения монолита убаюкивающей повседневности.
«Напольную школу» я нашёл без труда. За её входными дверьми сухонькая вахтёрша зыркнула на меня из под сбившегося платка и ткнула куда-то в сторону боковой лестницы холла.
– В икспидицию? Проходьте в кабинет труда. Тама ваши собираются.
В кабинете труда между верстаков громоздились груды тюков в брезентовых чехлах и рюкзаки. Несколько парней перетаскивали маркированные коробки к выходу и грузили их в машину. Возле учительской доски стояли двое. В одном из них я узнал преподавателя с кафедры социальной гигиены Сергея Ивановича Полежаева. Он энергично помахал мне рукой.
– Вы от Бельского? Ну вот, Алексей Борисович, теперь полный набор. Можно отправляться.
Профессора Дорогина я видел впервые и немного оробел из-за полного непонимания ни своего места в его экспедиции и отсутствия рекомендаций для своего участия.
– Проходи, Женя, проходи. Сейчас «Буханка» подъедет и вперёд.
Я вопросительно воззрился на руководителей. Но мой знакомый только махнул рукой.
– В дороге, в дороге переговорим. И так уже на два часа опаздываем. Вертолёт ждать не будет.
Я устроился на изодранном в клочья сиденье и, прислонясь к большому тюку, неотрывно думал о старике с автовокзала. Не слишком ли много «странных» совпадений: Ольгины предсказания, потоки информации, переворачивающей все привычные представления о мире, неожиданное участие в экспедиции, о которой ещё трое суток назад знать-не знал. И этот чудной дедок…
«А ты не чай, не чай, милай! Есть вопросики, будут и матросики. «Шипру» то зря не купил. Терь бы сгодился».
Голос старика так явственно прозвучал у меня в ушах, что я стал энергично оглядываться.
– Ты кого потерял, Женя?
Я встретился с вопрошающим взглядом Сергея Ивановича. Перекрикивая шум мотора, я попытался что-то ему ответить.
– Ты иди сюда. Нам ещё порядком ехать.
Я кое-как перебрался к сиденьям руководителей.
– Не могу понять, Сергей Иванович!!! Приехал к вам словно ком с горы, а меня как будто ждали. Я ведь ничего не планировал!!! Всё как-то чудно складывается. Ещё этот «чудной» старик на автовокзале… Я ведь хотел возвращаться с полпути. Уверенности что вас найду не было…
– С полпути?.. А что за старик?
– Да какой-то малахольный. Сигареты предлагал, одеколон, а потом взял и послал меня сюда, словно был в курсе экспедиции. Да и моей нерешительности тоже.
Оба руководителя переглянулись. Сергей Иванович пристально посмотрел на меня, вроде как нахохлился и забавно развёл брови. Затем наклонился к Дорогину, и я с трудом, но расслышал его комментарий:
– Наш, наш человек. Маркер Ориона.
Дорогин к моему удивлению понимающе кивнул.
– Женя, «чудного» теперь в твоей жизни будет много. Про старика ты зря голову не ломай. Урал это край офеней и их сакральных троп. Скоро на многие свои вопросы ты сам ответишь. Приедем на точку поговорим подробнее. Ты вот что покамест обдумай: Вадим Скороходов с кафедры кардиологии не смог приехать. Так что тебе придётся взять на себя, кроме психологического тестирования, эксперименты по психосоматике. Все необходимые лабораторные материалы мы упаковали. Ты ведь ученик Абрамова?..
Я кивнул.
– Ну вот… Заодно расскажешь почему переметнулся из кардиологов в стан «несуществующих» профессий.
Сергей Иванович подбадривающе улыбнулся и продолжил свою беседу с Дорогиным. Перебираясь на своё место, я зацепился ладонью об острый край застёжки большого баула и сильно поранился. Сунулся в свою сумку за аптечкой и тут вспомнил, что в спешке забыл её в ванной. Жена «на всякий случай» хотела положить в аптечку свои гигиенические салфетки вместо ваты да, как обычно, начала делать несколько дел одновременно, про аптечку забыла, а я передоверился и не уследил. Кровь «почему-то!» не спешила свёртываться. «Как назло» носовой платок был где-то глубоко в кармане. С силой сжимая пораненную ладонь, я огляделся, но ничего подходящего для остановки крови и дезинфекции раны не увидел.
«Опять этот старик!!! Блин, так вот про какой «Шипр» он мне говорил! Телепаты хреновы!».
Мне показалось, что надо мной кто-то склонился. Поднял голову и увидел Сергея Ивановича. Тот прищурился, оглядывая мою рану.
– Дайка руку сюда.
Я почувствовал его горячую ладонь. Он несколько раз сжал мне запястье и, вроде как, протяжно присвистнул.
– Всё. Кровь остановилась. Теперь поспи, если сможешь. В вертолёте с непривычки мало кто может заснуть.
Я поднёс окровавленную ладонь к глазам. Довольно глубокая ранка затянулась белёсой плёнкой, под которой едва ощутимо пульсировал только что повреждённый сосудик. Мою спину пронизало волной безотчётного страха, но вида я не подал.
«Куда это я попал?!!!»
Мой ум с поспешностью вшивого в предбаннике пытался найти хоть какое-то правдоподобное объяснение происшедшего. Однако привычная картина мира словно замерла в предчувствии «своей жуткой катастрофы». Откуда-то из живота прошла волна возбуждения. Ноги включились на совершение прыжка. В голове начал раскручиваться план, как на полном ходу сигануть из автомобиля. В тоже время меня охватило оцепенение обморочного бездействия. Мой взгляд не мог осмысленно ни за что зацепиться. Паника!!! Только закричать во всё горло!
Но вместо постыдного проявления панического малодушия, я обнаружил, что меня кто-то настойчиво толкает в бок. Я ошарашенно принялся оглядываться. В распахнутые двери «Буханки» врывался грохот вертолётного двигателя и морозный ветер. «Я что спал?!».
– Приехали. Выгружайся.
Как мы добрались до вахтового посёлка я помню плохо, хотя заснуть уже не смог. В моей памяти так же не сохранилось целостной картины последующих дней работы. А работать мне пришлось в прямом смысле за двоих. Только яркие куски чувственных переживаний, вроде реакции на проведение «психологических тестов из 555 заумных вопросов». Малограмотные вахтовики и оленеводы начинали засыпать уже между 15-м и 20-м пунктом и, чтобы собрать их ответы «на отвяжись», мне приходилось совершать чудеса коммуникации. Я посылал волны своего возмущения в адрес составителей «дурацкого опросника» и лишь отчасти находил отдохновение в знакомом мне измерении данных «деятельности сердечно сосудистой системы». В конце дня сил хватало только для того, чтобы добраться до постели и чтобы утром просыпаться в ещё не протопленной комнате вагончика.
Под вечер пятого дня работы меня вызвал к себе профессор Дорогин. Я застал его в обществе Сергея Ивановича.
– Как твои успехи, Евгений?
– Не успеваю систематизировать данные. Был бы лаборант… Покамест я всё в кучу складирую. Не знаю успею ли я до отъезда хоть что-то упорядочить…
Сергей Иванович кивнул.
– Не беспокойся, Женя. В НИИ Краевой Патологии разберутся. Там все специалисты проходили через точно такую же полевую работу. Ты лучше расскажи откуда твой интерес к экстрасенсорике?
Такого вопроса я совершенно не ожидал, поэтому волнуясь и постоянно теряя последовательность в изложении, принялся рассказывать о своих занятиях астрономией в детстве, об обретении своего призвания врача, о мытарствах в поисках «новых методов лечения», о «киевском дядьке и о бузине» …
– Да ты не переживай так, – успокоил меня Сергей Иванович.
Он наклонился к Дорогину и вполголоса проговорил:
– Всё-таки – нагваль. Трёх лепестковая структура. Редкость, конечно, исключительная… Биополе меняется в зависимости от ситуации.
Профессор Дорогин не сводил с меня пристального взгляда.
– А что за старика, Евгений, Вы встретили на автовокзале?
Я пожал плечами.
– Сам хотел спросить у Вас. Откуда то он про экспедицию знал и хотел, чтобы я в неё непременно попал…
– «Хотел», – Сергей Иванович рассмеялся, – Да нет, Женя, это он твоё «хотел» помог тебе обозначить, чтобы ты со своей тропы не сошёл.
– Да кто это был то? Колдун?
– Офени бывают, конечно, колдунами, но точнее всё-таки знахарями. Ты что-нибудь про офеней слышал?
Я помотал головой. Сергей Иванович вздохнул:
– Ну это отдельный разговор. У офеней свои линии предназначения, кто скоморошествует, кто коммерцией занимается, кто в скитах обитает, но все они хранители бесценных знаний древней культуры славянских, да и не только славянских народов. Этот старик тебе что-то дал? Амулетик? Оберег?
Я вскинулся:
– Да! Коробок спичек! Но только почему-то непременно, чтобы я ему оплатил не банкнотой, а монетой. Я сейчас коробок принесу!
Сергей Иванович и Дорогин переглянулись.
– Да стой ты! Этого не нужно. Он тебя этим обменом пометил что ли. Передал тебе что-то вроде информационного портала. Точнее – рацию для связи. Ты уже слышал его голос?
Я кивнул.
– Подумал, что у меня бред начинается.
Сергей Иванович покачал головой.
– Не бред. Иногда офени избирают из числа наиболее восприимчивых людей тех, кому передают свою линию знаний. Верней, доступ к этим знаниям, – тут Сергей Иванович нахмурился и сам себя прервал: – Ну с этим потОм разберёмся, а пока пригласи сюда Казанцева. Он в коридоре ждёт. А коробочек-то сохрани. Не теряй.
Сергей Иванович повернулся к Дорогину:
– Ну что? К Протасову?
Дорогин согласно кивнул.
– С переводом не затягивайте. Он обещался через месяц быть в Москве.
Сергей Иванович прервал мои расспросы.
– Вот что, Женя, если у тебя намерение «овладеть передовыми методами лечения людей» не ослабло, то мы приглашаем тебя работать в научно-исследовательском институте Биоэнергетики. У тебя, когда защита диссертации намечена?
– Через год… А как же?
– Не беспокойся за перевод. Мы с вашим главврачом за одной партой сидели, так что договоримся. А вот про диссертацию придётся позабыть. По крайней мере на время твоего переобучения. Если засомневаешься, то зайди в туалет нашей медицинской библиотеки и посмотри чем там попу вытирают. Тема-то у тебя кстати какая?
– Психологические особенности посттравматического синдрома после ампутации конечностей.
Сергей Иванович хмыкнул:
– Ну вот, тебе и карты в руки – куда самому рулить?
Я сидел и ощущал себя рыбой, оставленной отхлынувшей волной на берегу.
– Завтра к вечеру собери все материалы. Будем подводить предварительные итоги экспедиции. А послезавтра за нами прилетит борт.
Всё, что со мной произошло дальше, напоминало поговорку: заснул в одном мире – проснулся в другом. Мой перевод из клиники областной больницы в одно из предприятий профессора Дорогина произошёл без лишних формальностей. И, хотя я числился в штате кафедры медицинской психологии, но фактически работал младшим научным сотрудником лаборатории «по разработке биоэнергетических аппаратов двойного назначения». Я даже нарушил традицию и не успел «проставиться» своим коллегам – утром подписал обходной, а вечером уже входил в «предбанник» своего нового шефа на «Маяковке» – Михаила Пушилина, «Мишани» (так его называли все без исключения сотрудники лаборатории за доброту и «совершенно немосковскую отзывчивость») …
Полежаев знал, как быстро и эффективно провести ликбез моих познаний в области такой «чисто экспериментальной» как эниология. То, что в народе окрестили экстрасенсорикой, на научном арго – это эниология, т.е. наука, изучающая процессы энергоинформационного обмена.
О-о, сколько соблазнов возникает у неофита эниологии, когда он узнаёт, КАК на самом деле устроен человек, КАКОЕ место он занимает в структурах мироздания, КАК можно использовать законы, по которым рождается, живёт и трансформируется материя!!!
Большинство неофитов останавливается на первых же шагах изучения устройства мира. Кто-то узнаёт про нирвану, про обретение полного просветления и устремляется на поиски Шамбалы или Белогорья. Кто-то, ухватив ветры силы, начинает махать вёслами на ниве целительства, иногда в искреннем желании излечить всё до этого неизлечимое, но чаще, с жадностью голодного человека, становится заложником слепой утробы, и начинает «махать волшебными руками», «пышет лазерами из третьего глаза», чтобы безостановочно набивать свою мошну, наживаясь на человеческом невежестве. Однако сильней всего спотыкаются бедолаги, кто погружается в сладостный мир грёз о бессмертии. Пушилин эту категорию назвал «чароедами». Эти всю свою жизнь превращают в гонку за магическим всевластием, за овладением алхимией вещества и за магической трансформацией своего неразумного существа.