Катерина Теерлинк
Эпизод 1. Пейзаж в изумрудных тонах
Глава 1
Кира только успела вернуться с вечерней прогулки с собакой, скинуть в коридоре туфли и босиком прошлепать на кухню, как раздался настойчивый звонок в дверь. Она открыла, не спрашивая, кто пришел, и не глядя в глазок.
– Привет, Зюзя! – весело сказал Кирилл. Он стоял, уперев руки в боки, чуть склонив голову к одному плечу, и плутовато улыбался. Помимо высокого роста и хорошей фигуры, природа наградила его и чуть вздернутыми уголками губ, так что, даже когда он был совершенно серьезен, казалось, что он улыбается, и глазами, в которых постоянно проскакивали лукавые искорки.
– Перестань называть меня Зюзей, – нахмурилась она, – а то я буду называть тебя Фофой.
– А я и не против. Я люблю Тургенева.
– Книголюб! Мне вот интересно, почему ты у него позаимствовал для меня именно это прозвище?
– Потому что тебе оно очень подходит. Но если тебе не нравится, то хорошо, Кира, – пожал плечами он, сделав ударение на «р» в ее имени так, что ее даже передернуло.
Произведенный эффект ему очень понравился, и улыбка стала шире.
– Нет уж, тогда пусть лучше будет Зюзя, раз благозвучней для меня ничего не нашлось, – вяло покорилась сестра. – Почему ты никогда не предупреждаешь, когда собираешься прийти?
– Это же элементарно, коллега, – ответил брат тоном профессора, который собирается сделать доклад на ученом совете, и даже провел пальцем по переносице, как будто поправил несуществующие очки. – Если ты куда-то уходишь вечером, то просишь меня приехать погулять с собакой. Если не просишь, значит, ты дома.
– Но у меня же может быть личная жизнь? – возмутилась девушка.
Кира не была красавицей, но в ней чувствовалась порода – длинные стройные руки и ноги, изящные пальцы, высокий лоб. Пикантность внешности придавали слегка вздернутый нос и широко расставленные глаза орехового цвета. Правда, Кирилл подсмеивался: «Они у тебя не ореховые, а желтые, как у дворовой кошки. Не льсти себе». Будучи худощавой, она не казалась костлявой, а, скорее, тонкой и гибкой. В целом, все было неплохо, но вот упрямый рот давал понять знакомым молодым людям, что на легкий флирт и ни к чему не обязывающие отношения им рассчитывать не стоит. Конечно, романы иногда случались, некоторые были весьма бурными, но все они довольно скоро заканчивались и, в основном, по инициативе самой Киры. В определенный момент она понимала, что человек для нее становился прочитанной книгой, и ей становилось скучно.
– Какая еще личная жизнь? Кузьмич? Эта помесь обожателя и предмета мебели?
– Хорошо, что он еще не пришел. Услышал бы, расстроился. И вообще, не обижай его.
– И не собирался. – Сделав паузу, он добавил удивленно, – и почему, когда я говорю правду, люди считают, что я кого-то хочу обидеть?
Кузьмичом звали старого приятеля и поклонника Киры. В какой момент и по какой причине он стал Кузьмичом, никто не помнил, но прозвище приклеилось намертво. Кажется, его настоящее имя помнили только родители. Но это не точно.
Пока молодые люди общались в прихожей, собака прошла на кухню, понюхала пустую миску, лизнула дно и с укором посмотрела на хозяйку. Это была крупная дворняга, которую Кира взяла с улицы. Когда пес еще бегал по помойкам, он был худой, как велосипед, и грациозный, как иноходец. Кира иногда подкармливала его, а он приветствовал ее, подпрыгивая и очень деликатно касаюсь руки носом. Совсем чуть-чуть. В те времена Кира и не думала брать его к себе. Но нашлись «добрые» люди, которым этот милейший пес чем-то помешал, и его отправили в приют. Буквально через несколько дней после этого по телевизору и в интернете прокатился скандал с одним из таких приютов для бездомных животных. Фотографии мертвых собак и кошек, сваленных грудой под забором и вмерзших в лед настолько потрясли Киру, что она поехала разыскивать этого пса, чтобы спасти хотя бы одного от подобной участи.
Она назвала его Мальчик, коротко Чик. Со временем на хозяйских харчах он раздобрел, спина у него стала напоминать скамью, как что с грациозностью начались большие проблемы. Зато выяснилось, что у него есть своеобразное чувство юмора и богатейшая фантазия. Чувство юмора выражалось в том, чтобы пугать маленький собачек – пропустить мимо себя бегущего навстречу пса, а потом подскочить и оглушительно рявкнуть в спину. Несчастное животное подбрасывало на полметра вверх, иногда вместе с хозяином, а Чик трусил по своим делам дальше как ни в чем не бывало. За такие шутки он получил прозвище Гопник. С крупными собаками он так не шутил, видимо, потому что они не обладали нужной ему прыгучестью. Что до фантазии, то это касалось еды. Просто покормить его, насыпав корм, не получалось. Он садился перед полной миской и ждал.
– Иди, рассказывай своему коню Василию сказку, – усмехнулся брат.
– Почему конь Василий? – спросила сестра и встала над собакой, зажав коленями его плечи. Периодически она слегка сжимала его ногами и страшным голосом говорила: «Сейчас отниму. Сейчас отниму и все съем". Чик косился, рычал, делал броски вперед, закрывая грудью миску, а в перерывах выхватывал порцию корма и судорожно проглатывал.
– Потому что я вспомнил одно описание в интернете. Сейчас найду, – Кирилл порылся в телефоне. – «.. Не ездила на конюшню несколько дней, сдав коня Василия берейтору. Это выдержка из сегодняшнего отчета по коню Василию: «…глаза хитрожопые, морда веселая, изображал пугливого коня-дурака. Бояться было нечего, вокруг было тихо и спокойно, поэтому он остановился нас…л посреди манежа и потом боялся своей кучи..». Ну, разве не похож на Чика? Та же бездна фантазии.
Кира от смеха чуть не села на собаку, Чик, чтобы этого не произошло, просто лег грудью на миску. В разгар веселья раздался еще один звонок в дверь. Кира пошла открывать, а Чик остался охранять еду. Через мгновение на пороге кухни появился Кузьмич – молодой человек с печальными глазами и немного флегматичной полуулыбкой. Высокий рост, широкие плечи и худоба делали его похожим на ходячую вешалку, но вот его густые вьющиеся волосы были настолько хороши, что Кира иногда с завистью думала: «Ну зачем ему такие? Он бы мог быть вообще лысым, ничего бы в его жизни не изменилось. А я с такими была бы просто неотразима». Кузьмич действительно к своей внешности относился наплевательски – вечно взлохмаченный, с прядями волос, падающими на глаза и в мятой одежде он производил впечатление человека, которого только что подняли с постели. Ленивая, немного разболтанная походка только усиливала это впечатление. Но всю несуразность облика искупали умные и какие-то пронзительные глаза. Больше ни у него таких Кира не встречала.
Переступив порог, гость молча кивнул, сунул Кире в руки какую-то книгу и прошел на кухню. Кира прочитала на обложке «Искусство маркетри». Выяснять, откуда появилась идея сделать такой странный подарок, не хотелось. Кира поблагодарила, положила книгу на тумбочку в коридоре и пошла вслед за ним на кухню.
– Садись, – сказала Кира. – Фофа, налей ему чай, а я пока докормлю Чика.
Когда миска опустела, девушка повернулась к своим гостям, а пес нырнул с теннисным мячиком в зубах под стол и заворчал, защищая свое сокровище. Кузьмич тут же встал, уступая ей стул.
– Не вставай, так ты меньше занимаешь места.
Кухня у Киры была не такой уж маленькой, но неудачной формы – вытянутой, как пенал. И чтобы иметь возможность свободно по ней перемещаться, два стула стояли только по торцам стола, придвинутого к стене, оставляя неширокий проход между ним и столешницей. Несмотря на явное неудобство этого помещения, в нем все так было гармонично подобрано, что каждый, кто усаживался у стола и обводил его взглядом, понимал, что вставать не хочется. Чем-то кухня напоминала уютное французское кафе – светлая штукатурка на стенах, светлый пол, деревянная мебель, полочки на стенах с множеством старинных предметов – латунной ступкой, чугунным утюгом, стеклянными бутылками и флакончиками причудливых форм и разных цветов, изящным фарфоровым молочником, расписанным нежными незабудками. Было в ней что-то очень душевное.
Кира быстро достала из одного подвесного шкафа несколько пакетиков, а из другого небольшие мисочки. Высыпав содержимое пакетиков, она расставила мисочки перед гостями. Кирилл с сомнением осмотрел угощение. Кузьмич, не глядя, сунул в рот то, что было в ближайшей к нему, и начал жевать. Водилась за Кирой такая особенность – она любила пробовать новую еду – покупала абсолютно все, что было в незнакомых упаковках. Если, по ее мнению, новинка оказывалась вкусной, она покупала еще, но уже для гостей. Сама же теряла к этой еде всякий интерес и возвращалась к своей любимой пище – сыру и свежим овощам. Брат не очень доверял вкусу сестры, поэтому, прежде чем попробовать, еще и понюхал какие-то серо-коричневые шарики неправильной формы, которые больше всего походили на обычные камушки. Это был арахис, обваленный в какой-то смеси, больше всего напоминающей собачий корм. Попробовав угощение из всех мисочек и не поняв между ними разницы, он классифицировал их, как «ягненок с рисом», «ягненок с бурым рисом», «ягненок с коричневым рисом» и «ягненок без риса» по аналогии все с тем же собачьим кормом.
– Скажи честно, тебе это нравится? – поинтересовался он, глядя с какой скоростью Кузьмич закидывает шарики себе в рот.
– А что? Нормально. Не то, что жаренная саранча.
– Ты пробовал насекомых?
– Да. Только не пробовал, а ел.
– Ну и как?
– В принципе, ничего. Только лапки между зубов застревают.
– Бррр… – передернула от отвращения плечами Кира. – И когда же ты их ел?
– Когда сидел в шанхайской тюрьме, – невозмутимо ответил гость. – Это давно было.
– Ты сидел в тюрьме?! – Кирилл чуть не подавился от удивления. Переведя взгляд на сестру, он добавил, – с кем ты связалась?
– Да ладно, всего-то три дня.
– Как ты там вообще оказался? – полюбопытствовала хозяйка.
– Мне надо было лететь по делам в Шанхай, а для этого была нужна шанхайская виза. Я не знал и получил китайскую. Отсюда меня по ней спокойно выпустили, а когда прилетел туда, сразу арестовали. И держали в тюрьме, пока решали какие-то вопросы с посольством, чтобы депортировать. Но в тюрьме столовки не было, и полицейский каждый день по три раза водил меня в наручниках питаться в ресторан напротив. За государственный счет, между прочим. Там насекомых всяких и ел.
– Какая у людей жизнь интересная… – протянула Кира.
Кузьмич только пожал плечами.
В это время Чику захотелось пробраться поближе к окну. Протискиваясь между хозяйкой и ножкой стола, он так толкнул ее жирным боком, что она, чтобы удержаться на ногах, вынуждена была сделать широкий шаг в сторону и ухватиться за столешницу.
– Даааа, – протянул неодобрительно Кирилл, оценивая ширину прохода. – Хоромы у тебя не царские.
– Я и этим рада. Спасибо бабушке, оставила наследство. Лучше такие, чем жить с мамой. Да и район я этот очень люблю. Старый, интеллигентный и очень зеленый. Не променяла бы эту квартиру ни на какое роскошное жилье в гетто на окраине.
С мамой действительно жить было совершенно невозможно. С возрастом у нее стали проявляться чудачества, которые грозили перерасти со временем во что-то более серьезное и неприятное как для нее самой, так и для окружающих. Сначала она начала выбрасывать из дома книги и собирать бесплатные газеты, которые кидают в почтовые ящики. Их она засовывала в просвет между платяным шкафом и окном, к тому моменту, когда Кира решила жить отдельно, стопка была уже ей по горло. Книги потом Кира находила в подъезде на первом этаже у лифтов и возвращала домой. Но мама не хотела с этим мириться и засовывала их в выдвижной ящик под кроватью. Книжные полки стояли пустыми. Потом она как-то неудачно присела и почувствовала острую боль в колене. Вместо того, чтобы обратиться к врачу, она три дня обматывала больное место листом лопуха, а на призывы сначала выяснить, в чем причина, отвечала с раздражением в стиле «я лучше знаю». Но от лопуха легче почему-то не становилось, и все же пришлось идти в поликлинику. Это был разрыв связки. После этого случилась проблема с зубами, сломался мост. Но к врачам она опять не пошла, потому что соседка сказала, что там деформация челюсти и надо подпиливать кость. Правда, эта соседка консультировала исключительно по телефону и стоматологом не была, но знала точно, потому что так было у ее двоюродной бабушки. Мама кость подпиливать не хотела и ходила два года, не разжимая рта. Потом, правда, сдалась. Видимо, надоело молчать и есть только кашу. Количество странных идей и их масштаб постепенно нарастал. Одно время после умывания она перестала вытирать лицо полотенцем, объясняя это тем, что коже нужна влага. Пусть вода сама всосется. Кира, не будучи физиологом, все же поняла, что это абсурд. Если бы кожа была способна впитывать воду, то, принимая ванну, мы бы разбухали как губка. Но довод впечатления не произвел. Почему она перестала это делать, осталось загадкой. Апофеозом был вопрос, заданный мамой как-то по утру.
– Как ты думаешь, может, мне стоит пить перекись водорода?
– Зачем? – спросила еще не совсем проснувшаяся Кира.
– Пишут, что это полезно для здоровья.
– А у тебя проблемы со здоровьем?
– Нет. Ну, так, вообще.
– Если вообще, то лучше мышьяк.
Шутка получилась грубой, и мама обиделась. Молчание продолжалось несколько дней. Кира уже была готова извиниться, но помешало одно небольшое происшествие. Как-то она зашла на кухню попить воды. На столе как раз стоял полный стакан, и Кира сделала из него большой глоток. Это оказалась перекись водорода. Выплевывая в раковину то, что не успела проглотить, она поняла, что это уже становится опасно и пора съезжать в бабушкину квартиру.
– Хорошо иметь таких бабушек. Но еще лучше иметь таких пап, как у Петьки.
– Что за Петя? И чем его папа лучше моей бабушки?
– Да ты его помнишь. Мой бывший одноклассник, Петя Тимохин. Я тебе еще рассказывал, что несколько месяцев назад папа купил ему ни с того ни с сего машину. А теперь еще и однокомнатную квартиру.
– Завалил подарками, – мрачно вставил Кузьмич, продолжая жевать коричневые камушки.
– Ну и что здесь странного? Если не ошибаюсь, у твоего Тимохина скоро должен родиться ребенок, вот родители и помогают, – предположила Кира.
– Здесь странно то, что Петька и сам неплохо зарабатывает, открыл с друзьями фирму, бизнес процветает, мог бы и сам купить или в ипотеку взять. Но еще страннее, что когда женился его Леха, старший брат, и привел в дом жену Лену с ребенком от первого брака, а потом они еще одного родили, то им никто таких подарков не делал. Жили и сейчас живут в одной квартире с его родителями, Петькой, его женой. Да там еще и бабушка, у которой стремительно прогрессирует маразм. Леха и мечтать не может, чтобы взять ипотеку и купить себе квартиру. А Петька может, так ему папа дарит.
– Ну, может, это конспирация – Петька сам купил, а всем говорит, что папа подарил, чтобы народ не думал, что у него дела идут слишком хорошо, и на работу к нему не просился или в долг не клянчил? – выдвинула версию Кира.
– Неа, – отверг это предположение брат, – не похоже. Об этом я узнал от Лехи. Если бы все так и было, он бы мне об этом рассказал. Вместе бы потом посмеялись. Но он был расстроен. Да и на отца обижен. Значит, правда.
– Ну, тогда другой вариант. Петина жена – стерва редкой масти, с которой под одной крышей никто жить не может. Вот и выпроводили их таким образом из дома.
– Галя? Это точно не про нее. Шалава она еще та, спору нет. Я рассказывал, как она на их же свадьбе, когда Петька напился, как сапожник, и уснул, приставала ко мне с непристойными предложениями. Впрочем, она ко мне приставала и до свадьбы, и после. И слышал я, что не только ко мне. Так что, шалава, да. А в остальном, обычная, я бы даже сказал скучная. Я до сих пор не могу понять, зачем он на ней женился. Она даже не красивая. Это, во-первых. А, во-вторых, если такую невестку невозможно терпеть, то, скорее, родители устроили бы скандал и выпроводили их – Петька хорошо зарабатывает, вот пусть квартиру снимает и живет там с кем хочет, а не стали бы им что-то дарить.