Мужчина и подросток остановились около машины. Идти дальше не имело смысла: пока Роза Марковна не выговорится, не спасут ни бегство, ни взывание к здравому смыслу. Чувство собственного достоинства у Розы Марковны выражалось альтернативно общепринятым понятиям и не всегда понималось даже членами семьи. Скандал на полгорода с ором и перетряхиванием семейных тайн Роза Марковна относила к средствам воспитания и, как догадывались горожане, развлечения. Оба Сидоровых – старший и младший – знали, что торг или капитуляция на условиях победителя возможны не ранее, чем закончится взывающая к совести обличительная часть. И, в любом случае, пока речь не высказана до конца, дверь в дом не откроется.
Роза Марковна вещала как жрица ацтеков на пирамиде перед человеческим жертвоприношением: взгляд горел кровожадностью, взвившиеся к небесам руки умоляли высшие силы обратить внимание на взывающую и посильно оградить от подлости и ничтожества тех, с кем приходится жить.
– Говорила мама, что судьба слепа, и с такой фамилией Сидорову Розу ждет тот же гембель, что Сидорову козу. И что мне было не послушать родную маму?
Тема концерта еще не вскрылась, зрители переглядывались: вечер обещал что-то новое. Обычно Сидорову-старшему доставалось за то, что испортил жизнь и похитил лучшие годы. В этом случае виновник кивал, пошатываясь, поскольку ответить внятно не мог по техническим причинам, кои вызывал одноименный с причинами спирт – его бесплатно выдавали на производстве для протирки аппаратуры. А Сидоров-младший становился объектом оральной терапии, когда утаскивал деньги, рвал одежду или где-то пропадал, вместе с телефоном отключив «сострадание к умирающей от волнения родной маме, которая все морги и больницы обзвонила». Последнее представляло не больше, чем красивую фигуру речи, поскольку в городке они являлись единым и единственным заведением.
Сегодня старший стоял прямо, младший выглядел достойно, и причина концерта оставалась загадкой.
– Сидоров, не делай форшмак из моих нервов, с тобой разговаривать – нужно объесться гороховой каши. Оно мне надо?
Сцена затягивалась, а смысл не прояснялся. Сидоров-старший не выдержал, лицо задралось к окну:
– Роза, да что случилось, в конце концов?
– И этот гомик сапиенсик спрашивает, что случилось. И кого спрашивает? Меня спрашивает, чмурик малахольный. Дыши носом, поцадрило чиканутый, клиент сотой бригады. Думает, что сделает полный рот фалов, подарит Розочке розочки, и родненькая Роза растает, как китайские носки под утюгом, и забудет, как на ее жизни сплясали коровяк. Да чтоб ты был так здоров, как делаешь мне счастье. Нет, только представьте, а лучше не представляйте: решила у машины сделать чисто и таки нахожу под сиденьем грязную резинку, и не подумайте, что от трусов. Лучше бы трусы нашла, остался бы шанс для поговорить за превратности бытия. Но этот Хосэ Аркадио тихо-мирно отаврелианил там какую-то Ремедию, но вознестись вслед позабыл, шлемазл задрипанный, и теперь – посмотрите на него – съежился до размеров цуцика на морозе, и это чмо лохматое имеет наглость спрашивать, что случилось.
Сын покраснел. Все же наполовину он был Сидоров, и причуды половины с фамилией Раппопорт нервировали его не меньше, чем Сидорова-старшего. Стоя плечом к плечу с отцом, он встрял в разговор:
– Мама, уймись. Может быть, папа не виноват.
К родительнице сын обращался уважительно, но на ты. В этом он тоже был больше Сидоровым, чем Раппопортом.
– Ой, я тебя умоляю, – принеслось из окна. – Пусть он такие дешевые мансы бабушке рассказывает.
– Не лезь, сынок, – тихо сказал Сидоров-старший, – мама у нас Паганини скандалов, ей не интересно, что говорят другие, ей интересно самой говорить.
У Паганини оказался отличный слух.
– Ты посмотри на него, открыл свой фирменный рот на ширину плеч. Так ты скажи, если найдешь, что сказать за этот случай, и будешь иметь, что послушать.
Сидоров-старший не отказался:
– Не думала, что твоя находка от старых хозяев осталась?
Зрители воодушевились и зашумели: хорошая версия, машина куплена как бывшая в употреблении, и мало ли в каком качестве ее употребляли раньше.
Поднявшийся рейтинг мужа заставил Розу Марковну грозно переставить руки на бока.
– Слушай сюда, выпускник школы номер семьдесят пять. Последний раз я там смотрела, когда ихние кинды трусили ковры, – последовал кивок на соседскую жилую часть, – это было в понедельник, и кроме киндов, ковров и понедельника в тот день таки ничего не было. Хватит морочить мою полуспину, одень глаза на морду и думай теперь за свое светлое будущее.
Налившуюся злостью речь перебил голос Сидорова-младшего:
– Мама, перестань ругаться на папу, он вполне может быть ни при чем. Тогда ты будешь выглядеть глупо.
– Ой, я тебя прошу, – отмахнулась Роза Марковна, – не делай мне смешно.
Зрители ждали развития интриги. Серьезность обвинений давно разрушила бы любую другую семью, однако здесь главный посыл речи – «что мне за это будет?» – четко угадывался всеми. Роза Марковна привычно «делала гешефт». Каждый концерт в итоге давал ей что-то в материальном или бытовом плане. Сын исправлялся отметками и уборкой квартиры, муж – покупками вещей и походами в ресторан.
Сегодняшние обвинения вышли за рамки прежних, которые казались теперь наивными и по-детски безобидными. Среди зрителей начались споры: что Роза Марковна потребует за невероятный прокол? Раньше грозилась выгнать, теперь самое время выгонять, но тогда в чем смысл закатывать сцену перед посторонними?
Сидоров-старший опустил лицо, кусание губ и играющие желваки сопровождали работу мысли.
И тут произошло невозможное. Сын-старшеклассник опустил взгляд и процедил:
– Мама, хватит. Под сиденьем было мое.
В телерепортажах это называют эффектом разорвавшейся бомбы. Двор погрузился в тишину. Только на соседней улице кто-то стучал молотком, и где-то лаяла собака.
Роза Марковна сокрушенно опустила руки.
– Э-э… да? Масик, кто же знал? – Она с минуту помолчала, что явилось событием одного ряда с Тунгусским метеоритом и зарождением жизни на Земле. – Вот так, мальчик вырос, а родная мама не заметила. Одно слово – сын своего отца. Чего встали, когда на улице такой зусман, идите ужинать, жидкое стынет.
Окно захлопнулось.
Бурно обсуждая новости, зрители потянулись по домам. Сидоров-старший, прежде чем двинуться, шепнул младшему:
– Спасибо.
Сын на миг замер, глаза расчетливо сощурились.
– Сочтемся, пап. – Сидоров-младший любовно погладил блестящий борт источника конфликта. – Надеюсь, в этой м о е й машине такого больше не повторится?
В прежнем рассказе Маша нашла «измену во спасение», что найдет в этом, который тоже об измене?
Дочитав, она подняла на меня глаза:
– Скажи что-нибудь по-одесски.
– Не умею.
– У тебя герои так разговаривают!
– То герои, а то я. Автор должен знать, о чем пишет, но ему не обязательно перевоплощаться в героя и думать или говорить как он. У героя своя жизнь, от автора требуется только достоверность. К достоверности претензии есть?
– Но нельзя придумать такой живой и сочный язык! Некоторые выражения я слышала в кино!
– Я читал рассказы Бабеля, захотелось написать нечто столь же колоритное. Большинство нужных слов взята из кино и литературы, недостающие фразы составлены из других местечковых выражений, несколько слов придуманы в соответствующем ключе. Главная героиня, Роза Марковна, могла работать, к примеру, учительницей или библиотекарем, и псевдоодессизмы, вытащенные из Маркеса и Кортасара, в ее речи смотрятся органично. Еще вставлена пара исторических фактов, и получилась история про Одессу, в которой я никогда не бывал.
– Круто. А почему тема опять про ложь во спасение?
Надо же. Когда писал, я об этом не думал. История была о женщине, привыкшей из всего извлекать выгоду, о муже-изменщике и о сынке – истинном сыне своей матери. А непредвзятый читатель увидел жертву сына, пусть и за определенные «плюшки», но спасшего родного отца и, тем самым, семью.
– Тема жертвенности и помощи ближнему неисчерпаема, – сказал я. – Сколько о ней ни говори, всегда найдется, что сказать еще.
Маша подняла бокал, где оставалась пара глотков:
– За успех и взаимопомощь!
Я поддержал.
О чем бы мы ни говорили, разговор упорно сползал на тему помощи. Наверное, это знак свыше. Сейчас или никогда. В салоне мне показали некоторые профессиональные секретики, о которых я никогда бы не догадался сам. Пусть мне открылись не все тайны профессии, но узнанного было достаточно, чтобы чувствовать себя подкованным в вопросе.
– Маша. – Я отвел глаза и прокашлялся. – Если понадобится помощь как в прошлый раз…. ну, когда с ушибленными пальцами… Обращайся. Я узнал, как это делать правильно.
– Ты и тогда сделал просто божественно. Нет-нет, я не отказываюсь. Конечно же, я согласна. Сама хотела напроситься, но не знала, как подступиться к деликатному вопросу, иногда ты такой суровый и неприступный, просто дрожь берет, и мне казалось, что при повторной просьбе пошлешь меня далеко и навсегда. А чтобы помочь в твоей вечной проблеме с финансами, я рассказала приятельницам на работе, что у моего брата невероятно легкая рука, и нашла тебе двух клиенток. Оплата, конечно, будет в разы меньше, чем если они сходят к известному специалисту, но выше, чем за твое виртуальное репетиторство. И ходить, кстати, тоже никуда не надо, к тебе сами приедут. Со второго раза плату можно поднять, достойный труд должен оплачиваться достойно. Написать, что ты согласен?
Она взяла в руки телефон и включила.
Отказаться от такого предложения?! Я кивнул. Работа в салоне у Любы-номер-два отменяется, туда больше незачем ходить, кроме как к хозяйке для снятия напряжения. Возможно, визиты к хозяйке останутся в планах, но работу вычеркиваем, она подразумевает оформление и ответственность, «сухим из воды» не выйти, когда дело дойдет до свадьбы. Утаивание – тоже ложь, и если что-то выплывет, Люба не простит. Лучший выход – не лезть туда, откуда не выбраться, просчитывать каждый шаг и не допускать ситуаций, от которых останется нечто более весомое, чем слова. Мои слова против чужих слов – итог в мою пользу, Люба поверит мне. Любить – значит, верить.
– Будешь безалкогольное вино? – спросила Маша.
– За что хочешь выпить?
– Для начала укрепим прежний тост.
– «За взаимопомощь»? Давай. И за то, чтобы у нас всегда все получалось.
Маша обернулась к выходу из ниши в центральный зал:
– Официант!
Глава 3
По пути домой я попросил остановить у магазина с отделом парфюмерии. Маша со своими голыми ногами осталась в такси с работавшей печкой, а я приобрел более профессиональную бритву с запасом лезвий, дорогой прозрачный гель для бритья и рекомендованный в салоне увлажняющий крем. Если мое новоявленное хобби превращается в бизнес, подойти к делу следует основательно.
Совмещать приятное с полезным – лучшее дело на свете.
«И на Маше», – хихикнув, напомнила память.
«И не только», – добавило облизывающееся в предвкушении подсознание.
Вечером Маше идти на работу, до срока оставалось больше трех часов, но мне не терпелось. К «помощи» я приступил сразу, как мы вернулись. Машу я известил об этом в прихожей, запирая дверь:
– Если готова, можно сейчас.
– Хорошо.
Просто и буднично. Ничего личного и стыдного. Обычная помощь. Маша включила набираться воду в ванной и ушла переодеваться, я снял костюм, с которым теперь столько связано, и вернул в шкаф – дожидаться следующего парадного выхода. Если не случится новых чудес, это будет день свадьбы. День, когда прошлое останется в прошлом.
До этого далеко, целых полгода. Я снова достал костюм и понюхал брюки. Они пахли женскими духами. Запах был нежным, сладковатым, мягко обволакивающим. Надо его запомнить.
Маша сказала – «подруга». Из ее подруг мне известна только Даша, собирательница острых ощущений и любительница людей творческих профессий. Оба факта намекали, что в ресторане могла быть она. Я представил Дашу под столом. Картинка рисовалась приятной, но расплывчатой – перед глазами стояло лицо Маши. Ее взгляд. Внимательное разглядывание меня, ее волей отправляемого в небеса. Ее приоткрытые губы и юркий язык.
Маша сказала – «взаимопомощь». Отблагодарив неописуемым способом, она подталкивала меня к ответной благодарности, и у нее получилось. Сейчас я шел помогать ей. Так сказать, ответная услуга. Понимала ли Маша, что «услуга» желанна и воспринимается не трудом, а блаженством? Надеюсь, что нет. Пусть Маша по-прежнему воспринимает меня нелюдимым ханжой-домоседом, повернутом мозгами на правильности. Так лучше для всех.
Особенно для меня.
Когда я пришел в плавках, она лежала, распаренная, в горячей воде. Маша сдвинулась к дальнему бортику, я занял место перед ней, она, как в прошлый раз, съехала спиной в воду и взгромоздилась нижней частью на мои сдвинутые ноги.
Я гордо продемонстрировал покупки – новую бритву и гель для бритья.
– Чем не устраивала пена? – спросила Маша.
– Гель прозрачный. Чтобы лучше видеть.
На этот раз стеснения и волнения было меньше. Остатки сковывающего напряжения выветрились, едва я начал работу. Глаза не боялись смотреть, руки – трогать и гладить, для проверки качества проникая во все интимные складки. Маша, казалось, тоже получала удовольствие от процесса. Ей нравилось мое деловитое, с небольшим нескромным подтекстом, жаждущее почитание, оно не отвлекало и не раздражало, а, скорее, придавало ситуации нотку ненавязчивого эротизма. Как же без эротизма в ситуации вроде нашей? Маша – женщина, я – мужчина. Главное – не нарушить атмосферу безмятежности, хрупкую и волшебную, окружившую нас флером покоя и невероятной в таком сочетании фривольности. В какой-то момент Маша даже посоветовала:
– Не мучай себя, сними плавки, ничего нового я не увижу. Я помню про твою Любу и гарантирую, что все будет предельно прилично.
«Прилично». Три раза «ха».
– Мне так спокойнее, – объяснил я.
– Наверное, ты прав, – задумчиво согласилась Маша. – Мне тоже.
По завершении работ взгляд Маши с сомнением застыл на флаконе с увлажняющим кремом. В прошлый раз до этого не дошло, мазаться она уходила в свою спальню. Сейчас все было иначе, мой кураж не спадал, жажда чувственных приключений звала на новые подвиги. Я набрал густую массу на правую ладонь и, помогая и придерживая левой, втер крем как полагается, нежно и на совесть. Если Маша скажет, что ей не понравилось – соврет, нагло и безбожно. Такое не может не понравиться.
Она ничего не сказала по этому поводу. Она сказала «Спасибо», но довольные глаза подтвердили мою догадку: ей понравилось.
Маша завернулась в полотенце, в этот миг прогремел звонок в дверь.
– Это, наверное, Арина и Даша, твои клиентки. Открой, я пока приберусь.
Я на миг онемел.
– Э-э… клиентки? Уже?
– Смены у нас сегодня совпали, ты согласился, и я написала, чтобы приезжали.
– Что им сказать?
– Пусть проходят…
– Нет, – перебил я, – ты встречай, а я тут приберусь и приглашу.
Маша пожала плечами и вышла.
Пока вода заново набиралась в очищенную ванну, я тупо смотрел в зеркало. Неужели это моя жизнь так бурлит и пенится? До сих пор о таком читалось в сети или смотрелось по телевизору, а в отношении себя лишь тайно мечталось. Подспудные мечты сбылись, жарко и непоправимо. Я оказался не готов. По-моему, никто не готов к внезапно сбывающимся местам. Хотя бы потому, что сбываются они не только внезапно, но и не так, как представлялось. Смысл, возможно, тот же, но наполнение…
– Войдите, – позвал я, приоткрыв дверь.