Когда все ушли и в аудитории стало тихо, Кирилл Эдуардович поднялся по ступенькам к самым верхним рядам, которые заканчивались высокими арочными окнами. Повернулся. Постоял немного, чему-то улыбаясь, и сделал несколько шагов вниз. Сел на скамейку, положил руки на длинную парту, традиционно покрашенную в черный цвет. Эти парты перекрашивали часто, потому что, несмотря на все просьбы и угрозы, на них постоянно проступали вырезанные ножиком, нацарапанные скрепкой или написанные ручкой студенческие татуировки, летопись любви, дружбы, ревности, приправленная цитатами классиков.
И даже сейчас, второго сентября, Кирилл Эдуардович разглядел в стороне выведенную жирной ручкой простую, но ёмкую фразу: «Толя дурак!»
«А дурак ли этот Толя? – неожиданно подумал Кирилл Эдуардович. – Может быть, эта надпись и не оскорбление совсем, а чьё-то тайное признание в симпатии?» Он поднялся и пошёл к центральному выходу.
Только что прозвенел звонок на следующую пару и большое пространство, объединившее вокруг себя все три этажа, коридоры, арки, лестницы, кабинеты, большие и маленькие аудитории, стало быстро затихать: студенты и преподаватели расходились по лекциям и семинарам.
Через минуту Кирилл Эдуардович остался один. Сквозь стеклянную крышу лился яркий дневной свет, который внутри здания дробился на блики, подсвечивал каменный пол, колонны, балюстрады открытых этажей и делал ещё темнее и таинственнее уходившие вверх лестницы.
Напротив главной аудитории открывался высокий проход, через который можно было попасть в полукруглое, казалось, немного забытое помещение. На самом деле это был центральный вход в университетское здание. Его и сейчас открывали иногда по праздникам или для встречи важных гостей, но это случалось редко. А между этими событиями никому ненужный портал превращался в тупиковый, аппендицитный отросток, где перед экзаменами прятались интроверты или тайком целовались влюблённые. На студенческом сленге это место называлось собачкой, потому что приходившие на занятия курсистки начала двадцатого века оставляли здесь на время своих питомцев.
Кирилл Эдуардович прохаживался по залу, представляя себя в центре маленькой Вселенной, и чувствовал, что реальность непостижимо перемешивается в нём с прошлым. Первокурсником именно здесь он впервые встретил Таню: подвижную блондинку с яркими голубыми глазами. Она прошла мимо, а он оглянулся и понял, что жизнь его изменилась.
Со стороны закрытого центрального входа послышался какой-то шум, который все усиливался и стал рассыпаться на звуки шагов, голоса и женский смех. Кирилл Эдуардович повернулся и увидел, что в зал выходят девушки. Их было много, они были возбуждённые, весёлые, но при этом какие-то необычные. Они проходили совсем близко, он вдыхал легкий запах незнакомых ароматов, слышал шуршание одежды, смотрел в их милые лица и никак не мог понять, откуда они взялись. Все они были одеты в платья, волосы аккуратно убраны в скромные прически, на лицах никакого макияжа. Они были как будто из другой, прежней эпохи…
– Кирилл Эдуардович, – услышал он женский голос. – С вами всё в порядке?
Он словно очнулся и увидел перед собой двух улыбающихся девушек с распущенными волосами, в джинсах и ярких блузках. Они сильно отличались от тех, которые только что прошли мимо него.
– Да, конечно, – ответил Кирилл Эдуардович. – Задумался просто.
– У вас, наверное, столько воспоминаний, – сказала эффектная стройная брюнетка. – А мы только что слушали вашу лекцию про журналистов и блогеров. И, знаете, нам понравилось! Хотя, если честно, сначала все думали, что будет очень скучно. Меня, кстати, зовут Виктория, а это, – она кивнула в сторону подруги, – Аня.
– Таня? – переспросил Кирилл Эдуардович.
– Аня, – улыбнулась шатенка с карими, чуть раскосыми глазами, делавшими её лицо не только симпатичным, но и каким-то неповторимым.
– Извините, пожалуйста!
– Ничего. Мы хотели спросить, что интересного почитать о журналистике. Посоветуете?
Они прошлись по залу, спустились по лестнице и остановились возле столовой. Кирилл Эдуардович порекомендовал им несколько книг и спросил:
– А почему вы не на занятиях?
– Если честно, – заговорщицки понизив голос сказала брюнетка. – Мы прогуливаем одну очень скучную лекцию по старославянскому языку. Никаких сил уже нет слушать все эти, – она произнесла с гротескным проносом, – кня-язи, мя-ясо!
– Я тоже старослав не любил, – признался Кирилл Эдуардович. – Пересдавал несколько раз.
– А ещё есть очень хочется! – добавила Аня. – Поэтому мы идём в буфет. Вы нас не сдадите?
– Не сдам, – улыбнулся Кирилл Эдуардович. – Приятного аппетита!
Девушки поблагодарили и ушли на свой поздний завтрак.
– А он ничего, этот журналист, – говорила брюнетка своей подруге, облизывая с верхней губы вкусную кофейную пенку. – Можно с ним и замутить.
– Смотри, Вика, обвинят потом в харассменте.
– А мне-то что? Его же обвинят, не меня.
Они обе расхохотались и так долго не могли успокоиться, что даже привычная к студенческим выходкам буфетчица крикнула им из-за витрины с пирожками и сосисками.
– Девочки, вы же здесь не одни!
Кирилл Эдуардович шёл по аллее к метро Фрунзенская в замечательном настроении. Первая лекция удалась, его тема была интересна, он не показался занудой, а рубашка под пиджаком высохла! И это восторженное состояние требовало какого-то продолжения, не пускало в одинокую квартиру, быстро ставшую чужой после развода.
Уже подходя к метро, Кирилл Эдуардович увидел, как несколько человек свернули в парк, и вдруг понял, чего хочет! Он заглянул в ближайший магазинчик и купил там бутылку красного вина. Положил её в свою сумку и вернулся ко входу в парк. Там, под высокими деревьями какой-то бывшей усадьбы, между извилистыми дорожками прятались детские и спортивные площадки, уединенные скамейки, и даже два пруда, в которых плавали утки, а иногда и лебеди.
Эта территория носила когда-то имя Мандельштама и долгое время студенты- филологи были уверены, что пьют пиво на скамейках парка, связанного со знаменитым поэтом. Но потом оказалось, что к Осипу Мандельштаму, репрессированному и запрещённому в советские годы, это уютное место не имеет никакого отношения, а названо по фамилии рабочего, активно свергавшего царскую власть. Это открытие стало неожиданным разочарованием, но прелести самого парка не испортило.
Здесь прогуливали лекции, чтобы не попасться на глаза преподавателям, обнимались с подружками, иногда тайком выпивали. И сейчас, после первой встречи со студентами, Кирилл Эдуардович словно впал в свою юность и ему ужасно захотелось дерзко выпить вина именно в этом парке, на какой-нибудь не очень заметной скамейке.
Он, конечно, прекрасно понимал, что эта спонтанная идея сильно отдает безрассудством. Начало своей преподавательской карьеры лучше было бы отметить с друзьями в ресторане. Но такие повзрослевшие встречи приходилось теперь планировать заранее, учитывая чужие графики и обстоятельства. И встреча могла все откладываться и откладываться, затягиваться на недели, а потом сама по себе отмереть, так и не состоявшись. А Кириллу Эдуардовичу хотелось прямо сейчас испытать, пережить заново прежние счастливые эмоции и что-нибудь обязательно при этом нарушить. Он откроет бутылку и сделает всего несколько глотков. В конце концов не такое уж это преступление, да и не заметит никто.
Отыскав свободную лавочку на одной из второстепенных аллей, где почти никто не прогуливался, он уселся на тёплое дерево и положил рядом с собой сумку, в которой лежала бутылка вина. Торопиться было некуда, разведённая жизнь высвободила много времени, и он наслаждался атмосферой этого милого парка, который за последние годы похорошел, привёл себя в порядок, но оставался все таким же родным.
Где-то вдалеке заиграла музыка, Кирилл Эдуардович прислушался и различил звуки духового оркестра. Играли мелодию знаменитого, немного печального вальса, который очень соответствовал его настроению. Он взглянул по сторонам, пытаясь понять откуда прилетают звуки труб, тромбонов и валторн, и заметил сквозь листву силуэт открытой эстрады-ракушки, на которой поблескивали на солнце духовые инструменты. В середине двадцатого века такие уличные центры культуры были чуть ли ни в каждом парке. На этих почти сельских сценах выступали артисты, играли оркестры, вокруг, прямо под открытым небом, танцевали пары. Кирилл Эдуардович немного удивился и обрадовался: в самом центре быстро меняющейся Москвы всё-таки нашлось место вымирающему культурному динозавру.
Эта деревянная эстрада, покрашенная в зеленый цвет, была частым персонажем его студенческой молодости. Здесь прятались от дождя, играли на гитарах, а иногда даже устраивали семинары.
Случалось, что в университете происходили накладки с расписанием, и тогда в одно время на одну аудиторию претендовали сразу две разные группы. Большинство преподавателей семинары просто отменяли, но некоторые, если на улице было тепло, предлагали студентам пойти в парк. Эти занятия всегда были не такие строгие, как в стенах университета, поэтому студенты с удовольствием соглашались. Ни стульев, ни скамеек в парке, конечно, не было, и они рассаживались на краю сцены этой самой эстрады, а иногда располагались и просто на траве. И обыкновенный семинар превращался в задушевный разговор.
Разглядывая своё прошлое, Кирилл Эдуардович негромко рассмеялся, и вдруг услышал рядом с собой грубоватое:
– Старик, ты над нами смеёшься? – Кирилл Эдуардович встрепенулся и увидел перед собой троих молодых парней с яркими разноцветными ирокезами на бритых головах, с татуировками на шее. – Над нами? – повторил самый крепкий из них.
– Нет, ребята, – искренне ответил Кирилл Эдуардович. – Я просто сижу, юность свою вспоминаю.
– Ну смотри, а то вспоминать будет нечем, – ответил всё тот же неформал, сплюнул на дорожку, и все трое не спеша удалились.
Кирилл Эдуардович выдохнул. Еще не хватало, чтобы в первый же день преподавательской карьеры его избили в любимом парке эти странные ребята с блестящими, слегка отсутствующими глазами.
Подождав, когда они отойдут подальше, Кирилл Эдуардович открыл свою сумку, не доставая бутылку, сорвал с нее обёртку и попытался пальцем вдавить пробку внутрь. Но этот простой фокус, который всегда получался в прежние годы, не сработал: вино было налито по самое горлышко и не оставило места для погружения пробки в стеклянные внутренности бутылки. Тогда университетский преподаватель прибегнул ко второму испытанному способу. Он достал ключи от квартиры, выбрал самый удобный, с острым кончиком, и начал потихонечку отковыривать пробку, стряхивая труху внутрь сумки. «Ничего, дома вытряхну», – думал увлеченный Кирилл Эдуардович, ловко орудуя ключом, как воришка отмычкой.
Наконец ему удалось почти полностью расковырять пробковый замок, охранявший вожделенное вино. Он наклонился, почти засунув голову в сумку, выдул из горлышка остатки пробковых крошек и пальцем продавил огрызок пробки в бутылку. Маленькая, но какая приятная победа!
Кирилл Эдуардович блаженно откинулся на спинку скамейки и понял, что больше не слышит духового оркестра. Он посмотрел туда, где только что играли музыканты, но не увидел ни отблесков труб, ни самой эстрады. На её месте четко просматривалась современная спортивная площадка. Кирилл Эдуардович даже зажмурился на секунду, но деревянная ракушка не вернулась. «И это я ещё не выпил», – негромко произнес вслух Кирилл Эдуардович и подумал, что очень давно не был в отпуске.
Он оглянулся по сторонам и, не заметив никого поблизости, достал бутылку из сумки, приложил её ко рту, сделал несколько глотков и быстро засунул обратно. Манёвр прошел превосходно, Кирилл Эдуардович остался доволен. В этом было какое-то особенное удовольствие, выпить вот так, в парке, прямо из горлышка, назло всем правилам и общественной морали. Конечно, он никогда бы не признался в этом публично, но в жизни каждого человека существуют маленькие радости, о которых совершенно не обязательно знать посторонним. И это делает их ещё значительнее.
Кирилл Эдуардович наклонился над сумкой, приложился к бутылке и глотнул ещё вина. В голове стала возникать приятная пустота, которая сдвигала куда-то в стороны надоевшие будни. Он вспомнил, как уже на старших курсах один из его приятелей решил для смелости выпить кружечку пива перед безнадежным экзаменом. Экзамен этот Женя сдать не рассчитывал, потому что за два семестра, поддавшись общей вольности распадавшейся в те годы страны, ни разу даже не видел своего преподавателя. Это был такой пробный заход, чтобы покаяться, показать, что не совсем уж он безнадёжный тупица, получить свою заслуженную пару, и, подучив что-нибудь по предмету, попытаться сдать на трояк через несколько недель.
Зайдя в простенькую пивнушку, он взял себе пива и, поскольку мест почти не было, попросился подсесть за столик, где уже обосновался грузный мужчина лет пятидесяти. Тот недовольно поморщился, но кивнул, а через несколько минут, разглядев в Жене неглупого собеседника, достал из своего портфеля завернутого в газету вяленого леща, которого они вместе с удовольствием распотрошили под хмельной горьковатый напиток и непринужденный разговор.
Совместное распитие было недолгим, потому что, как выяснилось, оба они спешили на экзамен и, посмеявшись этому совпадению, разошлись, а уже через два часа встретились в аудитории. Это было настолько невероятно, что они чуть не выдали своих эмоций, но всё-таки смогли притвориться незнакомыми.
Женя долго, бессмысленно смотрел в свой билет, дожидаясь, пока все остальные студенты ответят и уйдут, а потом сел за экзаменационный стол и, растягивая слова, стал оправдываться за свои прогулы. Через пару минут преподаватель, который неожиданно оказался заложником прогульщика, прервал эту тягостную исповедь:
– Должен признать, что несмотря на своё некорректное поведение вы… – он помолчал, потом открыл зачётку, написал что-то и передал её студенту. – Вам очень повезло! Идите и постарайтесь хоть чему-нибудь научиться.
Евгений выскочил в коридор и открыл зачётку. Напротив названия предмета стояла жирная четвёрка.
Кирилл Эдуардович почувствовал, что улыбается. Он опять достал свою бутылку и поднес её к губам.
– Распиваете в общественном месте, гражданин! – услышал он строгий голос и, как мальчишка, которого застали врасплох, быстро спрятал бутылку обратно в сумку.
К скамейке подходили двое охранников в черной униформе с цветными нашивками на рукавах.
– Ещё не успел, – соврал Кирилл Эдуардович. – Но теперь и не буду. Я вообще уже ухожу.
– Теперь не будете, конечно, – сказал один из охранников. – Потому что мы вам не позволим.
– И это правильно! – согласился Кирилл Эдуардович, застегнул сумку и поднялся, собираясь ретироваться.
– Куда же вы, гражданин? – его крепко взяли за руку.
– Мне пора. У меня сейчас деловая встреча, – продолжал придумывать Кирилл Эдуардович.
– Ничего, подождёт ваша встреча, – вежливо, но очень настойчиво говорил охранник. – Сейчас мы с вами вызовем полицию, составим протокол за распитие спиртных напитков в общественном месте. А потом вы сразу же направитесь на свою деловую встречу.
– Да вы что, парни! Ну это же несерьёзно! Я преподаватель университета, у меня сегодня первая лекция. Вот здесь рядом педагогический, знаете? Я там когда-то учился, теперь преподаю. Решил просто зайти, вспомнить молодость.
– Чему же вы научите своих студентов, гражданин преподаватель? – охранник уже легонько направлял Кирилла Эдуардовича в сторону выхода. – Здесь люди отдыхают, маленькие дети играют. А вы вино распиваете прямо из горлышка. Не стыдно вам?
– И в показаниях путаетесь, – проговорил его напарник. – То преподаватель, то первая лекция.
Поддавшийся напору парковых секьюрити Кирилл Эдуардович уже шагал между ними в сторону выхода.
– Мужики, я всё понимаю, – Кирилл Эдуардович решил изменить тактику. – У вас работа такая. И я, конечно, не прав. Давайте как-то по-доброму решим этот вопрос. Готов загладить свою вину в разумных пределах.
– Нет, не решим, – покачал головой один из охранников. – Сейчас приедут представители власти, с ними всё и решайте.
Пока ждали полицейский наряд, пока ехали в отделение, Кирилл Эдуардович, молча насупившись, ненавидел себя за свою неуместную постаревшую романтичность. «Господи, какой же я кретин! – восклицал он под куполом своего черепа, и эхо отзывалось ему гулкими пульсирующими повторами. – Кретин, кретин, кретин… Взрослому, солидному человеку сейчас придется оправдываться, выклянчивать прощение, пытаться отблагодарить, да ещё так, чтобы не обиделись. И самое отвратительное, что формально они будут совершенно правы, и противопоставить этому нечего!» «А если ещё и в университет сообщат, – мелькнула пакостная мыслишка, – то с преподаванием можно сразу завершать. Даже если ректор простит по старой дружбе, история наверняка просочится в чужие уши, разойдется на слухи, и у студентов он будет ассоциироваться только с преподом-лохом, пойманным в парке за распитием алкоголя».