– Ну и что! – воскликнула Маргарита. – У меня нет тайн от моих друзей.
– Это не твои тайны. И даже не мои.
– Как мне найти отца?
– Попробуй спросить у драконов, – вздохнула маленькая фарра, макая перо в чернильницу.
– Спасибо! Я никогда не забуду твоей помощи!.. – воскликнула Маргарита, кидаясь на шею удивлённой Ревекке.
– Эй, что тут у вас?! – закричали им сверху. По лестнице спускались четверо: Алим в костюме чёрно-белого грустного мима, Яков в наряде арлекина, Марк в образе античного философа – маска Комедии, белое покрывало – и Алиса в маске льва. Маргарита чуть не запищала от восторга и тоже надела свою маску – а была у неё маска белого лиса.
– Вы прекрасно выглядите, – сказала им Ревекка. – А теперь в путь!
Друзья поспешили в парк Монрепо – по дороге они смешались с толпой в маскарадных костюмах, по улицам Города спешившей на праздник. Они пили вино, плясали и пели песни, теряли друг друга, находили и снова теряли – самих себя. Они пили на брудершефт (в том числе со случайными знакомыми), водили хороводы с незнакомцами и пускали фейерверки вместе со студентами Императорского Университета. Маргарита опять целовалась с Алисой – просто шалость, невинная глупость. Яков впервые с кем-то подрался, Марк и Алим полезли его спасать – и то ли в драке, то ли где-то ещё Алим потерял свою карнавальную маску.
В шуме толпы, в радужном свете салютов, выхватывавших из мрака древний парк Монрепо – эти пятеро поклялись друг другу в верности.
Весьма наивная – и очень опасная клятва.
Глава 6, в которой на сцену выходят новые действующие лица, в то время как старые показывает себя с неожиданной стороны
Время спешило вперёд.
Непонятно зачем, непонятно, к какому концу, но – время неслось вперёд стремительно, неумолимым галопом. Философское определение: время – это сумма изменений.
За два года каждый из них изменился по-своему – мальчишки начали бриться, а девчонки – строже подбирать наряды. Девочки выросли первыми – к десятому классу многих из них уже было не отличить от молодых женщин, и какими-то чудаковатыми смотрелись рядом с ними мальчишки, ещё похожие на маленьких гадких утят. В том возрасте мальчики почти все были ниже девчонок – что не мешало первым бегать за вторыми, а вторым влюбляться в первых. Одна за другой образовывались новые пары: образовывались, распадались и тут же складывались по-новому, как будто кто-то тасовал игральные карты.
Однажды Маргарита подслушала, как её обсуждают малознакомые мальчишки.
«Породистая девочка…» – сказал один из них.
– Представляете? Породистая. Как псинка. – на следующей перемене рассказала Маргарита друзьям.
Она всё чаще ловила на себе чьи-то взгляды – а её отношения с Марком и Яковом стали похожи на треугольник, вписанный в круг. Кру́гом была их дружба: непринуждённая, весёлая, крепкая – чего не скажешь о треугольнике. Треугольник был любовного характера – и со всех сторон нездоровый. Немного в стороне от треугольника – хотя и вписанными в общий круг – оказались Алим и Алиса. Рыжеволосая красавица, вспыльчивая, строгая и стройная как королевская кобра, игнорировала всех своих ухажёров. Силы свои она посвящала одной-единственной страсти: бескомпромиссной и яростной войне с Алимом. Эти двое соревновались в учёбе и спортивных играх, сражаясь за внимание учителей, похвалы друзей и за место под солнцем, ссорились и ругались, забывая обиды лишь на время – и только затем, чтобы поссориться вновь. Между этими двумя (дружно решили Маргарита, Яков и Марк) точно была какая-то химия.
Кроме франглийского и порядком надоевшей латыни у них в расписании появился ещё и третий язык – по выбору. Как обычно в таких случаях, выбор оказался надувательством, поскольку выбрать, что ты не будешь учить никакой язык, не позволялось. Маргарита взяла богомоль – наречие бродяг и больших дорог, на котором говорила вся Гардарика. Учить его было легко, он несильно отличался от ингермаландского: они относились к одной языковой группе и оба происходили от языка древних поэтов (в честь одного из которых назывался Гумилёвский лицей). Маргарита и Марк всерьёз увлеклись фехтованием (Маргарита даже прошла в полуфинал округа по рапире, чтобы провалиться там с треском), Яков – карточным шулерством, Алиса – своим балетом, в то время как Алим писал стихи. Он бредил поэзией – в прямом смысле, ругаясь ямбом и спьяну изъясняясь александрийским стихом – хотя всем говорил, что страсть эта «не всерьёз» – и однажды позвал друзей на поэтический вечер. Маргариту, Якова, Марка и даже Алису – рассчитывая, что она откажется. Но Алиса поступила ему назло и согласилась.
Перед тем они снова выпили – Маргарита пила через силу, как-то раз её вырвало, и с тех пор казался мерзостью алкоголь, и уже не было в коньяке никакого бунтарского шарма. Стемнело, снег скрипел под ногами. Вечер был устроен во дворце церемониймейстера Кочубея: в заштатном весьма дворце, каких очень много в Столице, не слишком большом, но запутанном, тёмном – уличив момент, девочки немного отстали – Алиса поцеловала Маргариту и тут же потянула за собой. Мрачный коридор, лестница, шкаф, стеклянная дверь, светлый зал, небольшой, но набитый людьми.
На поэтическом вечере – избитые популярные темы. Слова произносятся с придыханием, выступает один – какой-то длинный и с серьгой в ухе: в стихах, полных модных банальностей, воспевает горчайшую любовь музыканта, вспыхнувшую к серебристой змейке под деревом бузины. Выступает другой, заунывно и завывая, со стихами на модный ютландский манер, посвященными Рагнарёку:
Тут славный приходит
скифов дикий отрок.
Танки клином ведёт
в битвы кровавый морок.
Рвутся валькирии
С хриплым гулом к Ла-Маншу.
Пехота Китайской Империи
проходит парадным маршем.
Враги то отступят,
то нахлынут новыми волнами.
От Ла-Манша до Чехии –
поле боя под небосклонами!
Кто-то дремал, иные зевали, в то время как Алим на своём месте ёрзал, возмущался и громко шептал, что нельзя, нельзя так сказать даже по-русски.
Вот и солнце померкло,
и земля тонет в море,
и срываются с неба
звезды, несущие горе
на земле загораются,
города пожирая,
и в луну вгрызается
ноосферная бомба, волк Фенрир!
– Детский сад, – прошипел Алим. Он кипел, точно чайник.
Истребителя жизни трапеза
астероидным крошевом
на землю атлантов сыпется.
Лишь от Старой Европы осталось
похоронным звоном
под слоями каменной лавы
сказителя древнего слово:
Сраженный атомом–
достоин славы.
Маргарита вертела головой по сторонам: были тут в основном студенты, но немало знакомых лиц из родного Гумилёвского Лицея, в том числе – профессор богословия Авель Влас. Следующим выступал смутно знакомый старшеклассник, тоже из Лицея – модно одетый, с модной розой в петлице – и тоже со стихами в духе ютландских скальдов, очень модными в Ингермаландии, как и всё ютландское:
Скальда слово небо будет
Субмарина вдаль несётся
За штурвалом грозный конунг
В шлеме прочном и в кольчуге
Славный сын Хромого Брана
Гисли Смерча внук, и правнук
Хеймдалля, который взмахом…
Далее что-то про мечи, субмарины и китов, которых викинги пасут в открытом море. Китов – если верить стихам – было много, но на всех не хватало, их друг у друга угоняли, словно каких-то овец – обычная ютландская история – и кто-то случайно, совсем по-ютландски, убил чьего-то дедушку, прадедушку или троюродного брата (повод для мести) – Маргарита утратила нить.
– Ещё одно подражание скальдам. Какая пошлость. – тихо фыркнул Алим.
– Ты можешь заткнуться? – тихо спросил Яков.
Алим покраснел, но не сказал ничего. Маргарита подумала, что просьбу Якова он принял слишком близко к сердцу.
Потом было посвящение дружбе, без рифмы и без размера, что-то путанное, туманное, пугливое и – говоря начистоту – совершенно по сути своей надувательское: не дожидаясь следующего участника, Алиса, Яков, Маргарита и Марк дружно сбежали.
– А что Алим? – поинтересовался Марк.
– Ну, я собирался позвать и его, но этот чудак исчез куда-то. – ответил Яков.
– Ты просто не хотел его брать, – сказала Алиса. – Он и есть следующий участник. Слышишь? Он уже вышел на сцену.
– Идём скорее. Мне кажется, это надолго.
Но на следующий день Алим всё-таки заставил их послушать свои стихи, говоря с нарочитой грустью:
– Я бы поклялся мстить вам до самой смерти, но, увы, предают меня слишком часто – так часто, что слишком многим придётся мстить. – Маргарита подумала, что за этой наигранной грустью он прячет настоящую – и видимо очень сильную – душевную боль, а затем Алим принялся читать вслух. Одно за другим он прочитал несколько стихотворений; последнее из них кончалось следующими словами:
Мир непостоянен, обманчива видимость
Обречён здравомыслящий
И благословенен дурак!
Маргарите показалось, что в этих стихах что-то есть. Яков слушал задумчиво, Марк – рассеянно. Тем временем их дружба катилась ко всем чертям.
«Я дико влюблён в душу Маргариты» – писал Яков своим взволнованным, романтическим слогом.
«И чего это вдруг он стал таким взволнованным и романтичным?» – с негодованием думала Маргарита.
«Я влюблён в её соразмерность, в её здоровье, в её жизнерадостность, я дико влюблён в её душу, – и это так бесплодно, как влюбиться в расколотую луну».
Маргарита ненавидела это время года: когда зима всё тянется и никак не закончится. Потом утихли метели, и как-то неожиданно – даже буднично – растаял снег.
В середине апреля, на тогдашней квартире Алима, случилось что-то: послужившее толчком для окончательной ссоры. Яков – обычно спокойный – в этот раз выпил, неожиданно разошёлся и полез к Маргарите. Всё происходило в ванной комнате: Якова силой отрывал от неё Марк, один раз даже стукнув пьяного друга кулаком по лицу, и потом Яков, рыдая, подбирал высыпавшиеся каким-то образом из кармана штанов деньги, и как было тяжело, как стыдно всем, и каким заманчивым облегчением представлялся трусливый вариант – больше не видеть друг друга.
Они стали видеться по отдельности. Маргарита с Марком, Яков с Марком, Алим с Алисой – эти двое обычно встречались, чтобы о чём-нибудь поругаться – и Алим с Маргаритой. Как-то раз Маргарита гуляла с Алисой – как в старые добрые дни, по Городу после уроков (подворотни, колодцы-дворы, обшарпанные стены старинных фасадов и монотонное бледно-серое небо). Они попали под проливной дождь: без всякого предупреждения тот обрушился на них со свинцового неба. Какое-то время они прятались в подворотне, но дождь не думал утихать – свирепый майский шторм, уподобляющий мостовые бурлящим каналам. Тогда они выскочили на улицу – Маргарита узнала улицу Шарлеманя Пятого, и они быстро-быстро побежали к ней домой.
Брусчатка, потоки воды под ногами.
Парадная дверь, гулкий топот на лестнице.
Анфилада комнат, чувство тайны и ностальгия по ушедшей минуте, полумрак – и белый свет в квадратах окон. Мир за окном заштрихован дождём, бегут по стеклу ручейки, словно великие реки, и тихий шелест, точно приглушённый грохот тропических водопадов, а по ту сторону шелеста – верхние этажи бледного барочного дома, башенки и лепнины, розоватый фасад и тёмно-зеленеющая кровля.
– Ты промокла до нитки, – сказала Алиса, когда они обе разделись и повесили одежду сушиться – капали на пол с плащей и камзолов капли воды.
– Почему ты всегда меня отчитываешь? – спросила у неё Маргарита.
– Ты как ребёнок, – сказала Алиса, стягивая с ноги промокший полосатый чулок.
А Маргарите вдруг что-то показалось очень смешным – вся эта недосказанность и серьёзность, и напала на неё – то ли смешинка, то ли душевная радость. Ей захотелось прыгать, бегать и хулиганить – она с писком и хохотом накинулась на недоумевающую Алису и без особого труда положила её на лопатки.
– А ну слезь с меня, – строго сказала Алиса.
Маргарита в ответ рассмеялась – много после прокручивая этот случай у себя в голове, она думала: смех был дурацкий, глупый. Маргарита смеялась недолго, она осеклась в середине смешка: её поразил потусторонний огонь, вдруг загоревшийся в глазах у Алисы.
– Почему ты замолчала? – спросила Алиса, смотря на Маргариту снизу вверх. Потом вдруг с силой рванула – они не покатились по полу, но совершили ещё полповорота, так что Алиса оказалась теперь сверху.
– Слезь с меня, – тихо попросила Маргарита, чувствуя приближение чего-то похожего на бурю.
Алиса молчала и как будто смотрела сквозь неё.
– Слезь с меня, – попросила Маргарита ещё раз.
В ответ Алиса наклонилась к ней – так, что её лоб касался лба Маргариты – и поцеловала подругу в губы.
На мансарде было светло, но не слишком ярко – свет был дождливый, строгих белых тонов. Маргарита любила это ощущение – света, пространства и тайны. Ей всегда нравилось, как барабанит по крыше дождь. И ей определённо нравилось то, что делала с ней Алиса – хотя для виду она всё-таки сопротивлялась.
– Когда-нибудь тебя казнят, – сказала Алиса. Она лежала на Маргарите, прижимая её руки к полу, тяжело дыша и не давая ей встать.
– Когда-нибудь тебя казнят за твоё разгильдяйство. За привычку всегда опаздывать. За тотальное преобладание внутреннего хаоса над самодисциплиной, – говорила Алиса, а Маргарите нравился запах её огненно-рыжих волос. – Когда-нибудь тебя повесят, сожгут на костре и четвертуют, но не сегодня. Сегодня казню тебя я.
В ответ Маргарита рассмеялась.
Вдвоём они пропускали уроки, заходили в музеи – пустые, просторные, светлые в утренний час. Они обнимались среди авангардных картин, целовались – под строгими взглядами исторических статуй. В музее минералов – самом пустом и ненужном музее – Маргарита расстегнула на рубашке Алисы несколько пуговиц и касалась руками атласной кожи. Алиса учила её целоваться – и теперь ей тоже хотелось себя проявить, она не желала в их паре быть всегда младшей.
Алиса водила её к себе – в маленькую квартирку в угрюмом рабочем районе.
– Какой обшарпанный старый дом! – восторгалась Маргарита. – Сколько поэзии в этом старом доме!
И часто оставалась там на ночь.
– И всё-таки, почему ты не живёшь со своей сестрой? – спросила она как-то раз, перед тем как уснуть на рассвете.
– Видеть не хочу её любовников, – отвечала Алиса.
У неё был характер: прескверный. Она часто выходила из себя, то и дело с кем-то ругалась, ненавидела – глупость, неправду, бездельников и транжир, но сильнее всего – тупую, примитивную подлость. А по воскресеньям она ненавидела Империю и делала бомбы для анархистов.
При близком знакомстве Алиса поражала своей невероятной энергией, которая сочеталась с удивительной самодисциплиной. Она жила несколько жизней сразу и во всём старалась быть лучшей – строгой, безжалостной перфекционисткой. Она вольнослушателем посещала университет, где слушала три курса одновременно, работала ассистентом у доктора Клорика и танцевала в императорском балете… ах да! – ради всего этого она в конце концов бросила школу. Тогда же ушёл лорд Вит – а в Лицей за ним нагрянула Императорская Экзекуция. Офицеры в красных плащах искали пропавшего учителя фехтования, старого странника и бунтаря, опросили учеников и даже прослышали про говорящего кота – однако ушли, так ничего и не обнаружив. После его ухода Маргарита едва не забросила фехтование – и забросила бы насовсем, если бы её не пинала Алиса, заставлявшая тратить на тренировки больше сил и времени.
– У тебя хорошо получается. – строго говорила она. – Даже не думай бросать свои занятия.