И Маргарита старалась: но не так сильно, как могла бы (ей очень не хватало упорства и самодисциплины). Она участвовала в соревнованиях и пару раз занимала призовые места, но чаще вылетала по какой-то нелепой случайности, или вовсе не приходила – предпочитая лишний раз повидаться с Алисой. Когда у Алисы выдавалось совсем чуть-чуть свободного времени, они проводили весенние вечера весьма тривиальным путём – держась за руки, сидели на пустыре или в безлюдном сквере, вдали от людских скоплений и ярких источников света.
– Кого мы ждём? – спрашивала Маргарита.
– Одного человека, – отвечала Алиса. – Помнишь того парня, хулиганского заводилу? Который чуть тебя не изнасиловал?
– От которого ты меня спасла? Ещё как помню! Я видела его недавно…
– Он повзрослел и задумывается о своих проступках. Он один – уже давно – кормит трёх младших братьев. Его отец работает на заводе и всё пропивает. Жизнь у парня собачья. Между прочем, он хотел перед тобой извиниться.
– Как это мило… – сказала Маргарита, хотя сама и не думала о том, что это мило – скорее о том, что это немного страшно.
– Он торгует алхимическими наркотиками. Я попросила его достать для нас одну маленькую розовую пилюлю, которая сделает твоё тело невероятно чувствительным этой ночью. Конечно, я могла бы синтезировать её сама, для этого достаточно моих базовых знаний…
– Всё-то ты знаешь, – буркнула Маргарита.
– Да, знаю, – поучительным голосом отвечала Алиса. – И ты будешь знать не меньше, если возьмёшь за правило читать не меньше пятисот страниц в день. Впрочем, тебе недостаёт моей фотографической памяти…
– Пятьсот страниц?!
Алиса кивнула.
Она и правда невероятно много читала – практически питалась книгами, прямо как доктор Клорик, и книгами была забита вся её маленькая квартира. Книги стояли на полках, на столе и на полу, стояли высокими стопками, которые постоянно обваливались посреди ночи, и Маргарита уже почти месяц вела упорную борьбу с чихательной книжной пылью. Алиса занималась древним колдовским искусством – робототехникой – очень много работала и мало спала. А ведь было у неё ещё одно увлечение – балет… и если Алиса бралась за что-то, то она бралась всерьёз.
Алиса, Марк, Яков, Алим – они много и очень серьёзно работали, будь то учёба или спорт, тригонометрия или фехтование, и Маргарита старалась брать с них пример, и тоже серьёзно работала, хотя нет! – Алим среди них был единственным, кто не работал совсем, потому что ему слишком легко всё давалось. На него как из ведра сыпались самые отвратительные оценки – даже там, где он действительно много знал – но на экзаменах он неизменно показывал блестящие результаты. Кажется, только накануне экзаменов он брал себя в руки. Классы фехтования он прогуливал регулярно – особенно с тех пор, как из Лицея ушёл лорд Вит – и не мог нормально выполнить простейшего мулинета. Но стоило Алиму взять в руки две изогнутые сабли – как ему не было равных: он гордо называл это фамильной техникой.
– Мой прадед трижды находил самое большое простое число методом суфийской медитации. – сказал как-то раз Алим. – Он записывал его между строк Корана. Первое он записал на трёх свитках, второе – на семи, а последним он исписал восемь свитков, но так и не успел записать его до конца.
Маргарита с Алисой не стеснялись держаться за руки даже возле Лицея, и Алим им доказывал, что таким образом они обе спасаются от безумия, которое овладевает молодыми людьми в старших классах.
– Вы говорите себе, что уже влюблены, – повторял он. – Все вокруг сходят с ума, многие ищут пару, а вы обе – как бы нашли, и живёте спокойно. Но вы просто выдаёте за отношения свою детскую дружбу. Вы нашли способ казаться отвязными, оставаясь по сути детьми.
– В этом есть что-то, – говорила в ответ Маргарита. – Алиса, не делай такое лицо!.. но ты говоришь таким тоном, как будто тут что-то плохое.
– Это не плохо. Это бесчеловечно. – честно сказал Алим.
– Для кого же?!
– Для меня, Якова, Марка.
– Почему? Вот Марк, например…
– Разуй глаза. Марк постоянно смотрит на вас с Алисой, а больше – ни на кого.
В компании Марка – большой компании, в которой он ещё иногда бывал – из-за женщин уже бывали дуэли. На кулаках и на шпагах – уже трое тяжелораненых – для ингермаландских дворян обычное дело. Сцены и ссоры – и снова дуэли, дважды вызвали Марка – вызов он принимал, хотя к любовным историям почти не имел отношения. Он ни на кого не смотрел, ни с кем не встречался, ни за кем не бегал. А девочки бегали, бегали часто: за ним.
Яков закрылся – он попробовал опиум и всё глубже уходил в себя. Алим уходил в себя тоже – но немного иначе. Им овладевали маниакальные мысли.
– Не стоит размениваться на мелочи, – сказал он как-то раз Маргарите. – Если ты захочешь, ты будешь с ними – но какой в этом толк? Посмотри вот на Марка – он просто ушёл. Со стороны это кажется интересно – ну, знаешь, быть частью социума…
– Когда-то я очень об этом мечтала, – призналась Маргарита: тот вечер располагал ко всяким признаниям.
– Стадный инстинкт, – фыркнул Алим. – Даже не мечтай быть с ними равной: ты будешь для них либо отребьем, либо героем. Тебе доступны только две эти роли: роль изгоя, над которым они наивно смеются, и роль пророка, за которым они пойдут на верную смерть!..
Алим имел привычку: говорить о себе во втором лице.
Алиса не без презрения называла его устремления «мессианством». Ей был ближе другой подход: от души на всё наплевать. Почти на всё – они с Алимом долго и упорно воевали за звание главного интеллектуала параллели. Не ради бессмысленных оценок – нет, между этими двумя в ходу был особый гамбургский счёт. Они воевали целый год – постоянно ссорились и мирились, вечером грозились прибить друг друга, а наутро признавались в братской любви. Маргарита, Яков и Марк уже устали мирить их, но в один прекрасный день буря кончилась – Алим с Алисой между собой всё решили. Радостно объявили: она сильнее в точных науках, он – в естественных. Воображаемую корону торжественно поделили пополам – и каждый из двух был до того радушен, до того скромен – что был готов отдать вчерашнему врагу всю корону целиком. Говорили все какую-то несуразицу. Марк пожимал плечами, ждал подвоха. Яков с Маргаритой пришли к выводу, что Алиса с Алимом просто-напросто повзрослели.
Поздней зимой 2807 года на Северном Выборгском Кладбище кричали чёрные вороны. Это было одно из немногих мест, сохранявших древнее название Столицы – там, под бесцветным небом в чёрных прожилках голых ветвей, Маргарита похоронила свою старую гувернантку Матильду, вечно ругавшую её, но искренне любившую своим больным изношенным сердцем. За гробом шли четверо: Маргарита, жена советника Данковского, сам титулярный советник, бывший распорядителем похорон – и незнакомый священник, коллежский секретарь Императорского Синода, с заготовленной речью и казёнными цитатами из Ветхого, Нового и Гностического заветов.
Когда кончились похороны, титулярный советник Данковский хотел проводить Маргариту до дома, но его остановила жена, сказав:
– Оставьте, mon amis. Ей сейчас лучше побыть одной.
Маргарите было больно и грустно: мы при жизни не ценим тех, кто больше всех о нас заботится. Маргарита не могла себя заставить вернутся в родную квартиру – опустевшую без старой Матильды – и пошла ночевать к Алисе Камю. По дороге она заливалась слезами – а наплакавшись вдоволь, умылась белым снегом.
Им стукнуло по семнадцать лет: Марку – в феврале, Якову – в марте, Маргарите – в апреле. Алисе исполнилось семнадцать ещё в сентябре – уж очень она кичилась своим старшинством – тогда как Алим только в мае отпраздновал своё шестнадцатилетие. Придя в школу в один из весенних дней, Маргарита поняла, что все они действительно повзрослели. Семнадцать лет – совершеннолетие по ингермаландским законом, и кто-то из их одноклассников уже бросил учёбу, кого-то закололи на дуэли, а кто-то (набралось таких четверо) перевёлся в юнкерское училище. Класс поредел: одни прожигали жизнь, другие устраивались на службу, пополняя ряды безликих имперских чиновников. Все повзрослели – что крайне тоскливо – и никому не хотелось оставаться детьми: об этом с грустью думала Маргарита. А Яков – как Маргарите было жаль милого Якова! – всерьёз пристрастился к морфию. Он был из обедневших дворян, остроумен и ловок, созданный, чтобы украшать собой высший свет – но в отличие от многих своих одноклассников он не мог рассчитывать на наследство, был убит на войне отец, умирала от чахотки престарелая мать. Яков искал работу, но никак не мог найти, он обстряпывал подозрительные делишки и заводил знакомства в мутных кругах, ночевал у друзей – под предлогом квартирных праздников – и всё глубже погружался в себя.
– Знаешь, а ты ведь тоже погружаешься в себя. – сказала Маргарита Алисе одним из долгих майских вечеров.
– Мне кажется, это тебе не хватает концентрации. – отвечала Алиса, при свете настольной лампы ковыряясь отвёрткой в потрохах музыкальной шкатулки, выполненной в виде механического воробья. Её маленькая квартира – в кошмарном рабочем районе, с видом на артиллерийский завод – была вся уставлена тускло блестящими автоматами, в основном неудачными, мёртвыми, в форме ящериц, птиц и зверей. Маленький кролик: латунный скелет, тускло блестящий часовой механизм внутренностей – лежал на подоконнике, будто спал, а серебристый, с окулярами глаз и восковым оперением ястреб расположился на высоченной и не слишком устойчивой стопке из книг.
– Ты скоро управишься со своим заводным воробьём?
– Нет. Я опять допустила ошибку. Так что можешь поприставать ко мне. Мне надо снять стресс.
– Мы повзрослели, и это грустно, – задумчиво сказала Маргарита.
– Скоро мы растеряем задор, – согласилась Алиса.
– Ну же, не грусти! – сказала Маргарита. И, словно в детской игре, уложила её на лопатки.
– Ну вот. Из-за тебя стопка книг опять упала.
Конец ознакомительного фрагмента.