– Марию я приметил сразу, с первого урока. Я ещё не был тогда руководителем. Яркая красивая девушка. Увлекающаяся, умная, хотя и проблемы с естественными, точными науками. Но это свойство сознания. Тут сложно что-то делать, но не делать тоже нельзя. Конечно, я ощущал её интерес ко мне. Этот взгляд я чувствовал даже спиной. И она мне тоже очень приглянулась. Знаете, это как: «вот оно – это моё родное». Но… поймите меня, проблема учитель-ученица – очень сложная и тонкая. И не имеет однозначного решения, особенно в таком возрасте. Из всего, что я знаю и чувствую, эта проблема имеет вероятность нормального решения только в будущем, когда ученица перестаёт быть ученицей. Может быть, что-то и было бы по-другому. Однако моя личная жизнь тоже раскачивалась на повороте, да так, что перила вырывались из рук.
Прошлым летом мы расстались с девушкой. Встречались до этого долго. Ещё с института. Жили потом вместе. Но что-то поломалось, и разошлись. Странная она, конечно. Всю осень морочила мне мозги. То «останемся друзьями», то «я соскучилась», то «ненавижу тебя», то неудержимая страсть. Однажды на лавочке у подъезда мы полночи выясняли отношения. Было прохладно, и я простыл. Утром плохо себя чувствовал, голова была пухлая и тяжёлая. После уроков в кабинет зашла Маша. Она была очень возбуждена. И призналась мне в любви. Но нам не дали поговорить. Меня вызвал завуч. Я попросил Машу подождать. Но она ушла.
Сколько усилий и физических, и психологических пришлось приложить мне во второй четверти, когда мы дополнительно занимались с Марией. Ощущать жаркие чувства девушки, если ещё и она очень нравится тебе, и при этом сдерживать любые лишние слова и движения рук и глаз – это серьёзное испытание. Искушение. Знаете, «блажен человек, который переносит искушение, потому что, быв испытан, он получит венец жизни». «Не должно самому кидаться в искушения прежде времени, до Божия на то попущения, а напротив, надо молиться, чтобы не впасть в них».
В общем, не справился я. Пытаясь балансировать на острие бритвы, я, наверное, принял неверное решение – пассивное ожидание. Если не знаешь, как поступить, оставь как есть. Вам, конечно, да и мне, от этого не легче…
Перед Новым годом мы помирились с девушкой. Следующие месяцы были на повышающемся позитиве отношений. Так, что в августе у нас свадьба. Может быть, Маша узнала об этом. Поэтому и произошёл этот срыв.
Мама Маши внимательно слушала, переживала. Плакала.
– Мне обязательно нужно её удержать… обязательно! – разрываемая противоречивыми чувствами, она мучилась, нервничала. – Попробуйте уговорить Машеньку не уходить из школы, пожалуйста, Георгий Алексеевич! Может быть, она Вас послушает. Меня она не хочет слушать, и собирается уходить из школы… Всё, что я смогу сделать… помочь, я постараюсь сделать.
Первое сентября. Линейка. Каждый класс на своём, отведённом красным мелком на асфальте, месте. Десятый класс. Повзрослевшие за лето девушки, были удивительны и прекрасны. Цветы не выдерживали конкуренции в борьбе с женственностью и очарованием. Сияющие глаза, оформившиеся линии тел, улыбки, красочные яркие платья, юбки, блузки, повторяющие плавные королевские движения – кружили голову. Глаза разбегались в попытках охватить эту безмерную красоту цветущего праздника жизни.
«Господи!! У тебя дома молодая жена, а ты пялишься на своих учениц!»
Увидев её, он замер от восхищения.
«Боже! Какая же она красивая!!»
Два огромных белых банта. Тёмно-коричневая школьная форма, отделанная белым гипюром. Короткая юбка оголяла идеальные ноги. Высокие каблуки ещё больше усиливали идеальность. Белоснежный фартук очерчивал и делал объёмной, выпуклой, осязаемой и без того впечатляющую грудь. Сердце остановилось, дыхание оборвалось.
«Машенька…»
Она сидела всё так же на последней парте. Рядом сидел новый ученик – Ангелов Евгений. Они весь урок шептались, а после сделанного замечания, писали друг дружке записки, и улыбались.
Евгений сдал документы летом. Принёс сам. Приехал на машине, зашёл к директору школы, потом к завучу. Затем поднялся в кабинет знакомиться: «Я буду учиться в Вашем классе, Георгий Алексеевич. Здравствуйте». От него пахло немного вином, одеколоном, сигаретами. На среднем пальце левой руки аккуратная золотая печатка. Смуглая кожа, независимое выражение лица, подначивающий взгляд. Разговор закончился недопониманием и лёгким взаимным раздражением. Собственно этого и следовало ожидать. Молодой учитель и новый ученик, разница в годах – всего десять лет, ученик, во внешнем облике которого сразу прочитывалось абсолютное отсутствие желание учиться, потому что это ему точно не нужно, а всё, что нужно, у него есть или будет, так или иначе. Этот аккорд первой встречи сохранился в их отношениях: всё время чуть напряжённые, обострённые, на грани конфликта.
За первые полгода учёбы Мария снова расцвела. Учёба пошла на лад. Исчезли подозрительные типы в её окружении, которые раньше поджидали во дворе школы после уроков. Посветлело лицо, засияли глаза. Всё было замечательно. Только одно смущало его. Порой – очень сильно. Везде и всегда Маша была с Евгением. Они вместе приезжали на его машине в школу, вместе уезжали – из окон кабинета физики он часто наблюдал эту картину. Все уроки, все перемены, все мероприятия классные и внеклассные – вместе. «Нехорошие руки», «плохое влияние». Настораживал именно этот момент, насколько правильным был этот парень. Который, практически, не учился, имел своевольный, своеобразный стиль жизни. Покуривал, попивал. Всегда имел в кармане деньги. И приобретал в классе, да и в школе определённый, «нездоровый» с позиций завуча, авторитет. Стало создаваться ощущение, что Маша опять начала «скатываться» в пропасть.
Пятница. Последний урок. Физика.
Пришло так называемое время «а поговорить?».
Звонок с урока.
– Ангелов, задержись.
Он сидел за партой не шелохнувшись. Подошёл к учительскому столу, когда все вышли из класса.
– Я знаю, Георгий Алексеевич, о чём Вы хотите со мной поговорить. – Он стоял там же, где несколько месяцев назад стояла Мария. Уверенный. Хитроватые прищуренные глаза смотрели спокойно.
– Хорошо. Рассказывай.
Не ожидая такой реакции, он словно споткнулся.
– Ну… мммм… – уверенность забуксовала.
– Начни с самого-самого начала. Так будет легче.
– Да, пожалуй… Первый раз Машу я увидел у нас во дворе, в беседке. В компании. Курили анашу. Мы только переехали, я ещё никого не знал. Потом ещё несколько раз встречались мимолётно в разных компаниях. Как-то встретились на дискотеке. Разговорились. Всю ночь потом до утра бродили по городу. С того всё и началось. В общем… Не умею я говорить громких слов. Мне хочется, чтобы у неё всё было хорошо. Обнять, защитить… Отвадил понемногу от неё всяких уродов, которые приставали и крутились вокруг, увёл из дурацких компаний. Теперь мы всегда вместе. Не знаю, как Маше, мне нравится. Меня тянет к ней… Наверное, это любовь? Наверное… Кажется и ей нравится быть со мной. Так что, не переживайте, Георгий Алексеевич, в обиду я Марию не дам.
Как иногда мало нужно, чтобы изменилось отношение к человеку. Этот разговор, который затянулся ещё на полчаса и не только о Маше, стал точкой отсчёта совсем других отношений. Евгений оказался разумным, вдумчивым, не по возрасту взрослым и рассудительным. С достаточно чёткой жизненной позицией. А этот подначивающий, провоцирующий вид, ехидный, насмешливый взгляд, ироничный голос – были защитной реакцией, границей между ним и Миром, между ним и Обществом.
Зародилось доверие, взаимное уважение. Появилась возможность делегировать некоторые моменты управления классом.
К окончанию школы их отношения развились в дружбу, которая возможна между учителем и учеником. Отношения Евгения и Марии стали вполне сложившимися. Не муж и жена, но и не просто так встречающиеся. Их перестала задевать даже завуч – женщина строгая и приверженица определённых моральных принципов и устоев.
Часть 4. Сущь
Каждый в борьбе с кошмарами идёт своей дорогой. Алкоголь, психиатр, медиумы, экстрасенсы, церковь…
Как и всё то, что делает индивидуальность неповторимой, уникальной и не похожей на всё остальное, ночные кошмары отгораживают личность от Вселенной, эго – от общества, разум – от тела. Кошмары выталкивают нас из повседневности. Особенно ночные, особенно из снов. Особенно, если сны основаны на реальных событиях.
Если исключить мистичность, события были вполне реальными. Это была реальная девушка. Мы ели реальные яблоки. Обсуждали реальные темы, и реально слышали и видели друг друга. Я даже несколько раз нечаянно касался её плеча, локтя, коленки. И приближающийся поезд мы слышали вместе. И горячая волна воздуха, летящая перед локомотивом, тоже реально толкнула меня в спину. А потом всё резко и неожиданно исчезло, словно и не было. Словно это сон, галлюцинация, мираж, наведённая на глазные нервы фантазия, объёмная голографическая картинка…
Кошмар – прообраз одиночества… Один из источников одиночества. Мы отдаляемся от людей, боясь выплеснуть в них свой ужас. Мы консервируем своё «я», в сомнении, что нас поймут. Мы отгораживаемся от всего, понимая, что никто не поможет.
Не сразу я ощутил тот высасывающий спокойствие вакуум одиночества. Чем дальше во времени уходил тот день, тем острее я ощущал пустоту. Непонятную, утомительную, ноющую пустоту. Словно было что-то и исчезло. А память в бессильных попытках бьётся в тёмном пространстве и не может озариться воспоминанием, ощущением бытия, данностью, объёмом, толчками пульса…
Одиночество…
Ты один в квартире. Ты один в центре пустыни. Ты один на необитаемом острове. Ты один на высоте двух километров на гребне неизвестной горной гряды. На каноэ отплыл в океан, и за поднимающимися волнами не виден берег – ты один.
В ночном городе, на перекрёстке, оранжевым светом пульсирует светофор, вокруг ни души – ты один. Поздней зимней ночью ты вышел из жарко натопленной избы во двор. Прошёлся по тропинке в сторону туалета и встал заворожённый. Чёрно-фиолетовый бархат неба расстрелян сумасшедшей автоматной звёздной очередью. Млечный путь пылает, словно Полярное сияние. Деревья завалены снегом. Вымороженный воздух давит бешеной тишиной на уши – слышно, как превращается в пар выдыхаемый воздух, и как по небесному ворсу скользит кристаллик падающей звезды. Твоё неуспетое загадаться желание зависает маленькой искоркой над сугробом. Ты один.
Ты один внутри несущейся в час-пик броуновской массы людей. Ты один в тесной суматохе супермаркета электроники. Ты один, стоящий за и перед кем-то, в вечерней очереди хлебной лавки. Ты один, когда надеваешь обручальное кольцо любимой девушке. Ты один, когда акушерка бьёт тебя по попке, чтобы твой крик развернул лёгкие и оповестил мир о твоём пришествии. Ты один, когда…
Всегда.
Любая биосистема стремится захватить максимальное пространство, заполнить собой весь доступный объём и вытеснить из недоступного для себя объёма все остальные биосистемы. Любая биосистема имеет цель – стать единственной. Единственной и неповторимой, гордой и одинокой.
Откуда же тогда эта неистребимая неутомимая неутолимая тяга к антиодиночеству? Откуда внутри эго зерно, которое, прорастая, пробивает и крушит любые бетонные и бронированные препятствия в желании оказаться с кем-то?
Одиночество…
Как понять, что ты не одинок? Каким таким маркером отмечает Вселенная неодиноких людей? Какую лакмусовую бумажку приложить – и куда приложить – чтобы понять: всё, я не одинок!?
Физическое присутствие людей вокруг – совсем не показатель отсутствия одиночества. Скорее, наоборот, от шевелящейся человеческой массы стараешься отстраниться, отгородиться, никого не подпуская в своё пространство.
От перебирания в памяти людей, с которыми сталкивала тебя жизнь, ты тоже не становишься менее одиноким. Было так, что несколько лет подряд встречал Новый год один. В доме никого, кроме меня. Ёлка мигающая, свет полумрачный, музыка тихая, стол скромный, хорошего коньяка бутылка. И я. Ни суеты, ни громких весёлых возгласов, ни пьяных выкриков, ни романтических танцев. Ничего из того, чем праздничная обстановка отличается от повседневности. И вот ты наливаешь в бокал коньяк, вспоминаешь кого-нибудь: лицо, глаза, улыбку, походку, одежду, хорошее или плохое, мысленно хлопаешь по плечу или нежно приобнимаешь, говоришь тёплые слова… И чувствуешь, чувствуешь, насколько ближе этот человек, чем, если бы его локоть упирался тебе в бок за праздничным столом… И так с каждым. Один за другим. С любым, кого захотел, с любым, кого вспомнил, с любым, с кем интересно… И заканчивается одна бутылка, а не чувствуется размытости сознания, опьянения взгляда. Наоборот, сближение, общение, родство обволакивает приятной теплотой и нежностью. И заканчивается вторая бутылка… И наступает утро, и ощущение выпирающей полноты долго ещё не даёт успокоиться. Только-только посветлело. Из тёплого помещения выскакиваешь на улицу, орёшь во всю глотку, задыхаясь от морозного воздуха:
– Ааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааа!
словно заново родившись, входишь в новый день, в новый год, в новую жизнь…
Казалось бы – вот оно лекарство. Ан нет. Проходит время, и состояние антиодиночества элиминируется. Снова чувствуешь странные холодные поскрёбывания на сердечной мышце железными коготками.
Но, наверное, это шаг в верном направлении. Когда мы чувствуем душевную близость, ментальную близость, тогда мир выглядит совсем по-другому. Влюблённый переносит центр своего эго в предмет своей любви… Он не ощущает одиночества. Душа счастлива, глаза сияют, адреналин бурлит, тестостерон сублимировался в мозг. Реально, или своим воображением, он переносит душу своей возлюбленной в освободившееся место. Переносит, словно семечко, высаживает в новенький пустой цветочный горшочек, заботливо укладывает, присыпает землицей, поливает. А потом радостно восклицает: «Я не один! Я не пустой! Внутри меня колышется маленький огонёчек, живёт маленький росточек, плещется струйка весеннего родничка!». Странный симбиоз – чужая душа в чужом теле – создаёт видимость гармонии, когда одиночеству нигде нет места. И так как этот процесс взаимный, то влюблённые одиночества не наблюдают. Но если не наблюдают, это ещё не факт, что оно отсутствует. В сильном тумане не видно рифов у берега, но они есть… есть…
Э-ге-ге-йские какие рифы!! Со всего размаху приливной волной – шмяк об них. Да так, что сердце вырывается из груди и шлёпается в мокрый песок, забрызгивая кровью берег, метров на десять вокруг, которую всю до капельки смывает вторая волна. Ничего не остаётся…
Не может другая душа жить в твоей Вселенной бесконечно! Она заскучивается… Она просится домой. Туда, где комфортно, и, чёрт бы с этим одиночеством!
Истинно говорю вам: у человека должно быть место, где он должен бывать один. Каждый сам для себя ищет это своё место для своего одиночества.
Я не говорю про уединение. Уединение – это отсутствие людей вокруг той границы, которую ты определил для себя7. Сидение в автобусе, скамейка в парке, комната, квартира, необитаемый остров, пустынь… Уединение доступно почти каждому. Достаточно поднять барьер, включить фильтры, вставить заглушки – вот тебе и уединение. Для кого-то это туалет, в котором, закрывшись, удаётся отгородиться от всего мира. А если повезёт, то умудряется ещё и читать, вырубая рубильник с названием «действительность» минут на двадцать. А кто-то прячется в кафе, сидя у огромного – с потолка до пола – окна, словно за гранью реальности, наблюдая, как в осенней мокроте суетливо бегут люди домой – кто с зонтом, кто нервно подняв плечи к голове, кто сгорбившись под капюшоном. Некоторые – идут «в люди», как Великий комбинатор, который «расхаживал по городу. Томясь жаждой деятельности, он переходил улицы, останавливался на площадях, делал глазки милиционеру, подсаживал дам в автобусы и вообще имел такой вид, будто бы вся Москва с её памятниками, трамваями, моссельпромщицами, церковками, вокзалами и афишными тумбами собралась к нему на раут. Он ходил среди гостей, мило беседовал с ними и для каждого находил тёплое словечко».8 Кому-то нужно наполнить ванну специями и пеной, выключить электрический фальшивый свет, зажечь в углу ароматическую свечу, и отдаться самой себе, погружая в себя сначала один пальчик, потом – два, потом – три…