– Максим, сразу за саркофагом труп, – предупредил Хетумян.
Криминалист подошёл, держа второй штатив с лампой.
Райенвальд посмотрел на стену с нишами. Рельеф внизу изображал сюжет из жизни: человек ехал на колеснице. Пилястры по бокам центрального отверстия усеяны ярко раскрашенными рельефами предметов. Наметанный глаз следователя выцепил из многообразия предметов меч, шлем, топор, кувшин, моток веревки, какой-то половник, чашу, птицу, собаку… Райенвальд встряхнулся. Он здесь не за тем, чтобы созерцать древности. А жаль. Вздохнул. Обошел саркофаг.
Ещё одно потрясение!
– Почему он тоже синий? – пробормотал следователь под нос на грани слышимости.
Но криминалист услышал.
– Синюшность кожных покровов, по мнению судмедэксперта, обусловлена гиповентиляционным синдромом, возникшим вследствие травмы грудной клетки.
– Он умер от этих ран?
Труп мужчины средних лет лежал на спине. Глаза были закрыты. Часть от шеи до талии представляла сплошное красное месиво, кое-где торчали сломанные ребра. В остальном тело было на удивление целым.
– Предварительный осмотр раневых каналов показал, что скорее, нет. Раны посмертные. Но нужны, конечно, гистологические исследования. Очевидно, умер он от травм, вопрос: каких. Сердце извлечено post mortem[1], – «успокоил» Хетумян.
– А-а…
– Сердце не нашли, – предварил он вопрос следователя, – документов, телефона при жертве не обнаружено, только ключ-карта от гробницы. Предварительные мысли такие…
Криминалист почесал подбородок, сосредотачиваясь.
– Жертва – мужчина сорока пяти лет, Антон Рябцев, опознан руководством, работал охранником здешнего усадебного комплекса. Пришел он сюда на своих ногах, на обуви жертвы следы песчаника с лестницы. Вообще тут знатно потоптались все кому не лень, так как тело обнаружили в дальнем углу не сразу. Следы обуви, обнаруженные при съемке и очно, мы зафиксировали, сравним со взятыми у сотрудников. Потожировые следы с поверхностей тоже сняли, ультрафиолетом и лазерным лучом каждый сантиметр просветили, отпечатки для сравнения взяли у присутствовавших и у жертвы, на дактилоскопическую пленку скопировали, для ускорения отсканировали портативным сканером и послали в лабораторию; кровь, волосы, образцы песка – все собрали… – привычно перечислял Хетумян. – На шее жертвы обнаружены следы рук в кожаных перчатках, судя по гладкой поверхности и размеру пор, перчатки из кожи хорошей выделки, дорогие. Но его не душили, а крепко держали за шею, нет характерных для удушения полулунных ссадин на боковых поверхностях. Однако особенности трупных пятен, цвет кожных покровов головы и шеи, внутрикожные кровоизлияния указывают на механическую асфиксию. Подкожная эмфизема не ограничена зоной вокруг… дыры… Короче, нужна биохимия, гистология, вскрытие, в конце концов. В раневые каналы особо не лезли, нужно дождаться медэкспертизы в условиях лаборатории.
Эксперт перевел дыхание.
– Исходя из найденных следов, умер он не здесь, а вероятнее, на алтаре, за саркофаг его перенесли. Причем, положили на полиэтиленовую пленку, что говорит о том, что следы хотели скрыть, а труп вынести. Пленка местная, осталась от упаковки ценностей, когда их переносили в усадьбу. Вероятно, убийцу (или убийц) спугнули сотрудники, пришедшие забирать свои артефакты. Это решение было принято в последний момент, куратор будущего музея забоялся, что из-за всей этой слякоти что-то может промокнуть.
– Убийца должен был испачкаться в крови?
– Да.
– Мы опросили присутствующих, в районе холма никого из посторонних или окровавленных не видели, – включился Ковальчук.
В дверном проеме показалась голова лейтенанта Круглова.
– Там бригада за телом приехала, спрашивают, можно забирать?
– Ты будешь еще что-то осматривать? – спросил Хетумян у следователя.
– Да, в целом, все понятно, – задумчиво протянул Райенвальд.
– Запускайте, пусть пакуют, – скомандовал криминалист в сторону выхода.
Голова исчезла.
Пользуясь ярким светом, следователь сделал для себя несколько фотографий на смартфон. Обратил внимание: значок уровня сигнала сети показывал ноль. Мобильная связь не пробивалась сквозь толщу глины и камня. Он обошел гробницу по периметру, фотографируя интерьеры тоже. Подойдя к выходу, услышал голоса на лестнице – работники морга экспертно-лабораторной службы спускались, шурша мешком для переноски трупа. Напоследок оглянулся. Как там лейтенант охарактеризовал обстановку в протоколе? Зловещая и таинственная? Литературный пассаж больше не казался следователю забавным. Уровень кислорода в воздухе еще снизился. Каменный потолок, казалось, наваливался сверху, пытаясь раздавить живых, что без приглашения явились в дом, предназначенный для мертвецов. Было душно, но холодно. Райенвальд отступил, пропустил бригаду внутрь, и с облегчением поднялся на поверхность.
Через полчаса труп увезли. Окончательно стемнело, дождь прекратился, но холодный ночной воздух пронизывал сыростью. Райенвальд застегнул пальто.
Перед тем, как разъехаться, мужчины закурили.
– Интересно, – прервал тишину неугомонный Ковальчук. Казалось, ничто не может испортить капитану настроение. – Как убийца в одиночку собирался выносить труп по крутой лестнице, рискуя к тому же быть замеченным, если три человека ковырялись с этим полчаса.
– Это всем интересно. – Райенвальд курил и смотрел в темноту. Туда, где остался проход внутрь кургана. – Нужно составить список всех окрестных колдунов, сект и прочих сумасшедших. Религиозных фанатиков тоже, – обратился он к полицейскому.
– Верующие вообще с глызду съехали, – вставил Величко, – осаждали поместье, пока тут охрану не усилили, теперь вон в городе митингуют.
Райенвальд продолжил:
– Мне нужны сведения обо всех сотрудниках, что здесь работают, и о недавно приехавших людях в ближайшем городе, обо всех, в районе, кто вышел из тюрьмы, или из психушки, ещё – список местных воров. И кладоискателей. И бомжей. Само собой разумеется, досье на труп… э-э… на убитого, и вся информация о семье, друзьях, из ЗИЦ.
Он прервался, посмотрел на часы. По старинке он предпочитал экрану смартфона наручные. Фосфоресцирующие стрелки показывали девять вечера. «Ехать два часа, домой успею вернуться до полуночи», – подсчитал он.
Через лес до города доехал без приключений. На МКАДе перевернулась фура, и образовалась пробка. В квартиру Райенвальд вошел без одной минуты двенадцать.
«Хороший знак», – пронеслось в голове.
Следователь не стал ужинать, лег спать и мгновенно уснул.
4
– Про экскурсию вы пошутили? – спросил у Райенвальда лейтенант Круглов.
Они миновали ворота, проехали по длинной вымощенной плиткой подъездной дорожке, и запарковались около большого отреставрированного дома, но следователь сидел в машине, не спеша выходить.
Утро выдалось почти хорошим. Дождь, идущий всю неделю, ненадолго прекратил изливаться потоками, перейдя в режим мелкой мороси. Водяная взвесь, парившая в воздухе, радовала просто тем, что она не дождь. Редкие встречные работники усадьбы, вероятно, полагали, что на улице скорее сухо, чем мокро, и пренебрегали зонтами. Низкие мрачные тучи нависали над поместьем, но лишенные подпитки лужи, постепенно подсыхали, частично просачиваясь в грунт.
– Совсем нет, – покачал головой Райенвальд. – Я позвонил и попросил сопровождающего. Кого-то, кто мог бы рассказать об этом имении, истории его постройки, и откуда в подмосковной глине взялся древний могильник. Нам сейчас любая информация важна. Кроме того, вы когда были на исторической экскурсии последний раз? Воспользуемся служебным положением. Это же просто-напросто интересно!
Лейтенант молча кивнул. Райенвальд буквально забрал его с работы под предлогом необходимости оперативных действий. Впрочем, Круглов не возражал. Если бы не эта поездка, сейчас бы на него навесили кучу однообразной бумажной работы, которую по негласно сложившимся правилам всегда перекладывали на младших по званию. Следователь, сделав крюк, заехал за ним по пути из столицы, немало удивив всех в отделе, и любезно довёз до поместья на комфортабельном немецком автомобиле. В противовес вчерашнему вечеру, сегодня он вел себя дружелюбно, и оказался вполне себе приятным собеседником. Хотя и по-прежнему – пижоном. Райенвальд снова оделся во что-то не по погоде светлое, правда, утеплился: из под короткой коньячного цвета дубленой куртки виднелся высокий ворот белого свитера. Один раз случайность, два раза – закономерность, подумалось Круглову. Он разделял нежелание следователя вылезать наружу, хотя сам был в непромокаемой куртке с капюшоном и подходящей для сельской местности обуви.
Они сидели в салоне, и смотрели, как от внутреннего дворика, огибая стоящий в центре фонтан, приближается девушка, одетая в джинсы, пуховик, большой шарф, укутывающий подбородок, и бейсболку, скрывающую в тени черты лица.
Девушка постучала в стекло со стороны водителя, и следователь, наконец, выбрался из машины. Лейтенант последовал его примеру.
– На сегодня я ваш гид, – поздоровавшись, деловито сообщила девушка мужчинам. – Можете звать меня Нелли. Вас интересуют какие-то конкретные сведения об усадьбе?
– Нас интересует все, – ответил Райенвальд.
– Хорошо, – согласилась девушка, – давайте, чтобы не мокнуть, поднимемся на крыльцо.
Она развернулась, приглашая следовать за собой, и пошла в сторону дома. Обойдя шикарный мраморный фонтан в виде чаши, поддерживаемой римскими атлетами, они прошли несколько метров, поднялись по лестнице и оказались под защитой классического портика, образованного белоснежными колоннами, увенчанными треугольным фронтоном. Само здание окрасили в приятный глазу светло-желтый цвет, отделка была матово-белой. Вход вел в большое двухэтажное здание, построенное в стиле позднего классицизма. По бокам стояли два флигеля в том же стиле, они были смещены относительно главного дома, и, таким образом, постройки образовывали большой подковообразный двор с фонтаном в центре.
– Итак, господа… – провожатая профессиональным жестом экскурсовода по дуге обвела рукой территорию усадьбы. – Мы с вами находимся в Богородском, бывшем поместье графа Дмитрия Гурьева. Это был блестящий государственный деятель эпохи императора Александра I. Разгар могущества Гурьева пришелся на начало девятнадцатого века и времена Отечественной войны 1812 года. Однако богатым и могущественным граф был не всегда. Да и графом стал далеко не сразу. Своим возвышением наш сановник обязан собственной прагматичности, способности тонко чувствовать момент, а также перспективным знакомствам. И немного – счастливому случаю.
Она сделала небольшую паузу, испытующе посмотрела на слушателей и, убедившись в их заинтересованности, продолжила.
– Будучи выходцем из небогатого дворянского рода Гурьевых, Дмитрий Александрович получил, как и многие ему подобные, домашнее образование, и поступил на службу в лейб-гвардии Измайловский полк. В какой-то момент ему улыбнулась фортуна – он познакомился с графом Скавронским, влиятельным молодым миллионером и внучатым племянником Екатерины I. Ровесники быстро сдружились, вместе путешествовали по Европе, и Скавронский немало поспособствовал старту служебной карьеры Гурьева. Пользовался Гурьев и покровительством фаворита Екатерины II графа Григория Потемкина, после женитьбы своего друга Скавронского на племяннице Потемкина.
Кажется, наш дворянин имел всё, о чем можно мечтать: достаток, молодость, образованность и придворный чин. Но Дмитрий Гурьев желал славы и признания самых верхов российского общества. Род его был недостаточно известен и почтенен, и кичливая родовитая знать не очень хотела видеть в своих рядах амбициозного «выскочку». «Проблему» недостаточной знатности Гурьев решил старым, как мир способом – выгодным браком. Он женился на графине Прасковье Николаевне Салтыковой, представительнице древнего и славного дворянского рода. Получив изрядное приданое, Дмитрий Александрович стал весьма богатым человеком. Графиня слыла женщиной любезной и светской, и сделала карьеру при дворе, получив придворное звание статс-дамы. Женитьба ввела Гурьева в круг столичной аристократии и приблизила к императорскому дому.
Благодаря протекции графа Потемкина Гурьев, перейдя на придворную службу, последовательно получает разные придворные чины, и в итоге выслуживает должность гофмейстера при дворе великого князя Александра Павловича, будущего императора.
– Ой!.. – перебил лейтенант Круглов.
Он по-школьному поднял руку с вытянутой ладонью и смущенно попросил:
– А вы могли бы переводить всех этих «обер-шталмейстеров» и «камер-юнкеров» на русский? Или хотя бы проводить аналогии? – Он окончательно смутился.
– Конечно, – улыбнулась в знак согласия Нелли, – гофмейстер «по-нашему» – управляющий дворцовым хозяйством и штатом придворных, – объяснила она.
– После воцарения Александра I Гурьев был назначен управляющим Императорским кабинетом, то есть, фактически – карманными деньгами императора; и – товарищем министра финансов. Товарищ – это заместитель. Министр в силу возраста часто болел, и дела министерства почти единолично вел Гурьев. Вскоре он был пожалован в действительные тайные советники… Это – гражданский чин для высших государственных чиновников, соответствует, например, чину генерала рода войск, – ответила она на умоляющий взгляд рыжего лейтенанта.
– Через пару лет Гурьев становится министром уделов. И остаётся на этом посту до конца жизни.
Экскурсовод задумалась.
– Удельное ведомство управляло имуществом: удельными землями, имениями и удельными крепостными крестьянами императорской семьи. Вероятно, самая ближайшая современная аналогия – Управляющий делами Президента… В дальнейшем, при протекции друзей, наш вельможа выбивает себе пост министра финансов и членство в Государственном совете. Государственный совет в нынешнем виде – Совет федерации, – уже привычно уточнила она.
– Иными словами, – подытожил Райенвальд, – наш граф в современном представлении – управляющий президентской резиденцией в Кремле; глава Управления делами Президента; сенатор Совета Федерации; министр финансов; и гражданский чин уровня генералов и адмиралов. И все это практически одновременно. При этом у него ещё имелась богатая, как падишах, жена, успешная карьеристка. Да он просто лаки мэн[2], этот дворянин! – усмехнулся следователь.
– Совершенно верно, – удивленно согласилась Нелли.
Все это время демонстрировал интерес и задавал вопросы рыжий. Он даже поснимал виды на фотокамеру, висевшую у него на шее. Блондин же любовался окрестностями, и по его непроницаемому лицу невозможно было понять, слушал ли он гида, или пребывал в своих мыслях.
– Ещё он был почетным членом Академии наук, управляющим Императорским Санкт-петербургским фарфоровым заводом, награждён орденами Святого Владимира, Святого Александра Невского, Святого Андрея Первозванного.
– Слишком много для одного человека, – восхитился лейтенант Круглов.
– Несомненно, личность сколь неординарная, столь и противоречивая. Имел множество недоброжелателей. Проводил, как министр финансов, непопулярные реформы. Повысил существующие налоги и ввел новые. Говоря современным языком, – Нелли бросила быстрый взгляд на Круглова, – налог на проценты по вкладам и налог на недвижимость. Ввел заградительные таможенные пошлины, чтобы стимулировать развитие отечественной промышленности. Но также был автором проекта реформы освобождения крестьян, стоял у истоков Государственного коммерческого банка. Тринадцать лет продержался министром финансов и ушел в отставку. Официально – по собственному желанию и состоянию здоровья. Неофициально – из-за разногласий с другими членами Госсовета и растрат. Выделенные правительством деньги на помощь голодающим он истратил на покупку имения для собственных нужд.
– Чиновники-любители красивой жизни, женщин и казённых денег и в наши дни не редкость, – хмыкнул Райенвальд.
– Граф жил на широкую ногу, чуть не всякий день устраивал приемы для дипломатов, придворных и высших чиновников. Имел славу бонвивана и гурмэ. На его изысканные обеды приходили многие высокопоставленные господа. Сохранилась память о множестве блюд, рецепты которых он коллекционировал. Вы также могли слышать о знаменитой гурьевской манной каше со сливками, орехами, цукатами и медом. Строго говоря, это не каша, а десерт. Крепостного повара, придумавшего рецепт каши, Гурьев выкупил за меру золотых червонцев. Мера – старинная ёмкость объемом около 26 литров, – весело пояснила Нелли. – Все эти исторические блюда мы планируем ввести в меню музейного кафе.