– Будет, будет, – растерянно ответил Олег, словно это был какой-то пароль. Поглядел на сигарету. – Наверное, греет?
– А то. – Новый знакомый задрал голову, выдохнул дым в рыжевато-серое небо. – Заодно мозги прочищает. Ладненько, потопаю.
Спрыгнул со спинки скамейки и, перемахнув через перила, оказался на крыльце.
– Эй! Эй, погоди! Слушай, как до института дойти?
– Вон сюда между домами, – махнул парень. – Там вдоль шоссе налево до развязки и потом вперёд, сразу увидишь главный корпус.
Надо же. И не подумал удивиться, что Олег не в курсе, как попасть в институт.
– Спасибо…
Глава 6. Институт
Шоссе, вдоль которого торчали институтские корпуса, выглядело настолько унылым, что хотелось развернуться и броситься вон. Погустевший с утра туман скрыл всё по ту сторону дороги; не факт, что я вернусь, не заблудившись.
Вернусь. Не так уж сильно и хотелось. Я подумал о комнате в общаге, плюнул под ноги и пошёл вперёд. Оранжевые корпуса вздымались всё выше, давя громадой. Где-то между зданий мелькали бледные огни. Что за секретное производство тут такое?
Снег под ногами чавкал так громко, что закладывало уши. Ботинки опять промокли. Мама ещё осенью всё звала в магазин, но то то, то это, то ещё какие дела… Вот и остался в дырявых ботах.
С каким-то отчуждением я подумал, что хорошо бы заболеть; в болезни время пройдёт быстрее.
– До чего – быстрее?
Последние дни я брёл, как в вязком, по щиколотку, болоте – от вешки к вешке. От звонка отцу до звонка Натальи. От встречи с ней до разговора об арендаторах. От утра с той странной семейкой до слов комендантши. От стен комнаты до толстяка и Кати. От пустой ночи до кирпичных оранжевых ворот проходной. И опять я чего-то ждал. Что-то маячило впереди. Что-то там было впереди. А я не знал.
Столько дверей… Пропуск у меня был не электронный, обычная бумажка. Наверно, надо кому-то показывать.
Но и показывать никому не пришлось: я дёрнул первую попавшуюся дверь, миновал тёмный и низенький коридор и вынырнул на другом конце узкого здания проходной. Вышел – и, словно Алиса, провалился в кроличью нору. Тут была та же зима, те же коричневые, усыпанные песком дорожки и кривые чёрные стволы. Но… Веселей, что ли. Белей. Чище. Перед входом росли разлапистые ёлки – вкрапления изумрудов, на которых отдыхал глаз. Яркие кирпичные стены, красные лавки, цветные стёкла прямо над входом… Будто на праздник попал.
– Тёма! – навалились сзади, заорали в ухо, с налёту шлёпнули по спине так, что я чуть не полетел носом в снег. – Тёмыч! Договорились же у столовки встретиться. Ещё лабу доделать, ты чего копаешься? Ой… Прости. Прости… За другого принял…
– Да ничё.
Позади меня стоял мелкий парень в шапке набекрень и расстёгнутой куртке. В руках он держал рулон бумаги – видать, чертёж, – переступал с ноги на ногу.
– Всё в порядке? Точно?
– Да, да.
– Прости ещё раз. Обознался. Тёма придурок…
Парень поскакал прочь, а я решил проделать тот же фокус, что и у крыльца общаги.
– Эй! Слушай… А как… ну, расписание посмотреть?
Вот дурак. Надо было хоть легенду придумать, почему я ничего не знаю. Этот парень оказался не так прост, как тот чувак у общаги: у него от удивления брови полезли под чёлку.
– Я из другого универа перевёлся, – растерянно оправдался я.
– А-а, – затряс головой парень. – Скачай приложение, там есть и расписание, и преподы. А бумажное напротив столовки висит. Я в столовую сейчас, хочешь, пошли.
– Спасибо…
– Андрей.
Он протянул руку. Я с некоторой паузой подал свою. Ладонь у Андрея оказалась мягкой, влажной.
– Артё… Тьфу ты! Олег!
– А из какого универа?
– Питерский политех, – без заминки назвал я. Политех был единственным техническим вузом, который я знал.
– Круто! У меня там братюня учился. А чего перешёл? Переехали?..
– Да. Можно и так сказать, – буркнул я, уже желая, что пошёл с этим Андреем. Братюня у него там учился… Ещё выведет на чистую воду, болтушка. Не собираюсь я всем встречным-поперечным рассказывать про свои дела.
– У нас тоже круто, – обнадёжил Андрей. – Декан норм. Ректор тоже нормальный. На сайте недавно поставили кнопку «Вопрос ректору», и, прикинь, он даже отвечает! Я на радио работал, однажды не запись пустили, а прямо эфир. И просочилось… Ну… Мы думали, всё, всех отчислят. А ты прикинь, ограничилось тем, что в итоге на собрании нам сказала замректора: впредь чтоб слова «ректор» и «попа» в одном предложении не стояли! И всё! Мы сидим в радиорубке, ни живы, ни мертвы. Она ушла. День проходит, два, три… Ничего. Сессия прошла, никого не завалили. Потому что ректор – нормальный мужик!
– А декан кто такой? – только чтобы прервать болтовню, без всякого интереса спросил я.
Андрей остановился. Настороженно спросил:
– В Политехе разве деканов нет?
– Есть. Просто…
– Просто ты не из универа, да?
– Ну… Я только на подготовительные курсы ходил, – вывернулся я. – Так декан-то кто такой?
– Глава факультета.
– А какие у вас есть факультеты?
– Теоретическая физика, экспериментальная физика, кибернетика. Что-то там ещё про информационные технологии.
– И как? По ЕГЭ берут?
– По ЕГЭ и по олимпиадам.
– Ага…
– Ну, вон столовая. —Андрей указал на длинное одноэтажное здание с такими же, как при входе, цветными окнами. – Там напротив дверей расписание всех факультетов. А деканаты все в главном корпусе.
Он уставился выжидающе. Я мотнул головой.
– Спасибо. Разберусь.
Андрей исчез. А я ни фига не разобрался: в чёрно-белом плакате на всю стену, разграфлённом, полном сокращений и диких названий, не было даже толком написано, чему учат на каждом из факультетов. Я решил, что позже посмотрю отзывы в интернете или просто выловлю кого-нибудь у проходной и расспрошу под видом абитуриента. А пока пойду в столовую. Со вчерашнего утра, кроме этой картошки несчастной, крошки во рту не было.
В столовой было малолюдно и пахло невкусно: мокрыми тряпками, чем-то солёным. К горлу привычно подкатила тошнота, но аппетит это не перебило. Я шагнул за перегородку к линии раздачи и быстро осмотрел предложенные блюда. Увидал запеканку со сгущёнкой и побежал к кассе:
– Запеканку с чаем будьте добры…
– Пятьдесят три.
Положил на блюдечко с голубой каёмкой пятьдесят рублей бумажкой и ещё три металлическими по рублю. И встал, в ожидании, пока мне дадут тарелку. Кассирша меж тем не торопилась, считала у себя в ящичке деньги, на меня не смотрела.
– А… Запеканку-то?..
Она воззрилась на меня, как на идиота:
– Так возьми!
– С прилавка прямо?..
– А откуда ещё?
Я пожал плечами, скрывая смущение, отошёл от кассирши подальше и потянул к себе ближайшую тарелку с запеканкой, на которой щедрой лужицей желтела сгущёнка. Взял с верхней полки стакан чаю. Балансируя, отошёл от линии раздачи, приглядел себе в углу пустой стол и уселся там. Сообразил, что опять без вилки. Пришлось вернуться к лотку у кассы, где лежали столовые приборы. Кассирша мазнула по мне взглядом, но без всякого узнавания. Я поскорей отошёл к своему столу. Воткнул вилку в запеканку, и есть резко расхотелось. Пелена, разошедшаяся было перед глазами, снова сошлась, на хребет, пригибая к блестящему синему столу, рухнула тяжесть. Резко заболела голова. Перед глазами замелькали студенты, задвигалось, затрещало, в уши полезли звон, голоса. Я откусил запеканку, и она показалась несолёной. Я посолил из белого стаканчика, просыпал. Заныли вчерашние ранки от картошки – будто обожгло. Я помотал головой. Ворот душил, хватало воздуха. Всё вокруг завертелось, смешалось в карусель. В левое ухо всё лез, ввинчиваясь, механический голосок… Что я здесь делаю? Почему я тут? Как всё это произошло, что случилось? Мама… Мам!..
Вспомнилась школа. Что к чему школа? А к тому, что без ЕГЭ ведь не поступишь… Денег на платное у меня хватит, только если только отцовых кукол продать. Но Наталья же сказала: подожди пока, не лезь. Она, по ходу, в теме: отец, видать, рассказывал… Ладно, ладно… Что-то надо делать со школой. С деньгами. С куклами. Со всем этим…
В поле зрения ворвалась чья-то рука, на стол опустилась пёстрая афиша. Звонкий бесполый голос позвал:
– Приглашаем на поэтический вечер!
Я вскинул голову, но тот, кто положил афишку, уже болтал с ребятами у соседнего стола. Я так и не понял, пацан это был или девушка: некто коротковолосый, в снежно-белой безразмерной толстовке.
Такая же ослепительно белая афиша резала глаз. Я смял её. Потом разгладил.
Клуб поэзии. Надо же… Тут и клуб поэзии, и радио. Хорошая самодеятельность. Когда там у них этот поэтический вечер? Надо же, сегодня! Аж через полчаса, в главной библиотеке. Оперативно реклама работает, однако…
Пойти, что ли. Всё равно делать нечего.
Голова всё ещё кружилась. Я поднялся, через силу отнёс тарелку с расковырянной запеканкой на стол с грязной посудой и побрёл к выходу. Силы как будто выжали; я чувствовал себя шариком, из которого сцедили воздух. Чпок-чпок – шарик вылетел из столовой. Чпок – забыв шапку, оказался на улице. Чпок – побрёл в сторону главного корпуса, за которым, судя по карте, располагалась библиотека, где и собирался поэтический клуб.
Что я там забыл? Какая такая поэзия?
Что угодно, лишь бы забить тоску.
***
Пока я отыскал вход в библиотеку (какая-то пристройка на задах здания, спереди и с боков – одни окна, дверей нет), пока сдал вещи в гардероб, пока нашёл абонемент художественной литературы – полчаса уже и прошло.
В афишке было указано «пом. двести восемь». «Пом.» – это что? Помойка? Помывочная? Оказалось – помещение: крохотный закуток в компьютерном зале, отгороженный от читальни стеллажами с советской энциклопедией.
Здесь вообще всё было по-советски: ковёр, столы, шторы с узорами, сухие цветы в вазе. Сначала я думал, что заблудился, явился не туда. Подошёл к кафедре, за которой сидела молоденькая очкастая библиотекарша, но только открыл рот, как услышал из-за угла:
– Ну, дорогие друзья, начинаем ежегодный поэтический вечер! Поблагодарим гостеприимный художественный абонемент, принимающий наш клуб уже который год… Обычно мы собираемся намного скромнее, постоянные члены клуба подтвердят. Но на традиционный Призрачный Февромарт всегда устраиваемся здесь, вот уже девятнадцать лет. На будущий год будет юбилей, и, может быть, мы договоримся с ректором, сможет провести вечер в актовом зале… Пока заглядывать наперёд не будем и начнём наш с вами вечер стихов.
Голос был старческий, дребезжащий, но такой… глубокий. Мерный. Я заслушался. Вздрогнул, когда библиотекарша окликнула:
– Вам что, молодой человек?
– Вечер поэзии – это там, да?..
– Да, да. Идите. Они только начали. Сядьте там с краешку…
Девушка махнула за стеллажи, я обогнул длинный, низкий шкаф и вынырнул из полумрака библиотеки на ярко освещённый островок столов, сдвинутых среди компьютерного зала. Компьютерным его можно было назвать с большой натяжкой: штук пять пожелтевших мониторов с выпуклыми экранами, пучки проводов, аккуратно схваченные синей проволокой, старинные коврики для проводных мышек… Немудрено, что за этими мамонтами никто не работал. Зато за столом народу было полно: больше девушек, но парни тоже сидели. Все они скучились вокруг пожилой женщины с высокой седой причёской – она-то и говорила так понравившимся мне мелодичным, глухим голосом.
Стараясь не привлекать внимания, я сел за крайний стол, слегка отодвинул монитор, чтобы лучше видеть происходящее, и уселся уж было поудобней, когда пожилая председательница, пересказывавшая историю клуба, закончила и заявила:
– А теперь хватит болтать, друзья мои дорогие. Будем читать стихи! Я – как мешок, доверху набитый стихами! На любую тему найдётся стихотворение. Вот и мы с вами сегодня будем читать на любые темы… Начнём, конечно, с собственных. Напоминаю, что в конце мы выберем победителей в состязании авторов и чтецов. Если что-то читаете – участвуете в конкурсе по умолчанию. Если не хотите участвовать, объявляйте это перед чтением… Ну… Кто желает первым?
Я усмехнулся про себя. Какой идиот вызовется первым? Кому вообще не стрёмно свои стихи читать вслух? Состязание ещё устроили… Но, к моему огромному удивлению, круг закопошился. Студенты запереглядывались. Интересно, они все настоящие студенты, или есть как я, бродяжки залётные?.. Надо же, стихи ещё сочиняют. Шепчутся, подталкивают друг дружку, а первый-то так и не вызывается…
– Друзья?.. – подбодрила председательница.
Ну-ну, жди, как же, вызовется кто-то, как бы не…
– Катенька? Конечно, давай, давай. Что ты нам прочитаешь?
Катя – та самая, вчерашняя Катя! – сидела ко мне ближе всех, но спиной – потому-то я её не узнал. Лихорадочно, стремясь успеть, пока она не начнёт читать, я перебежал за стол напротив, чтобы видеть её лицо. Кажется, она краем глаза заметила движение – покосилась, нахмурилась, но вернулась к разложенными на столе бумажкам.
– Катюша?..
Народ почтительно примолк. Я тоже замер. Кто-то шепнул:
– Про рыб прочитай…
Про рыб? Тут, выходит, и поклонники есть, знатоки творчества?..
– Эдда Оттовна, я про театр кукол. Неконкурсное.
Я вздрогнул. Закружилась голова, дёрнулась тень от настольной лампы. Все звуки остановились; стих шорох страниц, щёлканье мышкой; выключили голоса.
– Я не пойду в театр кукол.
Там что-то… что-то неживое.
Там брошен тюль на чёрный угол,
Там пляшут тени под рукою.
Там алебастровые люстры,
Там фееричные сонаты.
Там танцы, окрики и бюсты,
Там где-то вход в чертоги ада.
Катя читала, седая Эдда Оттовна мерно покачивала головой, а у меня с каждой строчкой переворачивалось что-то внутри. Перед глазами поднималось знакомое закулисье. Оживал отец. Оживали в его руках пыльные куклы.
Щелчок, и судорожно леска
Взлетит, а следом вспрыгнет локоть,
И куклы встанут в арабески,
И куклы живы, кривы, ловки.
Стены библиотеки расступились, столы и люди отошли в тень. Их заменили картины из такого глубокого детства, что до этой секунды я не был уверен, что помню их. Я ощутил свою руку сжатой в огромной ладони отца. Запахло воском, клеем, папье-маше, нагретой на софитах пылью. Я снова был там, с батей, в том театре марионеток, где он нашёл Кабалета.
Покажут нити: мы ведомы.
Нить отзовётся резким смехом.
Завалит окна пудрой снега.
Я не пойду. Там тьма в том доме.
Катя замолчала. Прежде, чем раздались первые хлопки, я бросился вон, выскочил из библиотеки и, задыхаясь, побежал к проходной. До закрытия банка, из сейфа которого отец умолял забрать кукол, оставалось полтора часа. Я успею.
Глава 7. Банк
Олег бежал, как не бегал кросс перед военными сборами в десятом. Задыхаясь, оскальзываясь, яростно дыша ртом. В голове, подгоняя, звучал Катин голос: покажут нити: мы ведомы. Нить отзовётся резким смехом… Ему тоже хотелось смеяться; может быть, сказывались недели напряжения и тоски.
Когда-то покидают нас любые печали. Олег знал, печаль об утраченной жизни не рассеется ещё долго. Но, подвластная услышанному стихотворению, она словно сдала одну из позиций, с хрустом отступила… Он чувствовал: тоска вернётся. Но пока есть передышка, несколько часов, может быть, дней покоя. Кто-то взмахнул рукой, и его временно отпустило. Щелчок, и судорожно леска взлетит, а следом вспрыгнет локоть… Кто-то и его дёрнул за ниточку: накипь на душе разошлась, а тело послушно шевелилось, бежало, впитывало новую жизнь…
Кое-где на улицах ещё остались новогодние украшения; Олег летел мимо обмотанных гирляндами деревьев, мимо залепленных бумажными снежинками витрин, мимо цветных флажков на фонарях. В ушах грохотала кровь, а слова стихотворения, на удивление запомнившиеся с одного раза, ложились на звуки вечерних улиц: сигналы машин, свист ветра, пиликанье светофоров на перекрёстках, шум тысяч шагов…