В комнате по-прежнему было холодно. Я выключил колючий белый свет – остались только огоньки из окна, – сел на кровать, подтянул к себе чемодан. Уж теперь я мог рассмотреть кукол не спеша; теперь за хламовник не стыдно.
Я открыл чемодан, и из-под крышки снова брызнул лёгкий голубоватый свет —неуловимый, нежный оттенок. Такой бывает в радуге, и ещё когда ныряешь с открытыми глазами. Если бы Изольда была русалкой, её родные воды были бы вот такого цвета…
Из чистого обязательства я мазнул взглядом по близнецам и Кабалету и наконец, затаив дыхание, отряхнув ладони, взял в руки Изольду. Какой она была хрупкой… И совсем невесомой. Какой-то необычный материал, всё-таки, кажется, не винил. Как и в банке, мне показалось, что кожа её тёплая, совсем не пластмассово-нейтральная, как подобает куклам. Но только теперь она стала ещё теплее; я обхватил замёрзшей рукой её голень и почти согрелся. Улыбнулся, глядя в опущенные, спрятанные под ресницами глаза. Она как будто рисовалась, эта кукла, будто играла в скромность: ну как можно молчать, потупив глаза, когда обладаешь такой красотой?
Я помотал головой, прогнав мысль, что думаю о ней, как о живой. Наверное, это от недостатка общения. Надо бы пойти, поискать хотя бы того толстяка, выйти в кухню, порасспрашивать людей о факультетах. Да, я же и Катю ещё хотел разыскать.
И хорошо бы сообразить поесть.
Изольда в моих руках благосклонно улыбнулась. Я расправил складки её голубого, пышного платья из фаты и шёлка, поправил светлые локоны и вернул в бархатное гнездо, к собратьям по спектаклю. Закрыл чемодан; в комнате резко стемнело. Улыбнулся, сам не зная, чему, вышел, затворил дверь и запер на ключ – два с половиной оборота, замочный максимум.
***
В коридоре пахло сладко, едко и совершенно незнакомо. Ближе к кухне запах усиливался, но он точно не был ароматом еды. Я заглянул в кухню – свет выключен, мрачный силуэт курит в окошко, – повертел головой. Вчера толстяк метнул куриную шкурку из двери напротив – вероятно, там он и живёт. Ничего не случится, если я постучу?..
– Открыто, – крикнули из комнаты. Я помялся на пороге, не решаясь войти так сразу, толкнул дверь… Меня встретил сумрак, прореженный сиреневыми звёздами, и тот самый запах, что шёл с кухни, только ещё более густой.
– Заходи, заходи, – позвали из глубины. – Чё, с плитой-то вчера справился?
О. Надо же, помнит.
– Привет. Слушай, я хотел…
Чего я хотел, сказать не получилось: заиграла музыка. По комнате волнами разошлись протяжные, звонкие удары, словно медной лапкой шлёпали по панцирю черепахи. Медитативная, гипнотизирующая мелодия заливалась в уши, глаза привыкали к темноте. Секунду спустя, сквозь волны музыки и мрака, я различил у окна того самого толстяка – он полулежал на стуле и плавно, в такт мелодии, водил рукой. Другой рукой он держал у рта узкий шланг.
– Эм-м… Прости, что не вовремя…
– Нормально, – успокоил толстяк. – Садись. Ярослав.
– Я не Ярос…
Хотел сказать: я не Ярослав, я Олег. Потом дошло: это он так представился; это он – Ярослав.
– Олег.
– Угостишься?
Я не понял, чем. Подошёл ближе. Толстяк протянул мне тот самый шланг, что держал в руке.
– М-м?.. Хорош.
– Это… что?
– Кальян, – сытым, довольным голосом ответствовал Ярослав. – Ежевичные угли. Будешь?
Так вот чем так сладко воняло!
– Не, спасибо. Слушай, я хотел спросить – ты вчера девочку окликнул, Катю. Она тут живёт?
Ярослав кашлянул, покосился на меня.
– Ещё один кавалер?
– При чём тут кавалер? Просто забыл ей вчера нож отдать.
– Есть древняя восточная традиция: если один другому дарит холодное оружие, то как бы признаётся в чувствах…
– Чушь какая. Никогда не слышал, – чувствуя себя крайне неуютно в этой космической, с лиловыми всполохами и черепашьим шлёпаньем комнате, буркнул я. Ярослав (судя по всему, он был слегка в подпитии; или, вернее, в подкурии) не обиделся. Вздохнул, сунул конец шланга в рот и замолчал. Я тоже молчал, не зная, что предпринять. Вроде как человек расслабляется, отдыхает, чего я полезу со своим. Вроде как меня пригласили: заходи. Угоститься предложили. Вроде как уже ясно, что у Кати кавалеров пруд пруди, и мне с этой толпой, со своей пустотой и сумятицей в голове, точно не тягаться. С другой стороны…
– Так где она всё-таки? – грубовато спросил я. – Она здесь живёт?
– Да кто её знает. – Ярослав выпустил изо рта дым, благодушно пожал плечами. – Когда здесь. А когда не здесь.
– В смысле? А учится-то она хотя бы в этом институте?
– Да кто её знает, – повторил Ярослав. – Вроде да, в нашей группе… Но тоже то учится, а то не появляется месяцами.
– И вы не спрашивали? Не узнавали ничего? – поразился я.
– А ты попробуй у ней узнай, – усмехнулся толстяк.
Под окном проехала машина, свет фар веером прокатился по полотку, и на миг мне показалось, что Ярослав похож на Кабалета. Я фыркнул: ещё чего не хватало! Разве что толщиной… Ярослав принял фырканье на свой счёт, кажется, даже слегка обиделся:
– Это она только с виду такая простая. А так…
Он поманил меня пальцем. Я почему-то нагнулся, подошёл на цыпочках, пробираясь сквозь клубы дыма. Ярослав обдал меня ежевичной кальянной вонью и шепнул:
– Вот ты тоже откель взялся? Не рассказываешь… Вот и она не хочет. Но вообще, говорят, она куда-то в киношный собиралась, да не поступила. То ли на артистку, то ли на оператора. Пошла сюда. Знаешь же, как про наш инстик говорят? Кому некуда идти, приходите все в КИТИ. Вот она и пришла. Вроде бы учится, но вообще не парится, где-то там себе портфолио набирает, чтоб на будущий год снова поступать…
– А на кого, говоришь, она хотела? – с тревогой спросил я. – На оператора?
– Ну, на оператора. Или на артистку. То ли на видеографа какого-то… В их-то вуз, в отличие от КИТИ, просто так не придёшь.
– Да уж.
– Угостись, – снова предложил Ярослав, обретая прежнее добродушное настроение. – Хорошие угли, хорошо успел раскалить. А то, бывает, только положишь на плитку, и сигнализация завоет или коменда прибежит.
– Так ты их на плитке греешь? – ужаснулся я. – А… Пожара не будет?..
Ярослав махнул рукой и чуть не сбил стеклянную, булькающую и слабо светящуюся тушу кальяна.
– Ка-акой пожар! – ловя кальян, пробормотал он. – Тут такая система… Всё зальёт. И нас с тобой зальёт…
Так. Похоже, тут сегодня ловить уже нечего.
Я предпринял последнюю попытку:
– Я её сегодня видел в библиотеке. Значит, она сейчас тут? В смысле, живёт, учится?
– Кого? Систему? – не въехал Ярослав.
– Катю!
– А-а… Да кто её знает, – в третий раз с досадой буркнул он. – Чай, от ножа не обеднеет…
– А как же все истории о голодных студентах?
Ярослав обвёл рукой свои лиловые покои – судя по единственной в комнате кровати, соседей тут не водилось, – и заявил:
– Это не про нас. Не про Катюху точно. Она моделью знаешь сколько поднимает?
Она ещё и модель. Ну точно не про нас.
– Слушай, друг… Коля?..
– Олег.
– Слушай, Олежек… Ты или присоединяйся, или, будь добр, топай в свою пещеру. Ко мне староста придёт, и, понимаешь, ты со своей постной миной… будешь лишноват.
«Будешь лишноват». Интересный оборот. Надо запомнить.
– Спасибо за гостеприимство. Я пойду, наверное.
Ярослав, не пожелав тратить слов, махнул. На пальце сверкнул крупный, с печаткой перстень. Просто мафиози.
Уже на пороге я добавил:
– И за информацию спасибо. Если Катя появится, ты маякни, ладно? Я в крайней комнате.
– Оки, – согласно кивнул Ярослав. – Дверь там закрой, чтоб в коридор не духарило…
Я плотно прикрыл дверь и с облегчением вдохнул общажный воздух, после логова Ярослава показавшийся свежим и благоуханным. Вернулся в комнату, вытащил остатки картофеля. Снова занял у кого-то нож, масло и уже с бо́льшим знанием дела сварганил себе ужин. От сытного запаха подвело живот, но есть почему-то опять расхотелось. Я всё-таки поковырялся: не дело совсем себя запускать, стану ещё доходягой. Вымыл жирные руки, заперся в комнате и снова открыл чемодан. Ровно и радостно засветилось голубоватым подводным светом. Я взял в руки Изольду – она улыбалась, склонив голову.
В конце концов, маме не помогло столько лекарств. Кто сказал, что помог бы Неопассол. А Изольда… Может, батя был прав: эта кукла стоила того, чтоб её купили. Если бы мама её увидела, то, наверное, поняла бы.
Глава 9. Школа
Олег проснулся на удивление бодрым. Некоторое время не мог сообразить, почему над головой белая сетка, сквозь которую просвечивает синий матрас. Потом резко вспомнил, приготовился к тому, что снова окатит тоской… Не окатило. Тяжёлые мысли ворочались где-то на задворках сознания, но в фокусе стояли уже совсем другие дела. Для начала – решить насущную проблему еды, потому что жрать опять хотелось, хотелось так, что на всю пустую комнату, чуть ли не отдаваясь эхом, урчал живот.
Картошки не осталось, да и желудок требовал чего-нибудь нового. Олег полежал с минуту, раздумывая, покосился за окно, где метель расчертила всё косыми серебристыми нитками, с кряхтением спустил ноги с кровати. Слегка закружилась голова, и только. Когда встал, по телу прокатилась слабость, но ощущение не было плохим; наоборот – словно выздоравливал после долгой, непростой болезни.
Умывшись, Олег заперся в комнате («Надоело уже ключом, надо будет как-то пристроить щеколду…») и достал наличку. Да, за душой теперь лежало прилично… Надо бы только растянуть это. Мало ли, что будет дальше.
Пересчитав деньги, Олег решительно разделил их на две кучки. Одну, потолще, спрятал обратно: в кулёк, потом в старые шорты – и сунул на самое дно спортивной сумки. Подумав, достал обратно и пристроил между бархатных гнёзд кукольного чемодана. Изольда приветливо улыбнулась.
– Извини, – быстро шепнул Олег. – Дела. Позже…
Что будет позже, он толком не знал, но внутри жило предвкушение радости. Должно же случиться что-то хорошее в этой череде черноты.
Остатки денег Олег сунул в рюкзак. Надо бы обзавестись кошельком. Восстановить карту, потерянную ещё во время маминой болезни. Как-то втягиваться, соображать, решаться…
Он усмехнулся собственному настроению, оделся. Вышел, невольно поглядывая по сторонам, заглядывая в двери приоткрытых комнат. Кое-где виднелся бардак, где-то – аккуратные скромные жилища. Берлога Ярослава была закрыта, но оттуда доносились громкие голоса и ритмичные барабаны. Неужто со вчерашнего дня вечеринка?
Толкнув тяжёлую входную дверь и ступив на крыльцо, Олег замер. Всё вокруг покрыла белизна. Из окна это было не так заметно, но с порога… У самого крыльца уже натоптали: цепочки следов путались, темнели в рыхлом свежем снегу. Но вдали и по обочинам тропки лежал сплошной ватный пух. Такой же пух покрывал громадные клубки переплётшихся веток ольхи, черёмухи, ещё каких-то кустов. Краснела, роняя на снег бордово-чёрные ягоды, калина. Стояло безветрие, безмолвие… Только высоко-высоко чертили птицы. Пахло свежестью, да слабо тянуло из мусорного контейнера за углом.
– Тишина, – констатировал Олег, поддёрнул лямки рюкзака и сошёл с крыльца. Следовало разыскать в округе супермаркет; что-нибудь подешевле того пафосного эко-бутичка, в котором он купил картошку…
Ближайший сетевой магазин нашёлся в десяти минутах неспешной ходьбы. Олег шёл, глубоко вдыхая спокойный, безветренный воздух. Снег шёл ровно вниз, не вился, не шатался – и Олег тоже шёл ровно, не падая в воздушные ямы воспоминаний, не думая о прошлом.
– Снег лечит, – снова констатировал он, сам не зная, для кого. Сам себе ответил: – Для себя.
В магазине слегка растерялся, бродя между полок. Вот он – тот момент, когда денег с собой навалом, никакого списка продуктов нет, можно купить, что хочешь… Но, видимо, пора этого желания минула. Может быть, с восемнадцатым днём рождения. Может, со всей этой круговертью событий…
А может, так просто показалось. Увещевания разума о том, что на тысячу можно набрать продуктов на неделю, пошли прахом, Олег сорвался и пошёл кутить. Накидал в корзину йогуртов, тостового хлеба, кетчупа, сосисок, какой-то элитной колбасы в золотой обёртке. Положил огромную шоколадку с орехами и мармеладом и некий ветчинный хлеб. Про нормальные продукты вспомнил только у полки с крупами. Подумав, решил взять гречку и надолго застыл, медитируя над ценами. Брать элитную? Ядрицу? Высший сорт или первый? С нижней полки или с верхней? В прозрачном пакете или в красивой яркой упаковке? Какую брала мама – он, хоть убей, не вспомнил. В итоге выбрал плотный пакетик по самой средней цене.
Выйдя из магазина, выдохнул, перехватил пакеты и задумался, куда бы пойти ещё. Это отсутствие планов, отсутствие контроля, полная пустота оглушали, делали бестолковым. Чем заняться? Редька его знает. Олег усмехнулся сам себе – вот надо же: мамы рядом нет, а всё равно матершинный фильтр на стороже.
Так куда бы пойти?.. Он наметил себе пунктир, чтобы не зашататься в этой белой пустоте: общага, занести продукты. Кухня, приготовить обед. Институт, заглянуть ещё раз, расспросить про видом абитуриента про факультеты… Вот и готов план. План – половина победы, как говорил батя.
С гречкой Олег поступил дальновидно: загуглил, как её варить, промыл, поставил на огонь в маленькой синей кастрюльке, найденной на подоконнике. Вот чем хороша общага – всегда найдётся и кастрюля, и мыло. Пока каша варилась (пришлось ставить на воде, молока купить он не догадался), Олег с телефона зашёл на сайт института и почитал, на кого там учат. Больше всего ему приглянулся факультет МНТиПС, под загадочной аббревиатурой которого скрывалось международное научно-технологическое и промышленное сотрудничество. Сдавать туда, несмотря на технический вуз, нужно было русский, историю и английский. С русским у Олега по наследству всегда было хорошо, история не казалась чем-то особо сложным, а английский… Ну, как бы он учился в английской гимназии…
Школа. Чёрт, школа! За все эти дни он ни разу не вспомнил о школе, не подумал, что там надо появиться, как-то утрясти дела… В конце концов, как сдавать ЕГЭ, если бросишь школу? Да и какой институт возьмёт без аттестата?
Он застонал сквозь зубы. Это надо быть таким остолопом! Знатно же его вышибло из колеи… А ведь прогулял-то уже почти месяц, и за всё это время ни разу не дал о себе знать. Классная звонила поначалу, но когда мама лежала в больнице, было не до того, а потом завертелось, забылось… Чё-орт… Надо же было дать такого маху…
Булькнула и зафонтанировала через борт гречка. Кое-как ухватившись за горячие ручки натянутыми рукавами, Олег стащил кастрюлю с конфорки и принялся судорожно искать в телефоне номер классной. О том, что сейчас идёт урок и лучше бы выбрать время перемены, подумал, уже когда пошли гудки. Чтобы не струсить, сбрасывать не стал – тем более, трубку сняли почти сразу.
– Алло, Алла Геннадьевна… Это Олег Крылов. Извините, что так долго не давал о себе знать…
– Олег! – обалдела классная, будто услышала призрака. – Ты откуда? Жив? Цел?
Прозвучало это так комично, что вырвался смешок. Олег поскорей превратил его в кашель, пробормотал:
– Алла Геннадьевна, я… по семейным обстоятельствам пропускал… Не знаю, как поступить…
– А в чём дело? Я не о маме, Олежек, – тут же спохватилась классная. От этого «Олежек» – не насмешливого отцова, а сочувственного, встревоженного, – защекотало, заложило в носу. – Ты как? Ты где сейчас?..
– Я могу… вернуться в школу?
– Конечно! Мы всё с тобой уладим, не переживай… Приходи, конечно! Олег, ты дома?
– Нет, – резко, чтобы не сорвался голос, ответил он. – Я… я приду завтра.
Не дослушав, что говорит классная, Олег нажал отбой. Несколько секунд стоял, сжимая телефон вспотевшими пальцами. Это всё было как привет из прежней жизни. Оказывается, порвались не все ниточки… Он глубоко, судорожно вдохнул, зажмурился, прижал кулаки к вискам.
– Всё. Всё…
Забыв обо всём, рванул в комнату, отпер чемодан с куклами, схватил Изольду и зарылся лицом в её воздушные волосы. От прядей пахло пудрой, ванилином и слабо-слабо – отцовой туалетной водой.
Чтобы успокоиться, хватило минуты. Олег стыдился слёз; кроме того – испугался, что замочит, испортит дорогущую куклу… Осторожно положил Изольду обратно в бархатное гнездо, защёлкнул чемодан и вернулся в кухню за гречей.