Моя жизнь и любовь - Фрэнк Харрис

Фрэнк Харрис

Моя жизнь и любовь

Коротко об авторе

Фрэнк Харрис (1855–1931, Джеймс Томас Харрис) родился 14 февраля 1855 года в Голуэе, в Ирландии, в семье валлийцев. Его отец, Томас Вернон Харрис, был военно-морским офицером из Фишгарда, Уэльс. Живя со своим старшим братом, Фрэнк около года больше проучился в Королевской школе в Арме. В возрасте 12 лет он был отправлен в Уэльс, чтобы продолжить свое образование в гимназии Ruabon в Дербишире, однако мальчик был недоволен школой и в частности царившими в ней гомосексуальным насилием, как со стороны старших школьников, так и со стороны педагогического состава (обо всём этом он с ужасающими подробностями рассказал в своей откровенной книге-исповеди «My Life and Loves» – «Моя жизнь и любовь»). Ровно через год мальчик сбежал оттуда в Соединенные Штаты и в конце 1869 года приехал в Нью-Йорк практически без гроша. В 13 лет он подрабатывал случайными заработками, чтобы прокормить себя, работая сначала чистильщиком обуви, носильщиком, разнорабочим и строителем на возведении Бруклинского моста. Позже Харрис описал эти ранние профессиональные опыты в рассказах, которые включил в свою первую книгу «Бомба» (1908).

Из Нью-Йорка Харрис переехал на Средний Запад Америки, поселившись во втором по величине городе страны, Чикаго, где он устроился на работу клерком в отеле, а затем и менеджером. Благодаря тому, что Чикаго занимал центральное место в мясной индустрии, Харрис познакомился с различными скотоводами, которые вдохновили его покинуть большой город и заняться животноводством. Так он стал ковбоем. В конце концов Харрису надоела жизнь в индустрии крупного рогатого скота и он поступил в университет штата Канзас, где изучал право и получил степень, а также допуск к государственной ассоциации адвокатов штата Канзас.

В 1878 году в Брайтоне он женился на Флоренс Рут Адамс, которая умерла в следующем году. Вскоре после ее кончины Харрис понял, что не создан для юридической деятельности и решил обратить свое внимание на литературу. Он вернулся в Европу, в своих литературных поисках путешествовал по разным городам Германии, Австрии, Франции и Греции. Некоторое время он проработал корреспондентом американской газеты, прежде чем обосноваться в Англии в 1882 году, чтобы серьезно заняться журналистикой.

Харрис впервые стал известен в качестве редактора ряда лондонских газет, включая Evening News, Fortnightly Review и Saturday Review; последняя является высшей точкой его журналистской карьеры, где он завёл дружбу с Г. Уэллсом и Дж. Бернардом Шоу, как регулярными авторами.

С 1908 по 1914 годы Харрис сосредоточился на деятельности романиста, стал автором серии популярных книг, таких как «Бомба», «Человек Шекспир», «Желтый билет» и др. С началом Первой мировой войны, летом 1914 года, Харрис решил вернуться в Соединенные Штаты.

С 1916 по 1922 годы он редактировал в США издание «Журнала Пирсона», популярный ежемесячник, который сочетал короткие фантастические рассказы с просоциалистическими особенностями толкования новостей. Один из выпусков журнала даже был запрещен к рассылке гл. почтмейстером Альбертом С. Бурлесоном в период участия Америки в Первой мировой войне. Несмотря на это, Харрису удалось справиться с деликатной ситуацией, с которой столкнулась левая пресса, и сохранить работоспособность и платежеспособность журнала в годы войны.

В апреле 1921 года Харрис стал гражданином США. В 1922 году он отправился в Берлин, чтобы опубликовать свою самую известную работу – автобиографический роман «My Life and Loves» («Моя жизнь и любовь»). Книга получила известность благодаря откровенным описаниям сексуальных контактов автора и преувеличенными масштабами его приключений и роли его личности в мировой истории.

«Моя жизнь и любовь» – это 4-хтомная автобиография, публиковавшаяся между 1922 и 1927 годами. Каждый из четырех томов был проиллюстрирован многими рисунками и фотографиями обнаженных женщин. В книге наглядно представлены эротические подвиги Харриса и помещены раздутые сплетни о сексуальной активности знаменитостей того времени.

В течение последующих 40 лет это произведение было категорически запрещено как в США, так и в Великобритании. Впервые оно стало доступно в Америке лишь в 1963 году. Одно время книга продавалась в Париже дороже, чем за 100 долларов. В России это произведение не появлялось ни до перестройки, ни после неё. У читателя в руках первое русское издание этой книги.

Обложка первого прижизненного издания

книги Ф. Харриса «My Life and Loves» («Моя жизнь и любовь»)

Современные и исторические деятели, часто обсуждаемые в этой книге, включают Роберта Браунинга, Элизабет Браунинг, Томаса Карлайла, Джозефа Чемберлена, лорда Рэндольфа Черчилля, сэра Чарльза Дилка, лорда Фолкстоуна, Юарта Гладстона, Генриха Гейне, Джорджа Мередита, Чарльза Парнелла, Сесиля Родса, лорда Солсбери, Байрон Смита, Алджернона Суинберна, Оскара Уайльда и многих других.

Пятый том, предположительно взятый из авторских дневников и заметок (сомнительного происхождения), был опубликован в 1954 году, намного позже смерти автора.

Спустя годы журнал Time в марте 1960 года так отозвался о личности Харриса: «Не будь он завзятым лгуном, Фрэнк Харрис был бы великим биографом… у него была ужасающая дисквалификация, поскольку однажды он всё-таки сказал правду, как отметил Макс Бирбом, только «когда его сочинительство было замечено».

Кроме этой автобиографии, Харрис также писал рассказы и романы, две книги о Шекспире, серию биографических очерков в пяти томах под названием «Современные портреты» и биографии своих друзей Оскара Уайльда и Дж. Бернарда Шоу. Его опыты в драматургии были менее успешными: на сцене была поставлена только пьеса «Мистер и миссис Давентри» (1900 г.) (основанная на идее Оскара Уайльда).

Трижды побывав в браке, Харрис умер в Ницце 26 августа 1931 года в возрасте 75 лет от сердечного приступа. Позже он был похоронен в том же городе, на кладбище Cimetière Sainte-Marguerite, рядом с Cimetière Caucade.

Сразу после его смерти была опубликована его биография, написанная Хью Кингсмиллом.

Источник «Википедия» (https://en.wikipedia.org/wiki/Frank_Harris)

Предисловие

Однажды жарким августовским днём, сидя в пыльном и многолюдном Нью-Йорке, я взялся за создание своего духовного завещания с верой и надеждой в то, что это будет лучшее, что мне удавалось в жизни. Надеюсь, что я успею его написать, прежде, чем уйду в лучший из миров.

Моя журналистская деятельность в период войны и во время перемирия подверглась судебному преследованию со стороны федерального правительства, которое обвинило меня в подстрекательстве к мятежу и неповиновению; и хотя третий генеральный почтмейстер, экс-губернатор города Докери, шт. Миссури, который был выбран судебным департаментом при верховной суде США в качестве его главного судьи, заявил о моей невиновности и заверил, что меня больше не будут преследовать во внесудебном порядке, мой журнал «Индивидуум» то и дело задерживали на почте, а тираж уменьшился на две трети. Я практически разорился в результате незаконного преследования президентом Вильсоном и его главным помощником – Бурлесоном. Надо мной открыто глумились в прессе, когда я через суд потребовал денежной компенсации. Однако американское правительство не сочло нужным признать свои ошибки и раскошелиться. В результате я получал лишь отписки от судебных властей разных инстанций. И дело заглохло. Требовались огромные деньги на взятки, чтобы запустить скрипучую систему правосудия. Увы, на тот момент денег у меня не было.

Я освещаю этот позорный для Америки факт с тем, чтобы борцы за свободу и справедливость обрели силу духа и уверенность в своих притязаниях к власти имущих. Лично о себе же я хочу сказать, что ни в коей мере не жалуюсь на судьбу и даже благодарен ей за то, что она обошлась со мной, как с равным из равных и дала возможность добиться справедливости. Впрочем, если бы меня не довели до нищеты, то я бы вряд ли взялся за написание сей смелой во всех отношениях книги, ибо это тяжёлый и неблагодарный труд, который совершенно не подходит джентльмену в летах.

Ради доброго слова от своих почитателей, будучи человеком, попавшим в кабальную ситуацию, как говорят французы, я оборачиваюсь и с высоты своих лет, призываю людей к компромиссу. Я всегда боролся за аксиому святого духа и был, как сказал Гейне, её храбрым солдатом. И моя книга, которую я пишу – это последний и решительный бой в этой жизни.

Как известно, существует две основные традиции английского письма: одна, которая зиждется на абсолютной свободе выражения, в лучшем стиле Уильяма Шекспира и Джеффри Чосера, основанная на безусловном откровении и остроумной, мужланской грубости; другая – пуританская, присущая циничной и лицемерной, иезуитской власти тори. Со времён Великой французской революции, когда вся прилизанная и кастрированная мода была с презрением была отброшена и забыта, в литературе стали править фривольные, легкомысленные особы среднего класса. А как известно, средний класс не отягощён тонким вкусом и изысканными манерами. При королеве Виктории в Англии пышным кустом расцвели взрослые сказки, как, например, в рассказе «Маленькая Мэри», несколько провинциальные, сентиментальные и доморощенные, а если хорошенько приглядеться, то мы с удивлением обнаружим в современной прозе присутствие Диккенса, Теккерея и Рида, при несомненном влиянии великих французов: Бальзака, Флобера и Золя.

Зарубежные шедевры, такие как «Les Contes Drolatiques»[1] и «L'Assommoir»[2], были уничтожены в Лондоне как непристойные по приказу мирового судьи; даже Библия и Шекспир были вычеркнуты, а все книги разукрасили в строгом стиле английской воскресной школы. И Америка с неподобающим смирением усугубила этот позорный и безмозглый пример.

Всю свою жизнь я восставал против этого канона поведения в стиле старой девы, и с годами мое восстание только усилилось.

В «Предисловии» к «Человеку Шекспиру»[3] я попытался показать, как пуританство, вышедшее из нашей морали, перешло в язык, ослабляя английскую мысль и обедняя английскую речь.

Наконец-то я возвращаюсь к старой английской традиции. Я полон решимости рассказать правду о своем странствии по этому миру, всю правду и ничего, кроме правды, о себе и о других, и постараюсь быть по крайней мере так же доброжелательным к другим, как и к себе.

Бернард Шоу уверял меня, что никто не является достаточно хорошим или достаточно плохим, чтобы говорить о себе чистую правду; но в этом отношении я выше добра и зла.

Французская литература служила мне подсказкой и вдохновением: она свободнее всего обсуждает вопросы секса и, главным образом, из-за ее постоянной озабоченности всем, что относится к страстям и желаниям, она стала мировой литературой для мужчин всех рас.

«Женщины и любовь, – пишет Эдмон де Гонкур в своем дневнике, – всегда являются предметом разговора, где бы ни происходила встреча интеллектуальных людей, которых социально объединяет еда и питье. Наши разговоры за ужином поначалу были грязными (polissonne), и Тургенев слушал нас с открытым ртом (l'étonnement un peu medusé) варвара, который занимается любовью (fait l'amour) очень естественно (très naturellement)».

Кто внимательно прочитает этот отрывок, поймет, какую свободу я собираюсь использовать. Но я не буду привязан даже к французским конвенциям. Как в живописи, наши знания о том, чего достигли китайцы и японцы, изменили всё наше представление об искусстве, так и индусы и бирманцы расширили наше понимание искусства любви. Я помню, как ходил с Роденом через Британский музей и был удивлен тому времени, которое он провел, наблюдая за маленькими идолами и фигурками островитян Южных морей: «Некоторые из них тривиальны, – сказал он, – но посмотрите на то, и это, и это – настоящие шедевры, которыми может гордиться каждый – всё это прекрасные вещи!»

Искусство стало сосуществовать с человечеством, и некоторые из моих опытов с так называемыми дикарями могут быть интересны даже самым культурным европейцам.

Я собираюсь рассказать, чему меня научила жизнь, и если я начну с азбуки любви, то это лишь потому, что я вырос в Великобритании и Соединенных Штатах. Я не буду останавливаться на достигнутом.

Конечно, я знаю, что издание такой книги сразу оправдает худшее, что говорили обо мне мои враги. Вот уже сорок лет я отстаиваю почти все непопулярные дела и, таким образом, нажил себе множество врагов; теперь все они смогут утолить свою злобу, взяв на себя ответственность за своё предвидение. Сама по себе эта книга наверняка вызовет отвращение к «непослушным» и всяким посредственностям, которые всегда были ко мне недружелюбны. Я также не сомневаюсь, что многие искренние любители литературы, которые захотят принять такую манеру, которую используют обычные французские писатели, осудят меня за то, что я вышел за этот предел. И все же есть много причин, по которым я решил использовать совершенную свободу в этой своей последней книге.

Во-первых, я совершал ужасные промахи в раннем возрасте и видел худшие промахи, допущенные другими молодыми людьми из-за своего полного невежества. Я хочу предостеречь молодых и впечатлительных людей от мелей и скрытых рифов океана на карте жизни, так сказать, в самом начало путешествия сквозь «непроходимые воды», когда опасность особенно велика,

С другой стороны, я упустил неописуемые удовольствия, потому что способность наслаждаться самому и доставлять наслаждение другим особенно остро проявляется в раннем возрасте, в то время, как понимание того, как отдавать и как получать удовольствие, приходит намного позже, когда способности находятся уже в упадке.

Я имел обыкновение иллюстрировать абсурдность нашей нынешней системы обучения молодежи причудливым сравнением. «Когда я учился стрелять, – сказал я, – мой земной отец подарил мне маленькое одноствольное ружье, и когда он увидел, что я выучил механизм и мне можно доверять, он дал мне двуствольное ружье. Через несколько лет у меня появилось магазинное ружье, которое при необходимости могло стрелять полдюжины раз без перезарядки, и моя эффективность росла с моими знаниями».

Однако мой Создатель, или Небесный Отец, с другой стороны, когда я был совершенно лишен опыта и только-только вступил в подростковый возраст, дал мне, так сказать, магазинный пистолет секса, и едва я научился его использованию и удовольствиям, он отнял его у меня навсегда и дал мне вместо него двуствольное ружье. Однако через несколько лет он забрал и его и дал мне одноствольное ружье, которым я был вынужден довольствоваться большую частью своей жизни.

Ближе к её концу старый одноствольный механизм начал проявлять признаки износа и старения: иногда он срабатывал слишком рано, иногда не попадал в цель и к стыду моему, делал всё, что хотел.

Я хочу научить молодежь тому, как пользоваться своим оружием секса, чтобы оно могло действовать годами, а когда они перейдут к двустволке, то чтобы они смогли позаботиться о том, чтобы это оружие сослужило им службу до пятидесятилетнего возраста, а по прошествии этого времени, чтобы одноствольное ружьё доставляло им удовольствие ещё на протяжении трех десятков лет и ещё десяти.

Более того, я не только желаю таким образом увеличить количество счастья в мире, уменьшая при этом боли и инвалидность мужчин, но я также хочу подавать пример и воодушевлять других писателей продолжать работу, которая, как я уверен, полезна, а также приятна.