– Ты это… прости меня, что… – он искал нужное слово. Взгляд смущенно бродил из стороны в сторону, боясь задержаться на самой Кристине. – …недосмотрел.
– Ладно, я тогда пойду. Рада была увидеться и… хорошо, что с тобой все хорошо, – девушка попыталась выдавить хоть какую-то эмоцию в ответ, но получалось натянуто, и голос вновь срывался на деланное спокойствие, от которого становилось противно.
Только мысль, бившаяся в голове, была иной: нервной, пульсирующей. Отчаянной. «Ты тоже, тоже ничего не знаешь… Ни-че-го…» От несоответствия эмоций внешних и внутренних слегка подташнивало и кружилась голова.
– Кристин! – настойчивый оклик нагнал девушку уже на несколько ступенек ниже лестничной площадки, заставляя обернуться. Артем качнулся на пятках, разворачиваясь в ее сторону. Улыбнулся задорно и открыто, отчего Кристине тоже захотелось улыбнуться в ответ.
– Я хочу тебя проводить!..
* * *
В пустом салоне автомобиля было темно и по-особенному тихо. Умолкли и растворились в подступающем дожде знакомые уличные звуки, крики дворовой ребятни, отголоски оборвавшейся песни с недалекого бульвара.
Даже громкая молодая компания у соседнего подъезда незаметно исчезла, оставив его в беспросветном одиночестве.
Тимофей почувствовал, как напрягается и застывает в холодной, обжигающей тревоге, как все мысли и чувства расслаиваются, становясь безликими и мутными, а на их место приходит пустота.
Давящий тяжелый вакуум. Кажется, что мир съежился, сжался вокруг него, норовя в любой момент схлопнуться в несуществующую мизерную точку и всех окружающих. Забавно, подумал он при этой мысли, он еще думает о других, ему еще может быть кого-то жалко. Еще остались чувства. Какая-то вера.
Мимо прошел мужчина, наспех застегивая молнию на куртке. Ветер трепал ворот, пытаясь пробраться за пазуху, лохматил черные с проседью волосы, но его игра не забавляла прохожего.
Тим проводил его равнодушным взглядом и внезапно осознал, что вокруг действительно потемнело. В навсегда пропахнувшем мятой и лавандовыми духами Алисы салоне стало зябко, он выключил кондиционер. Машинально потянувшись к торчавшему в замке зажигания брелоку ключей, парень замер, потому что тяжело хлопнула за вышедшими из подъезда дверь.
Приметная даже издали, Кристина огляделась по сторонам, машинально смахивая с лица медно-рыжие волосы. Девушка оглядела ряд припаркованных возле подъезда машин, но либо не заметила Тимофея, либо вспомнила об их последнем разговоре и подавленно отвела взгляд.
Следом за ней на улице показался молодой человек. Тим почувствовал, как на смену пустоты в груди приходит интерес, смешанный с горячим раздражением. Этот незнакомый парень был, как ему показалось, ни о чем. Не ниже самого Тимофея, но щуплый, тощий, скованный, а оттого казался механическим существом.
Но вот он, пересилив себя, сделал шаг к Кристине, и сквозь отражавшуюся в лобовом стекле светлую тень березы Тим ясно увидел, как девушка, улыбнувшись, подала ему руку, и они ушли, вскоре исчезнув за углом стоящего возле дороги дома.
Внутри опять что-то дрогнуло, отдаваясь болезненной жгучей нотой, и он удивился и испугался этому одновременно. Чувствуя, как накаляютсяй обнаженные нервы, доходя до той точки, где настолько сильны жар и холод, что уже невозможно отличить одно от другого, Тим быстро, боясь передумать, повернул в гнезде ключ зажигания.
Послышался знакомый тихий сначала щелчок, потом короткое покашливание старого двигателя. Автомобиль мигнул фарами и старательно заурчал, налаживая давно знакомы Тиму умиротворяющий ритм.
Выезжая со двора на оживленную дорогу, мимо старых Расчесок и детских садов в глубине тенистых, шумящих листвой тихих двориков, он привычным движением откинул солнечный козырек, одновременно выуживая из застрявшего в подстаканнике твердого чехла темные очки.
С потрепанной фотографии на него опять смотрела она, его Алиса, но в этот раз он попытался не встречаться с ней взглядом, торопливо напяливая солнечные очки, уже больше по сложившейся давно привычке, чем по необходимости. И в этот момент горько порадовался сам себе: так хотелось спрятать от нее за темными стеклами раскрасневшиеся, влажно блестящие глаза.
98-й. глава 6
«Око… Око… Око за око… – слова танцевали в голове. – Око за око – и весь мир слеп!..»
Микроавтобус сильно тряхнуло на колдобине. Кирилл моргнул. Буквы в голове вздрогнули, перемешались и рассыпались, исчезнув, как в омуте, в глубинном колодце мыслей. Оттуда они, наверное, взялись. Но спросонья Кирилл не был уверен, что голос, почудившийся ему в дремоте, не принадлежал кому-то извне.
Зябко поежившись, он сонно огляделся. Из подступающей по бокам темноты контурами переводной картинки медленно проступали окружающие предметы. Два ряда темно-серых автомобильных кресел. Между ними узкий неудобный проход, застеленный выцветшей ковровой дорожкой. Низкий серый потолок, полки над головой, (кажется, на одной из них должны быть его куртка и рюкзак). Водительское сиденье и два передних места отделены от салона глухой перегородкой.
Окна закрыты плотными занавесками. Сквозь просветы между ними временами вспыхивало в мелькающих фонарей забрызганное водой и жидкой грязью стекло.
«Был дождь…»
Кирилл любил дождь. Только этот таил в себе тревожащую неизвестность. Прошлое осталось позади, в почти пяти часах езды от города, где проходила его прежняя жизнь, а будущее ждало впереди – кто знает во скольких километрах?
Настоящее же было пустотой. Тягучей и гибкой, растянутой между двумя жизненными пунктами, двумя далекими друг от друга контрольными точками. Отсутствие у этой пустоты определения пугало, волновало… и завораживало его одновременно.
Автобус последний раз тряхнуло. Колеса, мягко пружиня, вкрадчиво зашелестели по дороге, словно та была сплошь покрыта древесной хвоей, и вскоре остановились.
Отогнув шторку, Кирилл выглянул наружу, но это мало помогло: темная, сизо-седая от туч ночь прижалась вплотную к стеклу, стараясь попасть внутрь. Тусклый луч далекого фонаря выхватывал из нее лишь кончики раскидистых еловых лап да край асфальтированной площадки.
В передней части салона щелкнул замок. Дверь со скрипом начала отъезжать в сторону
– Берем вещи и на выход! – донесся спереди громкий голос сопровождающей.
Бультерьериха (Кирилл забыл ее настоящее имя) любила обращаться к нему во множественном числе, если нужно было обратиться к нему, словно рядом постоянно был кто-то еще. Кто-то, чье общество нравилось сопровождающей гораздо больше, чем общество мальчика.
– Что копаемся? Ну-ка! – сдержав обреченный вздох, женщина протиснула свою обширную фигуру в тесный проход, в полумраке нащупывая на полке вещи. – Давай! – снова требовательно повторила она.
На улице, в пятне света возле ворот, стояли двое.
Первой была высокая женщина постбальзаковского возраста с темными, волосами, зализанными сзади в высокий гладкий пучок.
Скуластое лицо с волевым подбородком казалось навеки застывшем в помеси безразличной холодности и непробиваемой строгости. Остальные черты только подчеркивали создаваемое впечатление: идеальная осанка, покатые плечи и крепкие, жилистые ноги в узконосых туфлях-лодочках.
Черная юбка сидела на даме в обтяжку, светло-розовая блузка с бордовым жабо казалась безукоризненной в каждой блестящей атласной складочке. Своим сдержанным видом женщина походила на училку из какой-то очень крутой гимназии, куда Кириллу путь заказан.
Худая девчушка лет двадцати, волнительно мнущаяся с ноги на ногу рядом, выглядела по сравнению с непрошибаемой дамой кудлатым щенком. На ней было то ли платье, то ли ночнушка – под пестрым, «деревенским» халатом не разберешь. Девушка щурилась на свет фонаря, пряча зевки. Она продрогла и тщетно пыталась согреть дыханием ладони.
– Быстрее, чего замер!
Бультерьериха подгоняла Кирилла окриками, больше похожими на короткие команды, и голос ее не казался раздраженным или злым, но был низким, грубым, с помесью старательно сдерживаемой раздраженной усталости, которая, казалось, въелась в нее целиком, от похожей на халу, залитой лаком прически до каждого шва на потертом болотно-зеленом жилете.
Еще в первой встрече Кирилл понял, что с такими не шутят. Им повинуются.
Сомнения шевельнулись в груди, но Кирилл подавил его, напоминая себе: происходящее только к лучшему. Потому он снова окажется дома и забудет обо всем необычном, как о страшном сне.
Девчушка дружелюбно улыбалась, стараясь выглядеть милой. Было в ее улыбке что-то вымученное. И сочувственное одновременно.
За их с дамой спинами вырастали светло-бежевые стены приземистого корпуса. К крыльцу от парковки тянулась асфальтированная дорожка. Окна были темны, и Кирилл не разглядел, сколько в здании этажей.
Они зашли внутрь с бокового входа, зашагали по длинному коридору. После долгих часов неподвижной дороги ноги затекли и онемели. Кирилл едва переставлял ими.
В конце коридора горела квадратная потолочная лампа, но этого было мало, и время от времени появляющиеся в стенах прямоугольники дверей казались темными провалами в никуда. За исключением одной, из-под которой сочился тонкой полоской яркий теплый свет. Туда они и направились.
…Кабинетом директора оказалась маленькая комнатка, до потолка заваленная разнокалиберным барахлом. Очень светлая. Казалось, кто-то обронил на пол тонкую швейную иглу и теперь пытался осветить в помещении каждый угол. Нагретые лампы тихо потрескивали, напоминая притаившихся в кустах сверчков. От них шел густой, тяжелый жар.
За заваленным бумагами столом сидела тучная женщина в темно-синем пиджаке, застегнутом на все пуговицы. Посреди канцелярского хлама вокруг нее гордо блестела табличка. «Директор Н.К. Угробова». Круглые пуговицы отливали розово-фиолетовым, в тон уложенным чернильно-бордовым волосам, и казалось, именно они – единственная яркая черта в ее образе.
Маленькие, близко посаженные глаза директрисы неясно сверкнули из-за прямоугольной оправы очков, когда она подняла глаза на вошедших.
Бультерьериха с почтительным кивком передала директорше прозрачную папку с документами, сопровождавшими ее всю дорогу, и вместе со строгой дамой беззвучно ретировалась к выходу. В тесной комнатке, безвкусно высветленной желтым светом ламп, сразу стало слишком свободно, даже пустынно.
Кирилл осторожно разглядывал ее со стороны.
Директриса не выглядела ни угрюмой, ни злой, скорее, на чем-то сосредоточенной, но пухлое, с большими щеками, лицо казалось жестким, составленным из одних только острых углов, хотя в действительности оно было почти идеально круглым.
Она деловито перебирала извлеченные из папки листы толстыми, похожими на засахаренный мармелад пальцами. Взгляд неторопливо скользил по черным напечатанным строчкам, изредка задерживаясь на какой-нибудь из них, потом снова перескакивал на другую, и голос, низкий, зудящий, неслышно бормотал себе под нос.
Имя. Фамилия. Фактический адрес. Дата рождения. Полный возраст.
Она задавала вопросы, но ей не требовались ответы на них. Только угрюмый голос накатывал волнами. От этого монотонного, равномерного гудения нестерпимо клонило в сон. Только молоденькая девушка, все еще остававшаяся в кабинете, вся подобралась, подтянулась в напряженном ожидании. В тишине между накатами низкого голоса слышалось, как она нервно щелкает пальцами.
– Юлия, – темные глазки на красном лице директрисы холодно блеснули. – Проводи нашего подопечного в его новую комнату и покажи кровать.
И снова его, сонного, схватили за руку и торопливо потянули куда-то.
Темнота за пределами раскаленной комнаты облепляла мокрым полотенцем. Если еще минуту назад Кириллу казалось, что он плавится от душной жары, то за два коротких коридора успел продрогнуть с ног до головы.
Центральное освещение не работало, но у девушки была своя лампа – старинная керосинка с закопченным стеклом. Кирилл давно не видел таких. Кажется, последний раз – во время школьной экскурсии в краеведческий музей.
Еще один поворот, лестничный пролет, и Юлия наконец остановилась напротив ничем не примечательной двери. Таких тут был целый коридор.
Это был, по-видимому, последний этаж. Низкий потолок надвигался угрюмыми тенями, оплывая при каждом нервном подергивании старомодной лампы в руке девушки. Казалось, под ним затаилось в клубящей тьме большое живое существо.
– Не бойся, здесь с тобой все будет в порядке, – доверительно сообщила Юля, наклонившись и заглядывая Кириллу в лицо.
Впервые за их недолгое знакомство Кирилл сумел разглядеть ее.
Темные, немного раскосые миндалевидные глаза, высокий лоб и острый подбородок с маленькой ямочкой под пухлой нижней губой. Светло-русые волосы косыми прядями спадали на плечи. Кончики их диковато торчали в разные стороны. Так же, как и длинная рваная челка над светлыми тонкими бровями.
Худенькая девушка могла бы казаться вполне симпатичной, если бы не нос. Он выделялся на лице особенно остро. Казалось, только он и остался единственным видимым от всех ее черт лица.
– А я не боюсь, – спокойно, без хвастовства, сказал Кирилл, глядя куда-то мимо, на пыльную решетку вентиляции под самым потолком, потому что внимательные серые глаза девушки были слишком близко, и ему это не нравилось.
– Хорошо. Кстати, я Юля. Можешь обращаться ко мне… если вдруг. А тебя как зовут?
Юля все еще пристально смотрела на Кирилла. Глаза у нее сделались очень темными. Или так казалось из-за темноты, которая подползала со всех сторон, тугими щупальцами раскручивалась над головой.
А может, начинала угасать из-за нехватки керосина лампа в ржавом металлическом подстаканнике.
В голове у него в голове все бухало и гудело, будто глухо забили вдалеке в тугой барабан.
«Будь осторожен, Кирилл. Ничего не бойся…»
То же самое говорил дома отец. В голове тупой болью отдавалось его собственное имя. Кирилл.
Кир-рил…
Вслух ничего не произнес.
– Ладно, – расценив его молчании по-своему, сказала Юля. Она изо всех сил делала вид, что не обиделась, но выглядела до боли красноречиво. – Вот твоя комната.
Отошедший из-под плинтуса линолеум противно скрипнул, дверь подалась наружу с тихим скрежетом смазанных петель. Навстречу душно дохнуло непривычными запахами.
Юля осторожно коснулась ладонью его плеча, прося зайти. Кирилл сделал шаг, нащупывая в темноте дорогу. Рука Юли, все еще лежавшая на плече, служила ему ориентиром. Он ощупью двигался вперед, обходя разбросанные между кроватями вещи и кожей чувствуя спертый колыхавшийся при каждом движении воздух.
Слышались тихое посапывание, редкий скрип пружин в матрасах и шелест дыханий. Звуки существовали в помещении, как существует эхо или ветер – обособленно от живых обитателей спальни. Кириллу даже показалось, что тут есть кто-то еще. Кто-то невидимый, кому на самом деле принадлежала комната.
– Вот, – тихо, почти шепотом.
Юлина рука указала на узкую кровать возле окна, застеленную коричневым пледом. Плед был заправлен в плоский белый пододеяльник, но даже сквозь него казался неимоверно колючим и жестким.
В изголовье пухлым треугольником лежала взбитая подушка.
– Спокойной ночи.
С робкой осторожностью, с которой делала все, девушка поставила его рюкзак и на цыпочках вышла. Закрывшаяся дверь отрезала звуки снаружи.
Кирилл долго сидел в темноте, ставшей без старой керосинки еще более густой, и пытался уловить отдалявшиеся шаги, но ничего не расслышал. Даже скрипучий линолеум коридора не выдавал присутствие там кого-то. Юля ушла, словно растворилась в темноте.
Чувствуя вновь накатившую тяжелую усталость, он откинулся назад, на ватную, мгновенно прогнувшуюся под его головой подушку и уставился в потолок. Бешеный день кончился, но почему-то не принес облегчения. Наоборот – снова зашевелилось в груди волнительное, непонятное. Кирилл хотел занять себя чем-то, но глаза привыкали к темноте слишком медленно. Приходилось ждать утра.