– Как же он дышит? – спросила Люська. – Как видит, если голова туго перетянута бинтами?
– Ты меня спрашиваешь?
– Ребят, давайте пойдём в дом, – лицо Алисы по цвету напоминало чистый лист бумаги. – Глеб, а тебе не могло показаться, вдруг ты…
– Как бы я хотел, чтобы мне это только показалось, померещилось, привиделось, но, Алис, я действительно видел ребёнка с нарисованным лицом.
Минут двадцать, сидя в гостиной, мы пытались додуматься до какого-нибудь мало-мальски правдоподобного варианта, оправдывающего наличие бинтов на ребёнке. И все наши версии, едва были произнесены вслух, моментально разлетались в пух и прах, и казались нам самим бредовыми, неправдоподобными и лишённые всякой логики.
Да, можно было предположить, что у ребёнка проблемы с кожей, допустим, она могла обгореть, но… Почему тогда на лице отсутствовали прорези? Кто и с какой целью нарисовал на бинтах отвратительные глаза, нос и уродливые губы? И наконец, последний, главный вопрос: каким образом, живой человек, чьё лицо наглухо перебинтовано, может чувствовать себя настолько комфортно, чтобы сидеть в саду и играть на шарманке? Люська права, должен же он видеть, дышать, принимать пищу, а для этого необходимы прорези. Но их нет.
Я упомянул про сходство с Шалтаем-Болтаем. Алиса вздрогнула, вжавшись всем телом в кресло. А когда в гостиную бесшумно вошла Ксения Анатольевна и позвала нас ужинать, девчонки он неожиданности взвизгнули.
Зёрна страха были посеяны и дружно давали первые всходы.
Сразу после ужина, попросив Ксению Анатольевну ненадолго задержаться, я заговорил о соседях Натальи Владленовны.
– Почему вы советовали к ним не соваться? Кто они?
Кухарка долго молчала, было заметно, говорить на это тему ей не хочется, но мы проявили настойчивость, Ксения Анатольевна сдалась:
– Лучше бы вам не знать, но если сами спрашиваете… Она появилась в нашем городке два года назад, купила дом, и сразу стала объектом многочисленных слухов и пересудов. Она живёт уединённо, к себе никого не пускает, сама ни с кем из местных не общается. Нелюдимая. Кто такая, откуда приехала – ничегошеньки о ней неизвестно, кроме имени. Её зовут Элеонора. Дальше идут сплошные слухи. Говорят, ей девяносто лет, но выглядит максимум на пятьдесят; Элеонору называют внучкой потомственной ведьмы, ещё ходит слух, что в подвале её дома стоят сундуки с золотом. А год назад я лично от кого-то слышала, что она, для поддержания молодости ставит себе инъекции сыворотки крови из зародышей редкого вида животных.
– Дикость какая, – не удержалась Люська.
– Это всего лишь слухи, – сказал Димон.
– В каждом слухе, есть доля истины, – Алиса сидела на диване, крепко прижимая к телу мягкую подушку.
– Слухи-слухи, – закивала Ксения Анатольевна. – Но за два года Элеонора, считай, ни с кем не перекинулось и парой словечек.
– Может, она немая?
– Да нет, – кухарка перекрестилась. – Не немая. Сама слышала, как однажды она на своего шофёра прикрикнула. Вроде, ей нельзя много разговаривать, мол, с каждым обронённым словом, молодость уходит. Опять-таки слухи.
– А шофёр живёт в доме?
– Нет, он приходящий. Элеонора часто совершает длительные прогулки по городу. У неё есть машина с открытым верхом, говорят, дорогая очень машина. Шофёр впереди, она сзади сидит, прямая, как кол, надменная, всегда в чёрных очках и перчатках длинных. Машина по улицам ездит, а она даже по сторонам не глядит, уставится вперёд, как неживая, будто каменеет.
– Неужели с ней никто не пытался заговорить?
– Как ни пытались, пытались, конечно. А что толку? Молчит. Обдаст холодным взглядом, аж мороз по коже, и отвернётся. Или бросит фразу-льдинку, да так бросит, что и общаться дальше желания никакого нет. Странная особа. По мне, так лучше бы её вообще не видеть. К тому же в последнее время новые слухи появились, жуткие слухи.
– Что именно говорят? – взволнованно спросила Алиса.
– На базаре шепчутся, что в доме Элеоноры появились призраки.
В любое другое время, услышав нечто подобное, я рассмеялся бы, даже не задумавшись. Призраки! Какая чушь. А теперь кроме неприятного осадка и ощущения скованности не испытал ни малейшей потребности улыбнуться.
Впрочем, Димон с Люськой и Алиса тоже оставались вполне серьёзными. Желание прикольнуться или съязвить никого не посетило.
– Ксения Анатольевна, в доме Элеоноры есть дети? – свой вопрос я попытался задать развязно как бы между прочим, но мой горящий взгляд и учащенное дыхание выдавали сильное волнение.
– Дети? Бог с тобой, Глеб, откуда там детям взяться.
– К ней могли приехать родственники.
– Исключено.
– Да почему вы в этом так уверены?
– Нет никого у Элеоноры, – повторила кухарка. – Нет.
– Откуда вы можете знать это наверняка? – разозлился Димон. – Сами сказали, тесно с ней никто не общается.
– С какой стати ты спросил про детей, Глеб? – Ксения Анатольевна проигнорировала реплику Димона, и посмотрела на меня взглядом полным недоумения.
– Мне показалось, – я опустил глаза, – что вроде на соседнем участке я слышал детский смех. И колыбельная мелодия играла.
Ксения Анатольевна замахала руками.
– Нет! – резко бросила она и встала с кресла. – Что ты несёшь. Господи, быть того не может. Показалось тебе. У прежних соседей ребёнок был, но как Петенька погиб, они дом сразу на продажу и выставили.
Разумеется, я заставил Ксению Анатольевну рассказать о погибшем ребёнке. И её первые слова буквально припечатали меня к дивану.
– Петенька утонул в море. Водолазы нашли его на седьмые сутки. Родители чуть с ума не сошли. Такой мальчуган славный был, тихий, спокойный.
Алиса закрыла лицо ладонями, Люська подалась вперёд и, не дав мне раскрыть рта, прокричала:
– Ксения Анатольевна, у Петеньки была шарманка?
– Шарманка?! – ошарашено переспросила кухарка. – Была. Наталья Владленовна подарила её Петеньке на второй день рождения.
В гостиной повисла напряжённая тишина, нарушить которую не смел никто из присутствующих.
Глава четвёртая
Голливудский шик
– Пусть у бывших соседей был сын Петенька, пусть он играл на детской шарманке, я этого не отрицаю. Но проводить параллель между утонувшим несколько лет назад ребёнком и… – тут Люська задумалась, бегло посмотрела в окно, за которым давно распростёрлась ночь, неуверенно добавила: – И неизвестным нам мальчишкой с забинтованным лицом, я бы всё-таки не стала.
Битый час мы пытались прийти к единому мнению: говорили, обсуждали, спорили друг с другом и всё бестолку. Ксения Анатольевна давно ушла, попросив нас перед уходом, больше никогда не приближаться к забору, разделявшему соседские участки.
– Хорошо, – Димон прошёлся по гостиной, остановившись у широкого подоконника. – Не будем проводить параллель, но согласись, тот Шалтай-Болтай, будем называть его так, оказался на участке неспроста.
– Разумеется, неспроста. Дим, скорее всего, это гость Элеоноры. Алис, ну поддержи меня. Слушайте, будет намного разумней согласиться с версией, что к соседке приехали дальние родственники с ребёнком. Предлагаю поставить на этом точку. Глеб, Дим, Алис, не молчите.
– Как ты объяснишь бинты? – напомнил я.
– И нарисованное на них уродливое лицо, – сказала Димон, сев на подоконник.
– Не хочу я это никак объяснять. Всё, забили на соседей, в противном случае, испортим себе весь отдых.
Хоть и не хотелось мне соглашаться с сестрой, а пришлось. Она права, для нашего же успокоения так будет намного правильней. На том мы и порешили.
Без четверти два, собираясь разойтись по комнатам, Алиса наотрез отказалась оставаться одна в спальне.
– Я не засну после всего.
Люська решила составить ей компанию, а в половине третьего, едва я успел задремать, в комнату ворвался Димон.
– Глебыч, подъём! Девчонки паникуют, хотят, чтобы мы все спали на втором этаже в гостиной.
Пришлось повиноваться. Сперва мы перетащили в гостиную четыре широких, и довольно тяжёлых матраца, потом застелили их простынями, бросили подушки, одеяла и, улёгшись, стали тихо переговариваться.
Два из четырёх окон были открыты, изредка в гостиную врывались ночные уличные звуки: шум машин, крик одинокой птицы, лай собак или шелест листвы. В обычное время таким мелочам не придаёшь значения; сегодняшней ночью любой шорок казался девчонкам зловещим. Алиса вскакивала всякий раз, едва шуршала листва; она подбегала к окну, всматривалась в темноту улицы, словно пытаясь разглядеть внизу невидимого недруга.
– Так дело не пойдёт, – во время очередного Алискиного забега от матраца к окну и обратно, Димон встал и наглухо закрыл окна.
– Теперь задохнёмся от духоты, – проворчала Люська.
– Всем спокойной ночи, – у меня слипались глаза, и вопреки ожиданиям, я смог уснуть довольно быстро, не реагируя на громкий шёпот сестры и тревожный голос Алисы.
Утром ночные страхи рассеялись; который раз убеждаюсь, при свете дня любая проблема делается намного прозрачнее. Во всяком случае, она не кажется такой острой и глобальной, каковой была во мраке ночи.
Позавтракав, мы пошли на пляж. А там снова играли в волейбол, плавали, ели мороженое, наслаждаясь каждой минутой, растягивающей состояние беззаботного праздника.
В обед перекусили в бистро, и Димон с девчонками вернулись на пляж. Пообещав присоединиться к ним позже, я не спеша поплелся домой. Хотелось побыть наедине с собой. За всем этим показным весельем (не знаю, как у других, а у меня оно было наигранным), скрывался оживший и набиравший обороты страх. Где-то глубоко в подсознании зарождались шальные мысли, пока ещё сырые, мне самому не знакомые, но уже готовые вырваться наружу, пронзив своим коварством сознание. Появилось предощущение неминуемой беды; я шёл по чистому тротуару, над головой раскинулось молочно-голубое небо, светило солнце, день улыбался гостеприимством, а на душе скребли кошки. Не получалось отделаться от мысли, что за мной ведётся пристальная слежка. Кто? Где? Почему? С какой стати? Не было веских оснований подозревать, кого бы то ни было в слежке, но затылком я буквально ловил скрытые взгляды.
Стол, на который я вчера становился, стоял на том же месте – вплотную придвинутый к забору. Поколебавшись, я залез на столешницу, посмотрел прямо перед собой, затем взгляд скользнул по балкончику, крыльцу, стене увитой диким виноградом; немного задержался на плиточной дорожке, кустах сирени, и вновь сконцентрировался на балконе.
– Глеб! – голос Ксении Анатольевны раздался настолько резко и неожиданно, что я чуть не свалился со стола.
– В чём дело? – резко спросил я. – Зачем так кричать?
– Я же просила вас, не подходить к забору.
– А я подошёл, – спрыгнув со стола, я с вызовом посмотрел на кухарку. – Вы видите в этом криминал?
Ксения Анатольевна развернулась и стала торопливо удаляться. Я уже собрался пойти за ней следом, как вдруг увидел у куста красных пионов два воланчика. Перед глазами замелькали чёрно-белые круги, я машинально покосился на забор, поднял один волан, повертел его в руках, и сразу же швырнул под стол.
В районе солнечного сплетения появилась ноющая боль, недавние слова кухарки обрели смысл, я даже вроде бы осознал всю нелепость своей затеи. Осознал и устыдился. Зачем подошёл к забору, залез на стол и смотрел на участок незнакомой мне Элеоноры? Что, или кого я собирался там увидеть? Или, может, я целенаправленно, не отдавая до конца отчёта своим действиям, ищу острых ощущений, пытаясь получить свою порцию адреналина?
Не знаю, уже ни в чём не уверен, кроме одного: меня словно магнитом тянет к забору. Я испытываю страх, и одновременно жажду заглянуть ему в глаза. Получается какой-то мазохизм, но ничего не могу с собой сделать.
Решив проветриться, я отправился на базар. Там многолюдно, шумно и суетно, а значит, именно там можно раствориться в толпе, заглушив на время необъяснимое влечение к притаившейся за забором опасности.
***
Лейла купила килограмм клубники и черешни, а заметив в соседнем ряду Глеба, быстро подбежала к торговцу овощами, попросив взвесить пять килограмм красного перца.
Я держал в руках небольшую связку бананов и медленно брел к выходу, когда шедшая навстречу девушка, нечаянно наступила мне на ногу.
– Извините, – одновременно сказали мы друг другу, немного смутившись.
– Привет, Глеб! – улыбнулась Лейла. – Неожиданная встреча. Я думала, ты на пляже зависаешь.
– Собирался туда идти, – я был рад встречи с Лейлой. Как только увидел её смеющийся взгляд, сразу ощутил внутреннюю легкость. Тяжёлые думы разом рухнули вниз, разбившись на сотни мелких кусочков.
– А я что-то силенки не рассчитала, перца многовато купила. Рука отваливается.
– Давай помогу.
– А пляж?
– Успею.
– Тогда я понесу твои бананы, – Лейла протянула мне сумку, сама взяла связку, и мы вышли на узкую улочку.
Пройдя метров пятьсот, Лейла предложила зайти в открытое кафе. Там мы выпили сок, съели по круасану и опять пошли по почти пустынной улочке, больше напоминавшей каштановую аллею; я рассказывал Лейле пришедшую на ум прикольную историю, она делала вид, что внимательно меня слушает, но на самом деле пропускала слова мимо ушей. Я видел, как она невпопад кивает, улыбается своим мыслям и в её ярко-зелёных глазах беснуются озорные огоньки.
Дом её родителей располагался в десяти минутах ходьбы от дома Наталья Владленовны. Стоило мне оказаться в светлом холле, Лейла сразу предложила выпить холодного сока.
– Или могу налить квас. Домашний.
Я кивнул.
На кухне, поставив пакет с перцем к окну, Лейла мгновенно про него забыла. Клубнику же с черешней она вымыла в дуршлаге, водрузила его на стол, заявив, что не отпустит меня, пока не помогу ей расправиться с ягодой.
Я не имел ничего против компании Лейлы, скорее наоборот, ждал от неё предложения задержаться в гостях.
Мы ели ягоду и болтали, Лейла изредка поглядывала на часы, а потом сказала:
– Слушай, в среду родители уезжают отдыхать на две недели, а в пятницу я устраиваю вечеринку. Приходи, потусим.
– Наверное, не получится, я здесь не один. Ты же знаешь.
– А ты и друга своего приводи. Ден, кажется?
– Димон.
– Приходите вдвоём.
Я кашлянул, а Лейла хмыкнула:
– Девчонок своих можете захватить. Вы с Алисой встречаетесь? – вопрос был задан как бы между прочим, но имел явную подоплёку.
– Да.
– Она красивая. Повезло тебе.
– Знаю.
– И ей тоже, – Лейла посмотрела мне в глаза и рассмеялась. – Глеб, а ты в компьютерах разбираешься? Не соображу, что случилось, но после скачки одной программы, у меня на ноуте пропал звук. Не посмотришь в чём дело?
– Ты дрова проверяла?
– Какие дрова?
– Драйвера.
– Глеб, я полный чайник, вообще – ноль! Ты меня не спрашивай, иди сам посмотри.
Мы поднялись на второй этаж. В комнате Лейлы приятно пахло мятой, этот запах немного дурманил и кружил голову.
– Садись пока, я ноутбук включу. А хочешь диски посмотри, если что выберешь, дам послушать.
…С ноутбуком Лейлы я провозился минут двадцать: удалил повреждённый скаченной программой звуковой драйвер, а заодно аудио-видео кодеки, перезагрузил ноут, установив новые дрова и кодеки.
– Глеб, у тебя получилось! Ты здорово сечёшь в компах. Спасибо тебе, – Лейла положила ладонь мне на плечо и поцеловала меня сначала в щеку, а потом её губы слегка коснулись моих губ.
На какое-то мгновение между нами проскочила искра, перед глазами вспыхнуло, участилось дыхание и сделалось невыносимо жарко.
Лейла первая отстранилась, прошлась по комнате и сев на край кровати, тихо спросила:
– Так ты придёшь ко мне в пятницу?
– Не знаю, – так же тихо ответил я. – Наверное.
– Приходи, Глеб.
– Я постараюсь.
– В девять вечера.
Домой я возвращался, прочно погрязнув в хаосе приятных, но колких мыслей. Поравнявшись с соседской калиткой, услышал лязг открываемых ворот. Остановился и увидел то, о чём вчера вечером с таким трепетом и волнением рассказывала Ксения Анатольевна.