Кайсе показалось, что с ним случалось подобное. Наверное, про него тоже забывали.
– Я опоздала, – сказала она. – Должны были вместе. С Нирой. Ты знаешь Ниру, это дочь хозяйки «Лаки»? Она моя подруга.
Наконец-то в её голову пришло что-то путное. Почему сразу не догадалась выставить имя Ниры вперёд? Как боевого слона?
– Знаю, – кивнул парень. – Ей тоже нечего здесь делать. Но раз так…
Он вдруг оглянулся и, убедившись, что никому до них нет дела, прошептал:
– Если ты обойдёшь бар, то на той стороне увидишь чёрный ход. Там коридор в прачечную, всякие бытовки и склад. Дверь сейчас открыта – по правилам безопасности, как бы пожарный выход. Если внезапная проверка. Сечёшь?
Кайса не очень секла, но на всякий случай кивнула.
– Из прачечной по коридору через гримёрку попадёшь в зал, где и выскажешь своим друзьям всё, что о них думаешь…
Парень явно имел в виду что-то своё. «Выскажешь друзьям» прозвучало очень эмоционально.
Она наконец-то поняла. И благодарно улыбнулась:
– Спасибо, хотя они не такие…
– Тимка! – из вестибюля вышел хмурый дядька. – Чего ты тут с малолетками лясы точишь?
Кайса попятилась. Не хватало, чтобы этому симпатичному Тимке ещё из-за неё и попало.
– Брысь отсюда, – шуганул Кайсу взрослый охранник.
И тут же легонько шлёпнул Тимку по макушке:
– А ты быстро дуй к хозяйке. Там что-то срочное… Кажется, её дочь…
Он опять оглянулся на Кайсу:
– Ты ещё здесь? Вали домой, к родителям. Чтобы я тебя больше у кабака не видел, поняла? А то в инспекцию по делам несовершеннолетних сдам.
Кайса развернулась и побежала.
– И чего вы здесь все вертитесь, школота? – неслось ей вслед. – Чем вам тут намазано?
Тимка не обманул. Кайса перелезла через забор, который оказался совсем хлипким и легко преодолимым, и попала на тропинку. Она вела к единственной двери с тыльной, совершенно непарадной стороны «Лаки». Над дверью тускло светила лампочка, едва прикрытая разбитым плафоном. Она освещала только небольшой пятачок вокруг крыльца, но это было и к лучшему: с обратной стороны особенно жутко выглядели руины заброшенного завода.
Никогда бы Кайса не решилась на это путешествие, если бы не идиотка Ритка. И ещё обида гнала её вперёд. Все они опять забыли про Кайсу, а она вот сейчас придёт и спасёт обожаемую Ниру. Тогда будут знать! Удивляться, как Кайса смогла сама пробраться на дискотеку, и восхищаться её смелостью. И Гордей наконец-то посмотрит на неё совсем другими глазами…
Кайса шла, ощупывая гладкие стены, по бесконечному коридору. Не может быть, чтобы только от страха казалось, что она идёт уже больше получаса. Всё помещение бывшей столовой не могло тянуться так долго. А уж коридорчик из подсобки в зал…
Она уговаривала себя ещё немного потерпеть, и тогда появится свет. И музыка. Кайса поняла, что здесь на удивление тихо.
Даже не сообразила, в какой момент в нос шибануло запахом влажного ила, а вытянутые руки упёрлись во что-то мягкое и скользкое. Пронзительный ужас сковал её, не позволяя даже закричать. Руки словно прилипли к живому, внезапному, непонятному. Тому, что надвинулось из темноты.
Тихий смешок раздался над головой, а волосы тронуло чужое дыхание. Тот, кто смеялся и дышал, провёл прохладной рукой по её щеке. Прикосновение было нежным, почти невесомым. Как будто прохладная тень упала на лицо в самый разгар зноя. Кайса непроизвольно потянулась вслед за этой ладонью, хотелось продлить ощущение. Пойти следом за прохладными, сильными пальцами, окунуться в податливую влагу.
Вода как парное молоко, и освежающий ветерок колышет тень листвы, опрокинутой на гладь. Стало легко и свободно, словно на ней не было ни джинсов, ни ветровки, ни кроссовок, сковывающих ноги. Даже кожи, казалось, уже не существовало. Только душа – лёгкая, невесомая. Кайса почувствовала, как вода касается щиколотки, поднимается до колен, обволакивает бёдра, плещется у груди, томно лаская обнажённые соски.
Она стала мягкой, как пластилин, никогда прежде с Кайсой не бывало такого.
– Пшшш, – сказала влажная, ласкающая темнота. – Чужжжаяяя…
Нежность исчезла. Кайса снова стояла в слепом и пыльном коридоре прачечной, в кроссовках и ветровке, накинутой на всякий случай и ещё в целях конспирации: у ветровки имелся капюшон, скрывающий лицо. Что-то незнакомое разлилось томлением внизу живота.
Она наконец-то обрела голос, но вырвался не вопль ужаса, а разочарованный вздох. Кайса, не ожидая от себя, потянулась к невидимому незнакомцу. Но руки ловили лишь пустоту.
– Постойте! – попросила она со слезами на глазах.
– Пшшш, – опять пропела темнота.
И пропала. Только краем глаза Кайса уловила пронзительно зелёное пятно, мелькнувшее, прежде чем окончательно скрыться. Оно отливало само по себе капроновым блеском. Словно дешёвый парик.
Кайса постояла немного, утихомиривая расколотившиеся сердце. И пошла дальше, обрадовавшись, когда коридор вдруг резко изменил монотонное направление. Прощупав руками выгнувшуюся стену, нырнула в поворот. И сразу услышала голоса. Так чётко, словно говорили рядом с ней.
– Ты просто трусишь, – произнесла женщина, и Кайса, узнав Ниру, бросилась вперёд.
– Я не собираюсь участвовать в этой собачьей свадьбе…
Кайса резко остановилась. Говорил Гордей.
– И чего же ты хочешь?
– Прекрати вести себя, как сука в течке, – твёрдо сказал любимый мужчина Кайсы.
И не только.
– Ты слишком правильный, – голос Ниры звучал печально, кажется, она совсем не рассердилась на «сучку», – знаешь об этом, да? Гордишься? Но ты делаешь своей правильностью так больно…
– Не провоцируй…
– Гордеев… Скажи всего одно слово. Одно слово, Гордеев, и я…
Коридор погрузился в напряжённую тишину, только тяжёлое, прерывистое дыхание раздавалось, казалось, прямо под ухом Кайсы. Потом Нира жалобно вскрикнула и тут же следом глубоко вздохнула.
– Прекрати, – сказал Гордей зло. – Мы не будем этого делать здесь. И вообще не будем до тех пор, пока ты не прекратишь так себя вести.
Шорох удаляющихся шагов. И другие, уже мужские, более тяжёлые. Гордей и Нира куда-то ушли.
На Кайсу сразу упала музыка. Она теперь ясно слышала, в какой стороне звучит дискотека, протянула руку. И невидимая дверь открылась, ослепив светом и блеском.
Девочка вывалилась в зал, почти упала, но хоть и с трудом, но всё же удержалась на ногах. Яркая, пёстрая масса вокруг неё колыхалась, изгибалась, потела и выкручивалась. Никто не обращал никакого внимания, и Кайса успокоилась.
«Нира…», – думала она, пробираясь среди вихляющихся тел. – «Приставала к Гордею»
Зло переполняло. Пока Кайса просто чувствовала искры, которые летали между этой парочкой, всё можно было списать на «показалось». Если показалось, то остаётся надежда. Но стать свидетельницей… И злилась Кайса вовсе не на то, что Нира собиралась сделать с Гордеем запретное… Жар хлынул в низ живота, совсем как от прикосновения незнакомца в коридоре.
Нет. На самом деле натянутая нить от Кайсы к Гордею вибрировала вполне ясно: тот, кого она боготворила, безумно хотел сделать ЭТО с Нирой. И отказался только потому, что любил и берёг. ОЧЕНЬ. И злился так сильно поэтому.
Она пыталась найти Гордея в зале, но в этой чехарде все лица сливались в одно. Только одно из них, самое сейчас ненавистное, выделялось из толпы. Впрочем, как и всегда. Кайса решительно направилась к Нире, которой барменша протягивала ворох бумажных салфеток.
Кайса дёрнула Ниру за рукав, а когда Фея ночи удивлённо оглянулась, выпалила:
– Гордей велел передать, что ждёт тебя в тополях напротив входа. Он… передумал.
Нира, только что прижимавшая к носу окровавленную салфетку, вдруг стала такой счастливой. Она даже не спросила, почему тот сам не вернулся, зачем ждал на улице и с какого перепуга послал именно Кайсу…
Гремело, опьяняя, «синий-синий иней». Кружился над головой дискошар, разбрасывая искры-брызги.
«Чтоб он вам всем свалился на голову», – вдруг пожелала Кайса.
На самом деле она хотела, чтобы шар свалился на голову ей самой. Отшибая в памяти всё, что случилось этим вечером.
Кайса не могла заснуть в эту ночь.
А назавтра, за полчаса до того, как все узнали, что Нира пропала, Ритка пришла на предэкзаменационную подготовку с огромным фингалом под глазом. Наверное, общая тайна сплотила их, потому что Облако, поймав взгляд Кайсы, вдруг доверительно шепнула:
– Брательник, сука. Сказал, чтобы я больше к нему с тупыми девчачьими разборками не лезла…
Узнав Ритку Облако получше, Кайса поняла, что та была не злой. Равнодушной, как природа. Двойные смыслы придумывает человек, природа же сама по себе прямолинейна и бесхитростна. Как Ритка Чугуева. Которую, в первую очередь, волновала продуктивность и целесообразность окружающих процессов. Тогда, восемнадцать лет назад, она не желала зла Нире. Просто убирала препятствие, по её мнению, мешающее естественному ходу вещей.
Никакие фотки не появились, а когда по всем местным каналам замелькала фотография Ниры, которую искал весь город, Кайса, набравшись смелости, спросила Облако:
– Это твой… брательник с пацанами… что-то сделали с Нирой?
Ритка зло шикнула на неё:
– С дуба рухнула? Они и не приехали тогда, не смогли. Только если, сука, хоть слово кому пикнешь…
Подняла кулак к носу Кайсы, но вдруг разжала ладонь и испуганно оглянулась:
– Если кто узнает, что мы собирались сделать, на брательника всех собак повесят. А у него и так уже… Ходка.
Через несколько дней стало известно, что маньяк-рецидивист, убивший Ниру, покончил с собой. Кайса выбросила из головы тот случай, и Ритку, и её брательника, задвинула в самый угол памяти, но до конца так и не забыла.
Сейчас, спустя восемнадцать лет, Кайса глядела в одеревеневшее лицо Облака.
– Я помню, Ритуля, – повторила она. – И могу хоть сейчас спросить Ниру, кто напал на неё той ночью… Что-то шепчет мне: без вас с брательником тут не обошлось.
И Ритка вдруг… улыбнулась. Как-то открыто, легко и даже беззащитно.
– Курага, – второй раз за сегодняшний вечер она вспомнила школьную кличку Кайсы, которую сама же ей и дала. – Подумай, а? Самый большой навар с этого кипящего бульона получила именно ты…
Развернулась и пошла прочь. Полинка побежала за ней следом, трусясь, как мелкая собачонка. Она мало что поняла из их разговора, но обожала Ритку за силу и твердолобую убеждённость в собственной правоте.
Кайса почувствовала, что на глазах наворачиваются слёзы. Она не имела права на эту жизнь, которую восемнадцать лет назад отняла у Ниры. Помогла отнять.
Со стороны бара вдруг донеслось «Синий, синий иней…».
Кто-то тронул её за рукав, и Кайса, слабо вскрикнув, оглянулась. Слова застыли у неё в горле. В шёлковой струящейся блузе, оголяющей плечи, в льющихся от бедра широких гладких брюках и босиком на снегу стояла Нира.
Они всегда были одного роста, хоть и с разными фигурами, и сейчас взгляд пропавшей много лет назад одноклассницы и подруги, которую она предала, прямым попаданием светился в глаза Кайсы. Нира несколько минут молчала, чуть склонив голову к гладкому белому плечу. А потом вдруг нежно улыбнулась.
– Сладко тебе было? – спросила Нира. – Всё это время? Предательство, как оно на вкус?
Она вдруг протянула руку и схватила Кайсу за намотанный сверху куртки пышный снуд. Та дёрнулась скорее от неожиданности, чем от испуга, но Нира держала очень цепко.
– Милая, милая Кайса, – всё так же нежно пропела она, подтягивая лицо Кайсы к своему. – Я покажу тебе, что такое – настоящее сладко…
А потом Нира сделал нечто совсем выходящее за всякие рамки. Она обхватила шею Кайсы второй рукой, притянула к себе и впилась поцелуем в губы. На секунду Кайсе показалось, что всё это бред, а потом закружилась голова. Это был самый сладкий, самый страстный поцелуй в её жизни.
Глава шестая. Жив ли ты?
Гордею снилось, что на нём просторный белый балахон, закрывающий колени. В руках он держал кипу бумаг и знал во сне, что это всё – истории болезни, записанные вручную. Он стоял на пороге прозекторской голыми босыми ногам, без штанов неуютно и непривычно. Обжигающий сквозняк гулял по щиколоткам, добираясь до бёдер.
– Я жив или уже нет? – спросил Гордей в этом своём сне.
– Ты – да, – сказал какой-то голос.
С нажимом на «ты». Словно кто-то другой умер.
Машину сильно тряхнуло на ухабе, и он проснулся. Гордей чувствовал, как сердце, сжавшись, пытается уползти в самый тёмный угол организма, притвориться невидимым. За ним в кровавом шлейфе тянулся след белковых сгустков.
Гордей испугался, увидев помятое и измождённое лицо в окне, но тут же понял – это отражение. Приложил ладонь ко лбу. Мокрый и горячий. Наверное, где-то подхватил грипп. В марте ещё стояли крепкие морозы, неужели так рано началась традиционная сезонная эпидемия?
С удовольствием подумал о том, что рабочий день почти закончился. Скоро доберётся до постели.
– Гордей, – сказала Ирина, – просят освидетельствовать, раз мы оказались поблизости.
Прежде, чем Ирина произнесла адрес, Гордей знал, что «это оно». Из мимолётного сна, в который он провалился буквально на долю секунды.
Ирина продолжала:
– Женщина, больше тридцати. Найдена без сознания в неестественном положении на полу закрытого кафе.
– «Лаки»? – прошептал Гордей.
– Да, – спокойно ответила Ирина. – Кафе так называется.
Этого не может быть. Объявленный погибшим при «воскрешении» живёт долго и счастливо. Такая народная примета.
Дорогу среди снежных заносов расчистили, Нира вызывала технику, чтобы машины с необходимым оборудованием могли подъехать к «Лаки». Они обогнали фургон с ярким рисунком на боку. Реклама местного мясокомбината.
Неотложка проехала прямо к знакомому входу.
– Десятая бригада первой подстанции, наряд номер…
– Проходите, – сказал немолодой майор. – Хотя я вам и так скажу – труп. Умерла до нашего приезда. Осторожнее, ладно? Мы ещё не фотографировали, ждём специалиста.
Он казался смутно знакомым. Наверное, сталкивались где-то по службе.
Гордей отодвинул ленту, перегораживающую вход в «Лаки». Ещё вчера они сидели здесь, чувствуя себя юными, и все дороги этого мира вновь открывались перед ними.
Ирина замешкалась в машине, и он вошёл один.
Всё как вчера. Кроме…
Она лежала на животе, неестественно вывернув шею. Левую руку подвернула под себя, а правую выкинула за голову. Словно потягивалась спросонья. Золотистые волосы рассыпались по глухому, чёрному как ночь свитеру.
Гордей, только увидев положение её головы, понял, что она мертва. И по ощущению: это уже не было Нирой.
Остальное происходило на автомате, буднично и привычно. Просто ритуал освидетельствования смерти. Гордей присел возле трупа, сдвигая глухой ворот свитера, попытался нащупать пульс на сонной артерии. Приподнял одно веко кверху, затем второе.
«…пальпаторно пульс на магистральных венах и артериях не прощупывается, аускультативно – дыхание и сердцебиение не выслушивается…»
Но что-то казалось странным.
Голова Ниры вывернута странным образом, но сам череп не повреждён. На ногах и руках нет ни царапины. Ни единого признака травм внутренних органов.
Гордей поднялся, подхватывая ящик, и направился к выходу.
Кивнул скучающему у перил майору, посмотрел на часы:
– Смерть констатирована в пять сорок четыре.
Он не в состоянии вникать в особенности этого дела. По крайней мере, сейчас. Пусть занимаются судмедэксперты. Вернее, один конкретный эксперт.
– По полу не елозили? – осведомился майор на всякий случай.
Гордей выразительно посмотрел на него.
– Это я для порядка, – оправдался тот. – Что на первый взгляд?
– Перелом шейного отдела позвоночника. Скорее всего, пятого или шестого. Задохнулась. Но…
– Я думаю, – сказал майор, – её принесли сюда после того, как скинули откуда-то.
Гордей покачал головой: